Как нас учили быть советскими

"Школа" – один из самых любимых советских символов. Не случайно было так популярно выражение "школа жизни". К чему только оно ни прилагалось – от армии до целины, от БАМа до тюрьмы… Если весь советский опыт представить в виде многотомного романа, то это будет "роман воспитания": из нас пытались вылепить нового, идеального, никогда не существовавшего в истории человека.

Юлия Чернявская, культуролог и литератор

В прошлой "Советской Атлантиде" мы рассказали о том, как развивалась и изменялась школа советского периода; о том, что в ней оставалось от царской гимназии и что в нее было привнесено нового. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию продолжение рассказа о советской школе.

Как нас учили быть советскими

В 1920-х годах методика построения арифметической задачи была такова: "Восстание парижского пролетариата с захватом власти произошло 18 марта 1871, а пала парижская коммуна 22 мая того же года. Как долго существовала она?". Спишем на революционный момент. Но что же было спустя 60 лет, на излете советской власти? Нашлись ученые, которые заинтересовались этим вопросом и проанализировали школьные учебники.

Важнейшими темами задач в начальных и средних классах оказались производственная, школьная, пионерская. Герои задач – рабочий или, реже, колхозник.

Советский учебник математики

В учебнике упоминается всего несколько профессий, предполагающих высшее образование (врач, геолог). Гуманитариев нет вовсе. Зато не обошлось без коммунистов, комсомольцев, пионервожатых. Если упоминается ребенок – то пионер или ученик. Если имена – то самые простые (Петя, Маша, Сережа). Если герой задачи передвигается, то это велосипедист, турист или пешеход. Машина не встречается вовсе, вероятно, как буржуазная роскошь. И еще: в учебниках тех лет нет отсылок к хваленой "многонациональности" СССР: нет ни нерусских названий городов, ни имен, в которых присутствовал бы какой-то этнический колорит: ни Михася, ни Джамала, ни Гогии, ни, тем более, Абрама. Правда, Абрам и Гогия брали реванш в анекдотах.

В связи со школьной математикой вспоминается история: именитый учитель, к которому все старались устроить детей, на уроке привел задачу "на части": когда в магазине разводили молоко, то сперва в него добавили столько-то воды, потом столько-то. Какой процент молока остался в продукте, готовом к продаже? Учителя немедленно уволили: правды жизни в школе не предполагалось.

Другое средство идеологического воспитания – школьные сочинения. В том числе на вольную тему. Считалось, что они развивают творческие способности. Но что творческого, да и вольного можно изложить на тему "Коммунизм – это молодость мира", или "Родина – колыбель героев"? В 1977 году вольная тема выпускных сочинений звучала так: "Там, где трудности – там впереди всегда коммунисты" (Л.И. Брежнев)". А тема вступительных в тот же год – "Советские люди знают: там, где партия – там успех, там победа" (Л.И. Брежнев)".

Сочинение на вольную тему, 1977 год. Фото: sovietdetstvo.livejournal.com

Другой способ развития творческих способностей в СССР – сочинения по картинкам. Для этого в конце учебника помещались наборы репродукций – размытых со сдвинутыми контурами… На репродукции картины Крымова "Зимний вечер" изумлял снег, он почему-то был зеленым. Были еще бессмертная "Опять двойка" Решетникова и "Утро" Татьяны Яблонской…

Татьяна Яблонская. Утро. Изображение с сайта 1001kartina.su

Они тоже, хоть и менее явно, учили нас быть советскими людьми, давая нам образец правильной девочки и антиобразец неправильного мальчика.

Но почему и в семидесятые, и в восьмидесятые мы писали сочинения по картинкам пятидесятых, сталинских годов? Да потому что в Советском Союзе после недолгого периода послереволюционного модернизма превыше всего ценилось "похожее" и "проверенное". Новое пробивалось к жизни с огромным трудом: как бы чего не случилось? Впрочем, эти опасения были понятны. И потому дети читали старые книжки (даже цена на них стояла прежняя, до реформы 1961 года), смотрели старые черно-белые фильмы, учились по учебникам, где школьники на картинках были одеты в форму, снятую с производства еще до нашего рождения. Так и передавалась последовательность советского мировоззрения. Так создавались традиции в стране, которая в свое время отказалась от традиций.

Федор Решетников. Опять двойка. Фото: webstarco.narod.ru

Разумеется, были и не идеологизированные предметы – физика, химия, астрономия. Хотя в методичках 1977 года строго указывалось: школа должна познакомить с основами ядерной физики и химии, которые дают возможность школьнику, "не прибегать к гипотезе бога… Физика и математика – общественная категория, имеющая прямое отношение к строительству коммунизма".

Были и предметы с идеологией менее внятной, хотя строились в полном согласии с запросами государства. Например, труды. Именно так, во множественном числе: труд всегда ставился по два урока подряд. Этот предмет был призван решить две проблемы – гендерную и производственную. Вот здесь, кстати, проявлялись отголоски уже не царской гимназии, а царского же реального училища. Так советское образование стремилось свести воедино полюса школы "двух коридоров", т.е. растить одновременно и элиту, и массу. Увы, чаще получалось по принципу: "Рак пятится, а щука тянет в реку"...

Что в советской школе было от реального училища?

Итак, труд в советской школе. "Труды" были единственными уроками, где мальчики и девочки расходились по разным классам. Вернее, девочки в класс, а мальчики в пристройку-мастерскую. Таким образом, девочки оставались в гимназическом кругу, а мальчики уходили в сферу "реального" обучения. Судя по тому, что около школьной мастерской мальчишки курили открыто, то нравы там были достаточно вольными… Сохранились воспоминания очевидцев: так, в начале 80-х в пристройках активно изготавливались заборы и гробы. Вероятно, в те годы они были наиболее востребованными изделиями. Но чаще школьники занимались вещами более абстрактными: например, усердно стачивали напильником по два сантиметра со стальной болванки… Или с помощью зубила и клещей производили из обрезков железа совок для мусора. Или распрямляли гнутые гвозди.

Вспоминает Евгений Свидунович:

– В далеком 1986-м большая часть мальчишек нашего класса обучались профессии "слесарь". Обучение состояло из двух частей: теоретической, на которой давались азы работы по-специальности и правила техники безопасности, и практической, на которой мы, в основном, обтачивали напильниками литые болванки от заусенец и остатков литья.

Урок труда у мальчиков. Фото: 20th.su

А вот и "девчачье" воспоминание Киры Полевой:

– На уроках труда мы учились готовить. Помню разную выпечку и салаты. Распределяли, кто что принесёт. Кто-то – яйцо, кто-то – муку, кто-то – сахар и т.д. Однажды мне довелось нести именно яйцо. Ребята его забрали, тягали-тягали и таки разбили. Но, видимо, не захотели меня подводить, сбегали к кому-то из них домой и принесли новое яйцо. На переменке мальчики обычно к нам прибегали в надежде поживиться, и мы их угощали.

На "трудах" учили не только готовить, но и шить – фартуки, ночные сорочки и юбки солнце-клеш. Это уже высший пилотаж, и до них мы доходили только в старших классах – тогда, когда юбки "солнце-клеш" окончательно вышли из моды.

Таким образом подспудно задавались гендерные образцы: девочка обязана быть хозяйкой, мальчик – мастером на все руки. Никаких отклонений от единственно верного пути будущих мужчины и женщины не предполагалось.

Урок труда у девочек. Фото: muzey.kurskinternat1i2vida.edusite.ru

Чем взрослее мы становились, тем более полноправно входило в нашу жизнь профессионально-техническое образование. Само собой разумелось, что в вузы должны поступать не все. Высшее образование понималось именно как высшее, то есть как более или менее элитарное. Платного обучения, открывающего пути в вуз всем желающим, в те годы не было. Потому в старших классах число школьников сокращалось: троечники уходили в ГПТУ. В просторечии аббревиатура расшифровывалась "Господи, помоги тупому устроиться". Однако шли туда отнюдь не только "тупые": после училища было проще поступить в какой-нибудь технический вуз. Пожалуй, это было единственное разумное следствие хрущевской реформы 1958 года. Те же, кто остались в школе в старших классах, день в неделю были обязаны обучаться в учебно-производственных комбинатах (УПК). Исключением были ученики специальных школ: им просто увеличивали число профильных предметов. На УПК юных советских граждан учили разному – от шитья до вождения, от секретарской работы до черчения, от парикмахерского дела – и до навыков обращения с тракторами.

Вот что вспоминает Игорь Скрипка:

– Сябра (які цяпер гітарыст) апавядаў, што ён навучыўся ў карэліцкай школе на трактарыста. І пра сам працэс апавядаў прыблізна так: "Рассякаю я па двары на трактары, а хайр развяваецца...".

Бывали и уникальные специализации. Вспоминает Александр Очеретний:

– У нас был профильный предмет – НВП. Я в ГДР учился. Каждую пятницу на протяжении шести уроков подряд мы постигали теорию военного дела. А каждую среду еженедельно, ходили на полигон стрелять. В случае войны старшеклассники должны были привлекаться для охраны эшелонов, которые эвакуировали семьи военных в Союз. Мы были подготовленными солдатами. Наши девочки очень любили среды, так как им разрешалось приходить в джинсах.

Однако эта специализация была редкой. Обычное профтехобразование строилось в более практическом ключе – и, как правило, о нем вспоминают тепло – хоть и по разным причинам.

Зміцер Бейнарт-Саладуха:

– Чарцёжнік. Міжшкольны УПК быў непадалёк ад рэстарана "Каменный цветок". Гэта было класна! Нарукаўнічкі, аловачкі, сцёрачкі, кульманчыкі. Машэраў з генеральскай хеўрай раз заехаў, у чарцёж чарговага шруба з гайкай пазырыў з разуменнем, па плячы мяне паляпаў. Памятаю, што калі выбіралі сабе спецыяльнасці, на чарцёжнікаў нават нейкі конкурс быў - народ у ВНУ ўжо збірацца пачынаў.

Андрей Сытько:

– Гоняли всех на завод-шеф постигать мастерство изготовления гандбольных мячей и держателей для сеток к теннисным столам. Но массовый вынос мячей за пределы предприятия вынудил руководство отказаться от передачи опыта школьникам. Тогда УПК разделили на потоки: одним предлагали освоить профессию огранщика алмазов (никому потом не пригодилось), других ориентировали, кажется, на поваров, но самое мудрое направление - вождение. Учил нас гуру и дока. За два года этого УПК ему мучос человеческое грасиас.

Юрий Воронежцев:

– В 9-10 классе у нас было автодело. Теория и вождение. Мальчики водили ГАЗ-51, девочки - Москвич-412. Потом сдавали на права перед окончанием школы. Соответственно, мальчики получали В-С, девочки В. Занятия теорией были в сетке расписания. Вождение - после уроков. Смотрю на свою дочку (10 класс гимназии), у которой каждый день 7 уроков + какие-то специальные факультативы, а знаний дают поменьше, чем давали мне. И никаких прав на вождение!

Светлана Пискун:

– Нас заставляли шить какие-то рукавицы, у меня все время криво получалось, меня ругали, я плакала, порола, шила заново. Но была у нас девочка. которая шила просто потрясающе, она потом и пошла в эту отрасль, работает технологом на Милавице, поэтому не всем это было во зло.

Ольга Шестакова:

– У меня было УПК, и училась я на парикмахера в принципе, пригодилось: иногда кого-то потом стригла, красила, ну и в случае крайней нужды еще смогу. А вообще, я шла на медаль, и мне поставили "5" с одним условием: никогда, ни за что, не становиться парикмахером.

Наталья Кисель:

– Мы с подругам записались в УХК (учебно-художественный комбинат). Я умею вырезать по дереву, маме все разделочные доски до сих пор ажуром украшаю. Карандашницы, лешие, русалки до сих пор на главных местах на даче у родителей

Алла Левина:

– А я – радиомонтажник 2-го разряда. А потом в институте еще и медсестра гражданской обороны. Как будто бы и далекие от моих интересов и способностей вещи, а вот все же... Наш когдатошний телевизор "Неман" ремонтировала, заглядывая в технический паспорт, а паять и теперь могу. И рецепты в своё время выписывала, и банки, и таблетки, и пр.

Александр Каганов:

– Я работал на школьном заводе (1 день в неделю). Даже сделал там карьеру - от слесаря до начальника отдела сбыта. 5 дней я учился как обычный школьник, а один день в неделю ездил по магазинам и отдавал на реализацию пробиркодержатели и еще кое-что (не помню, что именно). С печатью и договорами – все как полагается!

Инна Кубицкая:

– Машинопись и делопроизводство. Вещь полезная, а преподавала прелестная молодая дама, такая Верочка из "Служебного романа". Нерадивых учениц отчитывала с искренним возмущением: "Я не понимаю, как можно своими руками выбрасывать будущий кусок хлеба в мусорную корзину!"...

Словом, советская школа – при всех своих казарменных замашках – в чем-то была куда более органична, чем современная: многие из нас оказались вполне приспособлены к жизни – хоть и не к этой. К той, советской. Вот и подумаешь: намного ли это хуже нашей теперешней школы, которая порой не предполагает связи не просто с профессией, но и с жизнью?

Крушение советской школы

Крушение советской школы происходило параллельно крушению СССР. А оно началось вовсе не после перестройки. Школа, как и страна, подтачивалась изнутри. И в том числе погибель таилась в одной из самых прекраснодушных идей государства – качественное образование, равное для всех. Какие это давало преимущества – понятно: одаренные дети из "простых" наконец-то получили возможность учиться. Однако насколько снижался уровень сознания у способных детей, вынужденных слушать пять раз то, что поняли с первого! И насколько беззащитным чувствовал себя ребенок, который не понимал и с пятого раза. Что ж, такие уже к третьему классу пополняли ряды "камчадалов" (тех, кто сидел на последней парте – "камчатке", и кулаками мстил "шибко вумным"). Разумеется, существовали специальные школы или просто школы с давней хорошей репутацией, но туда принимали не всех желающих: нужна была либо прописка в соответствующем районе, либо блат. И напротив: принимали всех, кто жил неподалеку: таким образом воплощалась идея советского равенства.

Вспоминает Сергей Тарасов:

– Моя школа № 50. Первая и единственная "Ордена трудового Красного Знамени". Она была первая специализированная физико-математическая. Детей собирали со всего Минска. Но (согласно правилам) учиться могли и дети близлежащих кварталов. В массе своей это было двоечники и второгодники. Советских из нас не делали. Мы и так были советскими.

Ситуацию усложняло и то, что по логике "минобраза", результаты воздействия образования должны быть представлены налицо и в кратчайшие сроки. Потому в школу пришел его величество Процент Успеваемости. По сути вернулось сталинское "соцсоревнование" между школами, которое в течение десятилетий превратилось в голу фикцию. Каким образом школьное начальство может оценить достижения учителя? А районо – успехи школы? А гороно – успехи районов? Только благодаря проценту успеваемости: в соответствии с ним поощряют или наказывают не только учителя, но и школу в целом. Второгодник – позор учителю, который не справился со своей задачей – научить.

Результат был налицо. Если в первых классах у нас еще были второгодники, то к моменту перехода в среднюю школу их будто ветром сдуло: из класса в класс переводили всех по принципу: "три пишем, два в уме". Французский министр просвещения, посетив в семидесятые годы Москву, пришел в восторг, обнаружив, что второгодничества в советской школе не существует, его уровень не превышает 1%.

Изображение с сайта zortonr.livejournal.com

Вот рассказ, типичный для того времени:

– Когда я пришла по распределению в школу, на меня спихнули самые тяжелые классы. Проведя первый диктант в восьмых, я помчалась к завучу, потрясая листочками с универсальной оценкой "2". Завуч сказал: "Что вы хотите? У них за два года сменилось пять учителей русского языка!". "Но ведь в конце года будет экзамен!". Завуч заверил, что причин для беспокойства нет. "Нарисуем", – сказал он. И нарисовали. Для этого на экзамены всем – и школьникам, и учителям – было велено купить ручки с одинаковым оттенком чернил. Во время проверки работы ошибки исправлялись двумя ручками – "красной" и "синей": учителя подгоняли количество ошибок в изложении под годовую оценку ученика…

Подделка изложений – это крайнее, но далеко не единственное ухищрение, на которое шли советские учителя, чтобы повысить проклятый процент! Были и другие: постановка двойки в дневник, но не в журнал; пересдачи контрольных; учительские подсказки; работы над ошибками, когда оценка за контрольную повышается после того, как школьник переписывает ее дома при помощи учебника и родителей; повторные опросы одного и того же материала …

Благодаря этому с точки зрения "галочки" мы были впереди планеты всей. Институт Гэллапа провел исследование, в соответствии с результатами которого эффективность системы массового школьного образования в мире составляет не более 10%. У нас было около 100%. Словом, "новаторская" советская школа в конце концов пришла к проверенной классической модели – к вкладыванию в мозг единственно верного знания – хотя бы азов. Проблема началась, когда стало понятно: это знание не единственно верное. Возможны варианты.

Сентябрь. Фото Дмитрия Антоничева

Случайно ли образ отличника в детских книжках и кино с конца 1970-х начинает колебаться, подавляемый образом веселого двоечника? Вспомним хотя бы обаятельного неуча Буратино из фильма Леонида Нечаева! А потом в одночасье советские правила перестали действовать. И тогда на первый план вышли те, кто не затвердил правил, не утруждал себя приличиями, не верил в авторитетность авторитетов. Все эти "малиновые пиджаки", знаменующие начало новой криминальной эпохи, "блондинки в законе", "четкие пацаны" с понятиями, отсидевшие по уголовке политики, кичеватые нувориши – производные школьного шлака… Самыми защищенными оказались они. Остальным пришлось потруднее.

О хорошем

Советский человек, особенно ребенок, даже и предположить не мог, что уже спустя 20 лет после распада СССР его будут считать тупым исполнителем, мутантом пропаганды. Да и что страна развалится – не мог вообразить. Да, ему не нравились пионерские линейки – но нравились школьные дискотеки. Да, его раздражало хоровое пение идеологически выверенных песен – но он с радостью пел в школьных ВИА (вокально-инструментальных ансамблях). Да, он терпеть не мог "Мать" Горького, но любил "Войну и мир" (разумеется, пропуская все, что имело отношение к войне, но впитывая то, что было связано с людьми, их любовью, смертью и переживаниями).

Здравствуй, искусство. Фото Ясона Чеквашвили

Да, мы не были в восторге от осенних поездок на "моркошку", но на апрельский субботник выходили без сопротивления: приятно было видеть, как грязное и захламленное (нами же) становится чистым и аккуратным, а особенно – наблюдать, как растет посаженные тобою деревце.

Да, нам не нравились политинформации, но нам нравились КВН и "Алло, мы ищем таланты!". Мы ненавидели горланящие рупора, но любили школьные секции и кружки.

Окно в завтра. Фото А. Ницоса

Да, у нас бывали ненавистные учителя... Пример такой приводит Александр Генис в эссе из книги "Трикотаж":

– Мою первую учительницу звали Ираида Васильевна. В школу она пришла по призванию, но из органов. У Ираиды Васильевны был стальной взгляд, железная хватка и золотые зубы. Ее единственной любовью был Александр Матросов, и она всех нас хотела бы видеть на его месте. Двоечники внушали ей больше надежд, и она все прощала тем, кто умел шагать в ногу. Я не умел. Нетвердо отличая левую ногу от правой, я хотел знать, почему первая важней второй.

Однако были и другие учителя, имена которых мы с благодарностью помним до сих пор, да и к Александру Матросову тогдашние школьники относились с уважением.

Да, нас учили быть послушными и покорными – но попадались учителя, ценившие строптивость и несходство, и именно моя учительница истории, Нелли Семеновна Алукер впервые дала мне почитать слепую машинописную копию "Архипелага ГУЛАГА". Представляю, что было бы, если б об этом узнало школьное начальство. Именно она создала школьный театр, таскала нас на поэтические вечера в филармонию и возила весь класс в Москву и Питер – посмотреть музеи и сходить в театры.

Да, нас раздражали чеканящие шаг юные политические карьеристы (таких в любом возрасте было немало), но никто из нас не считал 9 мая пропагандистским праздником. Все знали, что это День Победы – и именно так, с большой буквы.

Именно в школе появлялись друзья на всю жизнь. Именно о школьной любви мы до сих пор вспоминаем со сладким замиранием сердца.

Школьная любовь. Фото: www.dni.ru

Потому напоследок – добрые воспоминания о советской школе.

Павел Бондаренко:

– В пионеры приняли в Музее Великой Отечественной войны. Смотры строя и песни в октябрятах. Был командиром отряда. Была 16-я школа, отличные учителя, спецкласс по физике и математике. В школе пропадал с утра до позднего вечера. Сборы макулатуры на заднем дворе. Сколько книг притащил себе домой! Сами мыли окна в классах (сейчас, говорят, запретили). Осенью выезды на картошку и капусту – романтика! Субботники у шефов Минскмебели. Дни гражданской обороны. Юморины в школе. Музей 100-й дивизии и настоящие ветераны... И все в моем распоряжении!

Святлана Куль:

– У мяне быў нестандартны клас. Мы выгналі настаўніка-прыдурка са школы, арганізавалі ўласны музычны ансамбль, разам сустракалі святы, класам зараблялі грошы і ездзілі ў Маскву. Крыху дысідэнствавалі – некалькі чалавек, у тым ліку я, да канца 10 класа не ўступалі ў камсамол.

Нина Иваненко:

– Мне со школой очень повезло. Она была первой, и долгое время единственной в городе, где преподавали английский язык со второго класса. Изучение английского было введено благодаря директору школы Павлу Оскаровичу Коргану. В тридцатые годы в Карелию приехало много канадских финнов. Привозили с собой даже технику, чтобы строить коммунизм. Вот один из приехавших и был директором нашей школы №17. А его сестра - Мейми Оскаровна Севандер - долгие годы была деканом факультета иностранных языков Карельского педагогического института. Думаю, что именно английский язык сделал нашу школу отличной от других городских школ.

Андрей Золотарь:

– Летом мы путешествовали по стране. В один год ездили в Ясную Поляну, в другой – в Калининград. Схема была очень простой – одним из шефов школы был автопарк, который выделял автобус и водителей, родители скидывались на топливо и мы отправлялись в путешествие. Ночевали в школах, в спортивных залах на матах. Было очень весело, дружно и интересно.

Ирина Силенкова:

– А я училась в потрясающей школе. Какой в ней был педколлектив! Да и вообще коллектив всех, кто там работал! И учителя, и завхоз, и технички, и водители (школа с политехническим уклоном, по окончании мы получали профессию - водитель 3-го класса). Возглавлял, именно возглавлял, школу директор Бенедиктович Анатолий Никанорович. Я сейчас помню по именам своих учителей, профессионалов высочайшего класса. Было здорово там учиться! Большую часть суток мы проводили в школе. Факультативы, кружки по предметам, а спортивные мероприятия! Хор, танцы, ВИА. Мы очень дружили, было очень-очень весело жить! Давно это было. И школа моя, СШ 84 уже, я знаю, не та. Впрочем, многое уже не то и не так.

Марионас Баранаускас, "Подружки"

Никто не знал, что школа будет сидеть в печенках бывших советских детей всю жизнь: и в вере "старшему и главному", и в неумении принимать решения, и в вечном ожидании оценки со стороны. А также – в доверии к идеалам; в сознании "хочу все знать"; в добросовестности, во взаимопомощи; в желании дружить со всеми хорошими людьми в мире; в жалости к детям Мозамбика. И сколько бы бывший советский человек не убеждался в ложности школьных постулатов, он всю жизнь верил в них. Верит и по сей день.

"Советская Атлантида: живые голоса" – проект, посвященный стране, которой больше нет на карте, Советскому Союзу, каким он был не в строках указов и не в первомайских демонстрациях, не в расстрельных списках и не в лозунгах – а в реальной жизни реальных людей. Вспомним ее – чтобы понять себя. В создании проекта могут принять участие все желающие: мы ждем ваши воспоминания, размышления – ваши живые голоса.

"Советская Атлантида". Все выпуски >>>