Выстояла и не сломалась

История преодоления жизненных невзгод этой женщиной достойна голливудского сериала

Это письмо пришло к нам из Орши. “Дорогая редакция, с большим интересом я прочитала в минувшую субботу историю семьи Виталия и Вероники Ивашкевич из Лиды, — пишет Нина Федоровна КОЗЕЛЬКО. — Действительно, через годы и невзгоды шли они навстречу друг другу, но все-таки нашли свое счастье. Это очень важно — не сдаваться невзгодам. И это у нашего народа в крови. В подтверждение этих слов хочу привести историю моей мамы. Судьба ее типична для женщин военной поры. Но все же необычна, потому что терпение, жажда жить и помогать слабым у этой женщины потрясающие.

Моя мама родилась в 1910 году, а звали ее Хода Сидоровна. Да, не удивляйтесь, Хода, такое имя ей дал батюшка при крещении в церкви. На снимке, который сделан в ее родной деревне Лески Октябрьского района, она в темном платье со снежинками. Мама вышла замуж за Федора Дорофеевича Короля. Он ушел на фронт в первые дни войны и погиб в марте 1944 года при освобождении Витебска. То, что испытала эта женщина во время войны, трудно представить. Да, всем было нелегко, но если у тебя на руках оказалось трое беспомощных детей, то, согласитесь, труднее в несколько раз. Сестра мамы, Арина, жила в Бобруйске, муж ее был военным. Когда началась война, она приехала в родную деревню с детьми — Толей 1935 года рождения, Фаиной, которая была на два года младше, и Геной, он родился в 39-м.

Арину в упор застрелил пьяный односельчанин, который только называл себя партизаном. Мама не бросила этих деток, а ведь у нее уже была я, всего на год старше Гены. У мамы были еще две сестры, Анна и Просья. Мама предлагала им взять по одному ребенку убитой Арины, но они сказали, что у самих горя хватает. Не согласились, словом, но как их можно осуждать, если учитывать, что тогда творилось вокруг. Фашисты лютовали в нашей Рудобелке. Сжигали села, поэтому жители деревни Лески не стали ждать расправы, и все, кто мог, ушли в лес. Но вскоре немцы оцепили лес, устроили облаву с овчарками и выгнали прятавшихся из леса. В основном женщин, детей, у которых не было сил уйти вглубь.

Потом нас вывезли и поместили за колючую проволоку в лагерь на окраине Глуска. Под открытым небом держали людей. Собрали на верную гибель, специально привозили больных тифом, чтобы больше народу заразилось и умерло. Местные жители приносили еду и подкармливали нас. Держали там примерно месяц. Потом тех, кто уцелел, вывезли на принудительные работы в Любанский район. Люди говорили “забрали в беженцы”. Расквартировали по хозяевам по три-четыре семьи. Немцы гоняли людей на принудительные работы: копать траншеи, пилить лес. А еще такие горемыки, как моя мама, бороновали дороги: немцы ведь очень боялись партизанских мин.

Мама ходила в буквальном смысле с протянутой рукой, просила у людей хоть что-нибудь, чтобы накормить четверых детей. А люди были всякие, некоторые собак на двор пускали, чтобы не заходили беженцы. Некоторые стыдили, мол, надо было свое брать. А как свое брать, если всех схватили в чем стояли? Мама все это терпела. Потом ходила к хозяевам помогала полоть, жать, выполняла другие работы. Маме повезло, встретилась женщина, которая приняла ее как сестру. Спросила: “Что ты берешь?” Мама и говорит: “Все, у меня ведь четверо есть хотят”. Женщина позволила маме брать картошку, и нам стало полегче.

После войны нас развозили по адресам военные машины, ведь вокруг было немало мин и мы могли подорваться. Моя мама так обессилела, что даже не могла в кузов залезть. А приехали в Лески, там голодуха. Пришлось детей тети Арины временно отдать в детский дом, потому что там кормили. Потом приехал их отец и увез на Север, там у него была новая жена. И надо ж такому случиться: скоропостижно умер. У его жены не было своих детей, женщина оформила опеку над детьми и переехала в Минск. Но отношения с Фаиной и Геной не сложились.

Вот говорят, что в жизни чудес не бывает. Это не так. Маленькая Фаина при каждом удобном случае спрашивала у женщин: “Может, вы знаете мою тетку Ходу?” И надо же, встретила женщину, которая приехала в столицу к дочери из наших мест. Та написала маме письмо, рассказала все о детях. И после суд определил всех троих к маминой сестре тете Ане. Им полагалась пенсия за умершего отца, поэтому жила семья уже неплохо. Дети закончили десять классов, пошли дальше учиться. Тетя Аня на каждого завела сберкнижку и собрала для племянников, познавших вкус сиротства, деньги.

А мама в это время сильно болела, ее переводили из отделения в отделение. Я жила у теток по очереди. Перебивались, как могли: собирали щавель, лебеду, ягоды, грибы. После мама добилась через военкомат, чтобы семье погибшего дали кредит. И мы построили хатку, 5 на 6, с тремя небольшими окошками. Дрова приходилось носить из лесу, а зимой — возить на саночках. Не было даже керогаза, при лучине уроки делали. Потом заготовитель-еврей привез в деревню на возу мыло, спички, иголки, керосиновые лампы. Все это можно было получить взамен на сданные травы, ягоды, грибы. А маму все не отпускали хвори. От нехватки витаминов приключилась куриная слепота, она ничего не видела в темное время. Я помню, как искала ее вечером, чтобы довести до дома.

Вновь и вновь смотрю на это фото. Мотя Король, жена дяди Ивана, папины сестры — Анна и Авдотья. После войны эти женщины поднимали сельское хозяйство: цугом запрягаясь в плуг, по четыре пары с каждой стороны дышла, и пахали. Хочется в ноги поклониться тем, кто еще остался в живых, за этот подвиг ради всех нас.

Когда у меня родился первенец, я забрала маму к себе в Оршу. Но она очень скучала по своим родным местам. Из нашей большой семьи в живых остались я да Гена, он живет в Гомеле. Мама прожила почти 80 лет, и я не помню, чтобы она хныкала, боялась трудностей. Никогда. Только действовать, только вперед — по такому принципу жила простая женщина Хода. И нас к этому приучила. Я в 1957 году окончила медицинское училище. Работала фельдшером. Как-то поскользнулась, упала и получила перелом позвоночника. С той поры инвалид первой группы. Но стараюсь не сдаваться обстоятельствам в плен”.