Там, в Афганистане

Разговоры про жизнь

…Встретили меня в Афганистане новые сослуживцы очень радушно. Жали руку и, улыбаясь, спрашивали:

— Ну что? Привез что-нибудь?

— Конечно! — тоже улыбаясь, отвечал я. — Меня опытные товарищи провожали. Кроме самого главного, о чем вы спрашиваете, я даже трехлитровую банку маринованных белорусских грибочков захватил и две буханки черного хлеба!

Когда таможенник показал на экран прибора и строго спросил, что в банке, которая в чемодане я уверенно (как учили) ответил: яблочное варенье. Прокатило!

Грибы в любом виде к ввозу в Афганистан были категорически запрещены по санитарным нормам. А на черный хлеб запрет не распространялся. Его не пекли на военных полевых хлебозаводах, и люди по нему очень скучали. Купил я хлеб перед вылетом из Ташкента.

— Какая прелесть! — сказал командир батальона. — Значит, есть чем пировать! Сегодня вечером все в баню пойдем. Тебе дорожную пыль надо обязательно смыть.

…В бане сначала все разговоры были про Союз, а потом постепенно перешли на местное житье-бытье.

Командир, увидев, что я многое не понимаю, произнес:

— Рассказывать тебе про Афганистан сейчас — то же самое, что ничего не рассказывать. Еще успеешь и насмотреться, и наслушаться, сам до всего дойдешь. Сначала самому необходимому научим.

Действительно, многие знакомые слова звучали с иным смыслом. «Борт» — это любой летательный аппарат, а «рейд, реализация разведданных» — боевые действия. «Модуль» — барак, в котором живут наши люди, а «зеленка» — зона афганских кишлаков. Это было место, где росла хоть какая-то растительность. В основном в Афганистане на десятки километров вокруг — серо-коричневый горно-пустынный пейзаж.

— Кстати, — сказал заместитель командира по тылу, — завтра мы тебя по-боевому экипируем. Форму со склада получишь, а для лифчика измерим тебе объем груди, и его пошьют по размеру в вещевой мастерской. Там у нас хорошая белошвейка работает.

— Вы здесь носите лифчики? — спросил я. — Зачем?

Все громко рассмеялись. Оказалось, что лифчик — это безрукавка из плотной материи со специальными ячейками для дополнительных магазинов к автомату, ручных гранат и прочего снаряжения.

Ритуал посещения бани видно был давно отработан. Кроме отдыха, он предполагал еще и служебное совещание с постановкой задач.

— Максим, — обращаясь к капитану — командиру 1-й роты произнес командир, — когда ты полтора года назад прибыл к нам, то я подумал, что родители так назвали тебя в честь знаменитого пулемета. Поэтому был уверен, что все приказы и задачи будешь выполнять с пулеметной скорострельностью. Что с тобой? Сейчас у тебя даже с каждым одиночным выстрелом осечка происходит!

— Разрешите обратиться не по форме, — ответил Максим.

— Да ты вообще без формы. Простынь хотя бы накинь.

— Извините, товарищ гвардии подполковник, но я не понял, о чем вы говорите. Какие ко мне у вас претензии?

— Я Надю имею в виду. Когда я ее тебе в роту передал, то ты обещал, что следить за ней будешь. А она опять с животом ходит… Я только вчера это заметил. «Надюха, — говорю ей, — пойдем-ка в тенек прогуляемся. Посидим на скамеечке, за жизнь поговорим. Сколько можно, говорю, в подоле приносить?» А она села рядом со мной, голову опустила и молчит…

— Ну наконец-то о женщинах заговорили, — рассмеялся начальник штаба. — Александр Сергеевич! Максим не виноват. Я вас тоже предупреждал, что у Надьки «борзометр» зашкаливает периодически, а вы не верили. Как уследить за ней? Ее перевоспитать невозможно. Когда она еще девочкой была, то видно было, что каждому встречному хвостиком виляет.

Я сидел с широко раскрытыми глазами…

Увидев это, все опять громко рассмеялись.

— Ты о чем подумал? Надя — это афганская борзая. Мы здесь собак, кошек, обезьян и прочую живность русскими именами называем! Пасти овец афганские борзые могут лучше любой колли! Но вот морально-бытовой распущенностью — в отличие от аристократической породы — страдают.

Вот такие вот были в бане суровые мужские разговоры.

Наши советники

Кроме наших регулярных войск, в Афганистане были и советские военные советники в афганских воинских частях. Появились они там еще до ввода советских войск, да и после вывода некоторое время там оставались.

Афганские части не всегда находились рядом с нами, поэтому аппарат советников подвергался довольно серьезному риску. Бывали случаи, когда при серьезной опасности афганские солдаты и офицеры, которых мы называли «зеленые», в лучшем случае просто разбегались, бросив наших офицеров на произвол судьбы. В худшем же случае — в полном составе переходили на сторону врага… Наши же военные специалисты были или зверски убиты, или захвачены в плен.

Что довольно интересно, многие наши люди из советнического аппарата жили в таких условиях с семьями. Кое-где бытовые условия были просто шикарные — например, в Герате. Там советники жили в бывшем международном отеле. У каждой семьи был не только отдельный номер, но и дворик с небольшим бассейном. А кое-где жилье было, что называется, не очень.

Зарплату советники получали в местной валюте — афгани. Мы — в чеках Внешпосылторга.

Нельзя не отдать должное мужеству советских военных советников. В 1985 году в пакистанском кишлаке Бадабере в лагере для военнопленных произошло восстание. До сих пор полностью неизвестны имена всех советских офицеров и солдат, которые предпочли тогда смерть плену. Но известно точно, что восстанием руководили наши военные советники.

Афганские «зеленые»

Правительственные войска Афганистана обладали не только низкими боевой выучкой и моральным духом, но и упорным нежеланием воевать со склонностью к дезертирству. Дезертирство порой принимало угрожающие масштабы. Причин тому было множество. Одна из них — призыв в армию путем облав. Довольно часто «зеленым» в этом помогала и наша армия.

Знакомый офицер рассказывал: окружили один из горных кишлаков, а офицеры из «зеленых», царандоя (местная милиция) и ХАД (госбезопасность) согнали все мужское население на окраину кишлака и, абсолютно ни с кем не разбираясь, стали заталкивать в стоящие автомобили. Один из афганцев-дехкан пытался показать офицеру царандоя бумаги, что только полгода назад отслужил в армии, но тот его не стал слушать, а бумаги порвал. Понятно, что говорить о боеготовности афганской армии не имело смысла.

Практически все «зеленые» курили чарс — местный наркотик. Командование закрывало на это глаза. Солдатам афганской армии разрешали заниматься коммерческой деятельностью, многие из них имели небольшие магазинчики — дуканы. Торговать они могли «в свободное от службы время», но я знал одного солдата-дуканщика по имени Бисбулло, который круглосуточно стоял за прилавком. Оказалось: если дать взятку начальникам и делиться с ними выручкой — торгуй сколько хочешь!

Во время одной из боевых операций в уезде Аргандаб провинции Кандагар мы никак не могли взять один из кишлаков — несли потери. Руководитель операции как-то и с кем-то смог договориться, и на штурм кишлака пошла прибывшая пехота «зеленых». Сначала неудачно. Погибли замполит батальона, ротный и несколько солдат. Больше поднять их в атаку не смогли.

Через пару дней командир афганской дивизии привез большой металлический ящик с деньгами и раздал их штурмующим…

Кишлак был взят без потерь за считаные часы.

Мы смеялись: «У духов — тоже ни одного пленного и убитого! Все ушли!».

Подкупили, конечно.

Обкуренный сорбоз

Добирался я как-то обыкновенным пассажиром небольшой колонной из Герата в Туругунди. Ехал вместе со взводным из комендантской роты дивизии на БТР‑70ПБ.

После перевала Рабати-Мирза местность была относительно равнинной, и мы остановились на привал — перекусить. Сел вместе с молодым, но уже прослужившим более года в Афганистане старшим лейтенантом в тени бронетранспортера. Начали трапезу, вдруг над нами что-то просвистело. Потом еще раз. Мы ничего не могли понять. Но когда очередная пуля ударилась о броню и со звоном срикошетила, стало ясно, что кто-то по нам стреляет.

— Всем бегом на обратную сторону колонны! — закричал взводный своим солдатам. — Залечь, приготовить оружие, но без моей команды не стрелять.

Сам же офицер залез в БТР и через пару минут позвал меня.

— Товарищ майор! Посмотрите через оптику прицела и посоветуйте, что мне в такой обстановке предпринять.

Увеличение было, как в бинокле. В километре от нас, возле кишлака, располагалась афганская воинская часть. На окраине парка на покосившейся вышке стоял «зеленый» часовой и стрелял в нашу сторону одиночными.

— Обкурился сорбоз! Передозировка. Вот сволочь: на посту же стоит! — сказал взводный. — Можно, я его из КПВТ успокою? По нему бить не буду. Столбы, на которых вышка стоит, пулеметом срежу…

— Попадешь?

— Легко!

— А какие у тебя патроны? — снова спросил я.

— БЗТ — бронебойно-зажигательные трассирующие.

— Стреляй, — дал я добро.

После длинной очереди вышка вместе со стоящим на ней часовым рухнула как подкошенная.

Мы пообедали и двинулись колонной дальше.

Все было тихо. Никто ни к кому претензий не предъявлял. Если бы за нами наблюдал спортивный комментатор, то он сказал бы приблизительно так: «Товарищеская встреча закончилась вничью. Счет 1:1».

Офицеры афганской армии

Бытовало мнение, что почти все офицеры афганской армии — выпускники советских военных училищ и академий. Все было как раз наоборот: большинство генералитета и старших офицеров получили военное образование в Пакистане, Турции, а кое-кто и в Великобритании.

Один из них, туран Исмаил, являлся главарем бандформирований в нашей провинции. Он был бывшим офицером афганской армии, учился в Пакистане. «Туран» в переводе на русский означает «капитан». За ликвидацию или пленение турана Исмаила официально обещали присвоить звание Героя Советского Союза. Но мы его так и не смогли взять.

Сколько наших людей из-за него погибло!

Те же офицеры, которые учились в Союзе, иногда вступали в брак и привозили в Афганистан своих жен. Встретился я в Кучки-Нахуде с одной из них. Землячкой оказалась. Замуж вышла за выпускника Минского высшего военно-политического общевойскового училища. Жалела, что поехала в Афганистан: боялась за судьбу своих детей, за себя.

Что интересно, если офицер состоял в Народно-демократической партии Афганистана, то ему разрешалось иметь только одну жену. Если беспартийный — несколько.

После вывода советских войск многие офицеры-афганцы приехали в Союз. Многие живут ныне в Минске. Они даже свою общину создали. Есть среди них и мои друзья, с которыми до сих пор поддерживаю отношения.

Подполковник запаса Игорь Шелудков