Еще раз об идеологии евразийства
Говоря об идеологии, которая может быть положена в основу евразийской интеграции, чаще всего вспоминают евразийство. Собственно, само название создаваемого Евразийского союза недвусмысленно отсылает к этой идеологии. Поэтому нелишним будет разобраться, что же такое евразийство.
История евразийства начинается в 20–е годы прошлого столетия. Это идеологическое течение возникло в среде русской эмиграции и во многом стало реакцией этой среды на те обстоятельства, в которых она оказалась. Вынужденные бежать с родины, охваченной пожаром большевистской революции, русские эмигранты очень быстро обнаружили, что в принявших их странах они не особенно и нужны. Личная неустроенность, обида на западный мир, который не помог белому движению и пошел на сотрудничество с СССР, — все это стало естественным состоянием умов значительной части эмиграции. В таких обстоятельствах рождается евразийство как попытка найти выход из сложившегося для эмиграции тупика.
Россия (примерно в границах СССР) рассматривалась зарубежными «евразийцами» как особая цивилизация. Российская территория виделась им как уникальный комплекс ландшафтов, народы которого «естественным» образом тяготеют к политической консолидации. Россия–Евразия — продукт совместного исторического творчества этих народов, доминирующую роль среди которых играли (восточные) славяне и тюрки. Славяно–тюркский синтез — стержневой сюжет евразийства.
Евразийцы кардинально переосмыслили роль монголо–татарского нашествия в российской истории. Если в XVIII— XIX веках монголо–татарское нашествие рассматривается как историческая трагедия, на столетия затормозившая развитие России, то евразийцы видели в нем рождение того славяно–тюркского синтеза, который и положил начало новой евразийской цивилизации. Россия, осуществившая экспансию в Сибирь и Среднюю Азию, характеризовалась как наследница кочевых монгольских империй, перехватившая у них эстафету в деле геополитического собирания Евразии.
Евразийство, без преувеличения, стало продуктом обиды части русских эмигрантов на Запад, потому эта идеология выраженно антизападная, антиевропейская. Россия–Евразия виделась евразийцам как цивилизация, антагонистичная западному миру и призванная возглавить освободительный поход человечества против засилья Запада и западных ценностей. Радикальное антизападничество евразийцев побудило часть из них увидеть зачатки евразийской государственности в СССР и пойти на сотрудничество.
Дальнейшее развитие евразийства обычно связывают с именем Льва Гумилева, приспособившего его к своей теории этногенеза. По Гумилеву, в основе российской цивилизации лежит особый суперэтнос, в базисе которого находится все тот же евразийский славяно–тюркский синтез.
В постсоветское время евразийское знамя подхватили московский философ Александр Дугин и его единомышленники, называющие себя неоевразийцами. Они осмыслили евразийство в контексте известного геополитического противопоставления «морских» и «континентальных» держав. Евразийство мыслится ими как идеология консолидации «континенталистских» сил в противостоянии с морскими силами «атлантизма», олицетворяемыми США и их союзниками.
Первыми рассматривать евразийство как идеологическое сопровождение интеграционных процессов на постсоветском пространстве стали казахстанские элиты во главе с Нурсултаном Назарбаевым. Эти идеи были озвучены еще в 1994 году. В дальнейшем именно казахстанское руководство приложило немало усилий для популяризации евразийства и введения евразийских идей в постсоветский политический лексикон. В частности, именно в Астане был создан Евразийский национальный университет имени Льва Гумилева.
Казахстанское евразийство вполне понятно. Не поддавшись националистическому соблазну, Казахстан практически с момента обретения независимости был ориентирован на сохранение тесных связей с Россией. В то же время казахстанское руководство закономерно стремилось максимально повысить котировки своей страны и выстраивать отношения с Россией в формате особого, привилегированного партнерства. Евразийство здесь было как нельзя кстати: идея славяно–тюркского синтеза автоматически превращает Казахстан, крупнейшее на постсоветском пространстве государство с титульным тюркским этносом, в привилегированного партнера России, олицетворяющего тюркское начало евразийской цивилизации.
Следует признать, что евразийство действительно оказалось единственной более или менее оформленной концепцией, пригодной для идеологического сопровождения интеграционных процессов. Однако эта идеология имеет и ряд недостатков.
Во–первых, нельзя забывать о том радикальном антизападническом шлейфе, который тянется за евразийством. Очевидно, что ни Беларусь, ни Россия, ни Казахстан не готовы сегодня к какой–то глобальной конфронтации с Западом, более того, это прямо противоречит их национальным интересам. Между тем многие популяризаторы евразийства продолжают эту антизападную традицию и рассматривают евразийскую интеграцию в контексте некоего глобального противостояния Востока и Запада.
Во–вторых, евразийство действительно неплохо подходит для концептуализации отношений между Россией и Казахстаном, а также между русскими и тюркскими народами внутри этих стран, однако вряд ли это настолько актуально для Беларуси, для которой более значим европейский контекст. В этой связи невольно вспоминается комичный эпизод с российским писателем Александром Прохановым, который, будучи в Беларуси, назвал Адама Мицкевича евразийским поэтом, хотя тот, как и подобает польскому патриоту, был скорее «антиевразийцем». Кроме того, евразийство нередко используется противниками евразийской интеграции как своего рода «пугало»: мол, европейскую Беларусь тянут в монгольскую Орду...
Поэтому, признавая всю значимость евразийских изысканий, нельзя не отметить, что эта идеология нуждается как минимум в глубокой доработке. Интересующихся этой темой отсылаю к глубокой, концептуальной речи, с которой 2 июля выступил Президент, охарактеризовавшей в том числе и проблемы идеологии евразийского пространства с точки зрения Минска.
Автор публикации: Всеволод ШИМОВ