Семьдесят лет

Семьдесят лет

В мае 1970 года, я достаточно хорошо помню то время, память у меня цепкая, праздновали 25–летие Победы. Как водится, по телевизору фильмы о войне показывали, спектакли разные, а по радио песни военные крутили. В школу ветераны приходили, рассказывали о своих подвигах. Мы им вручали цветы, торжественно повязывали пионерские галстуки. Плакаты в витринах магазинов висели. На плакатах тех — солдаты–победители, ордена, медали, лозунги, цветы, салюты.

Но мне повезло застать и самых настоящих фронтовиков последней войны: деревенских, местечковых, городских... Я их хорошо помню. В 70–м их еще много было. Обыкновенные дядьки–соседи. Веселые и мрачные, разговорчивые и молчаливые. Седые и лысые. Иногда крикливые, шумные и пьяные. До праздника воспринимал их обычно. Каждый день видел. С некоторыми здоровался за руку, по–мужски, по–взрослому. Иногда они меня ругали. За что ругали? Да всегда найдется к чему придраться.

Но в праздничный день произошло что–то удивительное. Все мужчины надели пиджаки с почерневшими медалями и орденами. Начистили ботинки и сапоги, отутюжили брюки, постриглись, побрились и вышли на улицы городов, деревень, местечек. Папиросами задымили, одеколоном запахло. Тогда многие из них были моложе, чем я сегодня. Многим и 50 еще не было...

Я смотрел на героев с завистью и восхищением, сожалел, что родился слишком поздно и не смог поучаствовать в той войне. Не смог убить ни одного фрица, не поджег танк, не сбил самолет с тевтонскими крестами на крыльях. (Странные мысли блуждали тогда в моей голове.)

Бывшие солдаты, сержанты и офицеры работали столярами и каменщиками, водителями и кузнецами, а также учителями в той школе, где я учился. Хорошо помню сизые шрамы от осколков на шее и лице бывшего разведчика из девятнадцатой квартиры, изуродованные пальцы–культи деревенского соседа — дядьки Кондрата. На его пиджаке висели только две медали. Он был пулеметчиком и обморозил руки где–то под Сталинградом... У другого деревенского соседа–танкиста, после войны — лесника, медалей и орденов было аж 12. Он смеялся, блестя железными зубами, когда мы с его младшим сыном примеряли тяжелый от наград пиджак с широкими бортами. Лесник даже вспомнить не мог, а может, и не хотел, за что конкретно получил те медали и ордена.

Немцев я ненавидел. И не только я, но и все мои как деревенские, так и гэпэшные друзья–приятели, одноклассники. И никто ту ненависть в нас не воспитывал. Хватало и того, что приходилось слышать о войне от родственников, от отца с дедом, от мамы и ее сестры, от бывших артиллеристов, разведчиков, саперов, матросов и летчиков, от женщин–соседок, находившихся на оккупированной территории...

Тогда мне казалось, что ненависть к немцам будет существовать всегда. Мы ведь не делили врагов на немцев и фашистов. Для меня эти два слова были в детстве синонимами.

Но прошло время.

В душу не заглянешь, но я могу поверить, что сегодняшние фронтовики своих врагов по той войне простили. Многое забылось, да и о плохом вспоминать не хочется. Настоящий фронтовик может выпить с немцем за Победу, за то, чтобы войны больше не было. Чтобы пушки только для праздничных салютов использовать.

Кстати, моя двоюродная сестра вышла замуж за немца и живет в Германии. Хотя ее отец, брат моей мамы, оказался после войны в детском доме. Война осиротила его. Пару недель назад мама сказала в телефонном разговоре, что моя сестра овдовела. Я расстроился, мне было жаль немецкого мужа моей двоюродной сестры.

Иногда я думаю, что родители, деды сегодняшних немцев могли моего отца убить, как убили его родных братьев, Павла и Николая... Об этом можно забыть и не думать. Можно?

Автор публикации: Владимир СТЕПАНОВ