«Ребенок был для меня источником страха»: москвичка написала книгу о послеродовой депрессии
Москвичка Ксения Красильникова, пиар-директор в банке, столкнулась с тяжелой формой послеродовой депрессии в 2016 году. На восстановление потребовалось почти полтора года. Опыт настолько повлиял на жизнь всей семьи, что девушка решила написать об этом книгу «Не просто устала. Как распознать и преодолеть послеродовую депрессию», где рассказала свою личную историю и дополнила ее комментариями экспертов. Получился своего рода справочник по всем вопросам, связанным с этой болезнью.
По данным Всемирной организации здравоохранения, послеродовая депрессия — одно из самых распространенных в мире психических расстройств: с ним сталкивается каждая шестая молодая мать. При этом женщины в силу влияния стереотипов или нехватки информации далеко не всегда обращаются за помощью, из-за чего более чем в трети случаев депрессия переходит в хроническую.
Мы поговорили с Ксенией Красильниковой о ее истории и о том, что в ситуации депрессии может помочь молодым матерям.
Би-би-си: Информацию о послеродовой депрессии сейчас можно найти в интернете, есть статьи в СМИ. Почему вы решили написать книгу, о чем именно вам было важно рассказать?
Ксения Красильникова: Когда я родила ребёнка и столкнулась с послеродовой депрессией, мне было недостаточно информации, которую я могла нагуглить. СМИ действительно начали об этом говорить, но тогда, два с половиной года назад, они просто постулировали наличие такой проблемы. Мне не хватало какого-то единого авторитетного источника, который бы мне рассказывал, что делать, помогал бы мне справиться с жутким чувством вины, с которым ничего невозможно было сделать в принципе.
Кроме того, мне хотелось, чтобы книжка вывела разговор о проблеме на более авторитетный уровень. В сознании людей, раз об этом есть книжка, значит, есть основание усомниться в тезисе, что послеродовая депрессия — это блажь. А это до сих пор очень распространенный тезис.
Би-би-си: Для тех, кто еще не читал книжку, можете кратко изложить свою историю?
К.К.: Да. Родила ребенка. Очень быстро поняла, что мне плохо. Сначала, еще в роддоме, у меня были странные неконтролируемые приступы гнева. Потом мы приехали домой, и мне становилось все хуже и хуже. Полностью пропали сон и аппетит, пришли суицидальные мысли очень практического толка. Я стала спешно искать психиатра. Пошла к первому же, который меня быстрее других согласился принять, и мне порекомендовали госпитализацию. Пролежала в психиатрическом стационаре сначала две недели, потом еще около четырех месяцев. Пила таблетки — антидепрессанты и нейролептик — полтора года. Это был действительно долгий процесс лечения. Сейчас я в ремиссии, и очень рада, потому что это очень здорово — не быть в депрессии.
Би-би-си: Вы пишете в книге, что сначала обращались к психологам, которые не смогли понять, что с вами происходит. И что, собственно, чтобы отличить послеродовую депрессию от того, что называют бэби-блюзом (ощущения растерянности, грусти, одиночества), нужно задавать специфические вопросы.
К.К.: Тут стоит сделать оговорку, что я не специалист по психическому здоровью, а говорю о проблеме на основе опыта и информации, которую я собрала. Но нужно в первую очередь спросить о продолжительности симптомов — это решающий фактор разграничения бэби-блюза и послеродовой депрессии. Кроме того, во время бэби-блюза периоды, назовем их периодами «дурного настроения», сменяются ощущением, что все в порядке, ощущением радости от ребенка. А у меня картина была, как я сейчас понимаю, действительно довольно тяжелой.
Би-би-си: В книге вы рассказываете, что вы боялись собственного сына.
К.К.: Да, но это моя история, она далеко не у всех такая. Многие боятся за ребенка. Часто встречается, что у женщины нет материнских чувств, которых она ожидает, как их не было у меня в принципе. Но когда я говорила, что я его боюсь, меня многие не понимали — что это значит? Но я его боялась, тем не менее.
Би-би-си: Вы были молодой благополучной женщиной из любящей семьи. Насколько сложно вам было признать, что у вас психическое расстройство? Сложно ли было решиться лечь в больницу?
К.К.: Честно? Я ложилась в клинику с ощущением дикого облегчения, потому что мне нужно было убежать от ребенка, он для меня был источником невероятного страха. И кроме этого, я хорошо понимала, что психиатрия — это область медицины, и раз мне уже несколько специалистов сказали, что у меня тяжелая послеродовая депрессия, вероятно, у них есть опыт и знания, чтобы подобные диагнозы мне ставить. Я просто полагалась на врачей.
Конечно, все сильно перемежалось с чувством вины — перед ребенком, перед мужем, перед собой, потому что [из-за депрессии] я своего новорожденного сына лишила матери. И это как минимум сказалось на наших с ним отношениях, которые пришлось сложно и долго восстанавливать. Они восстановились совсем недавно. И это действительно было сложно. Уже когда я вышла на работу, я приходила домой, а он рыдал. И каждый день рыдал, рыдал, рыдал.
Би-би-си: Почему?
К.К.: Он не хотел быть со мной. Я прихожу, и он начинает плакать. Очевидно, что причина была именно в этом. Ему предстояло каждый вечер несколько часов провести наедине со мной, и я для него была непредпочитаемой личностью.
Би-би-си: Вы рассказываете об этом очень спокойно.
К.К.: Я просто исхожу из того, что сейчас все хорошо. Сейчас я у него любимая мама, если ему страшно, он бежит ко мне. Просто для этого потребовалось время, около года.
Би-би-си: Вы дважды ложились в больницу. Почему?
К.К.: Когда я легла в больницу, у меня были врачи, их было несколько, они все были внимательны ко мне, глубоко вникали в мою болезнь, мое расстройство и в историю моей жизни. Мне сразу, в первый же день дали нейролептик, и я поспала впервые за несколько недель. Потом они собрали анамнез, я сдала анализы, и мне назначили антидепрессанты.
Это был период прямо перед Новым годом, и, конечно, мне не очень улыбалась перспектива провести праздники в больнице, тем более что там в это время были только дежурные врачи, а я не предполагала, что со мной может произойти какая-то экстренная ситуация. Врачи мне говорили: «Вам рано [выписываться]», но к моменту, как я выписывалась, прошло две недели, а считается, что в среднем две-три недели необходимо, чтобы подействовал антидепрессант. И я думала, что я сейчас выпишусь, и все подействует. Это был не то что даже природный оптимизм, а просто вера в то, что депрессия излечима быстро.
На этом задоре я проехалась сколько-то дней, наверное, недели три. Проблемы со сном не вернулись, потому что я пила нейролептик, а вот с аппетитом вернулись — я опять перестала есть, поняла, что мне плохо, и поехала назад. И уже лежала долго.
Би-би-си: Вы лежали в обычной государственной психиатрической больнице в Москве?
К.К.: Да. Некоторое время я платила за пребывание в платной палате. Главное преимущество платной палаты — это наличие душа, у которого была дверь, и туалета, у которого была дверь. Их нельзя было запереть, но можно было прикрыть, потому что все остальные помещения, включая душ и туалет, общие. Но потом я перевелась в бесплатную, потому что стало накладно, я не ожидала, что буду так долго лежать. В бесплатной палате, чтобы вы понимали, стояло по 12−14 кроватей. Но, в общем, мне было нормально.
Би-би-си: Правильно ли я поняла из книги, что ваш муж уволился, чтобы заниматься сыном, пока вы болели?
К.К.: Да.
Би-би-си: Насколько это было тяжелое решение?
К.К.: Я не могу оценивать, насколько именно это решение было для него тяжелым. Тогда-то он мне ничего не говорил, он меня берег, и ужасы, которые с ним происходили, мне не описывал вообще.
Он все время говорил, что все хорошо, а на деле все было очень плохо, ему было очень тяжело. Он по сути попал в ситуацию, в которую попадает большинство матерей в нашей стране — он был с ребенком один. Ему помогали родственники, но ответственность за ребенка и за все, что было связано с уходом за ним, была на нем. Очень часто они оставались надолго один на один. Когда это младенец, у которого колики, которого нельзя назвать подарочным — много плачет, мало спит — это очень тяжело. А еще тяжело депривация сна переносится.
Что касается финансовой стороны, мы справлялись, потому что у меня были фрилансы и было регулярное пособие, пусть и небольшое, которое платят в декрете первые полтора года. В общем, справились. Это было абсолютно необходимым шагом, единственно возможным.
Би-би-си: В книге есть разговорники — готовые формулировки, как просить о помощи, как отвечать на критику и так далее. Например: «Давай сегодня закажем еду, а я вместо готовки полежу в ванне. Это мне очень поможет». К сожалению, кажется, что помощь при послеродовой депрессии в нашей стране доступна пока маленькому проценту матерей: семья должна быть достаточно обеспеченной, так как няня и доставка еды стоят денег, партнер или бабушки с дедушками должны быть не слишком патриархальными и брать на себя заботу о ребенке. Что делать остальным матерям? Есть ли бесплатная поддержка?
К.К.: Да, существует созданная доулой (специалистом по сопровождению беременности с психологической точки зрения. — Прим. Би-си-си) Дашей Уткиной в фейсбуке группа поддержки для женщин с послеродовой депрессией «Бережно к себе». Это онлайн-группа, но она дает, судя по откликам, действительно ощутимую помощь.
В группе есть модераторы, и мы следим за тем, чтобы люди делились не советами, а опытом, чтобы все общались на равных, чтобы, естественно, там не было обесценивания, осуждения и оскорблений. И это работает, действительно выступает для женщин источником поддержки, они об этом сами говорят.
Сейчас в группе уже 4500 женщин, и это лишнее напоминание о том, что послеродовая депрессия — это болезнь, расстройство. У него есть характерный набор симптомов, и у многих те или иные детали совпадают. И когда человек находится в среде, где его сложности отрицают, и вдруг он приходит в группу, где ему говорят: «Да, и со мной это было, и со мной это было, и со мной это было», — он понимает, что он не один, и, следовательно, у него гораздо меньше оснований для этого жуткого всепоглощающего чувства вины. Он может иначе посмотреть на всю эту ситуацию, понять, какие способы есть, чтобы себе помочь.
Еще существуют волонтерские социальные проекты для матерей. Есть психологи, которые делают бесплатные программы и группы поддержки в том числе, когда обучаются новым практикам. Ну и помощь в психоневрологическом диспансере оказывается бесплатно. Другой вопрос, что не всегда можно понять, какие именно врачи там работают.
Би-би-си: Отдельная глава книги посвящена родственникам — в частности, там есть монологи ваших мужа, мамы, сестры. На какие вещи стоит обращать внимание близким, чтобы не пропустить симптомы депрессии?
К.К.: Ой. Вы вот вопрос задали, и я сразу вспомнила материал на The Village — монолог мужа, потерявшего жену, которая не справилась с послеродовой депрессией и покончила с собой. Из этого текста очевидно, насколько он на самом деле заботливый и поддерживающий муж. Здесь нет такого, что какие-то действия однозначно смогут обезопасить, уберечь.
Понятно, что нужно обращать внимание на тревожные звоночки. Это обычно заметные глазу изменения в том, как женщина себя ведёт, в ее настроении, особенно если периоды тоски и тревоги не сменяются более светлыми периодами. Самые яркие тревожные звоночки — физиологические изменения: сон, аппетит. Это просто симптомы клинической депрессии, которые нельзя игнорировать ни в коем случае.
Ну и нужно внимательно слушать, что она сама говорит: если она говорит, что не справляется, что у нее нет материнских чувств. Другой вопрос, что некоторые женщины просто из-за стыда и стигмы не могут об этом разговаривать даже с близкими. Уже после того, как я сделала каминг-аут и написала, что у меня выходит книга о послеродовой депрессии, мне две девушки из моего ближайшего окружения признались, что они это пережили и никому не сказали. Это сложно, в этом признаваться сложно. Я их хорошо понимаю, я им сочувствую безразмерно. Но это суперважно делать, потому что на кону стоит, в общем-то, все.
Я в том числе для этого книгу и затеяла — когда ты можешь принести ее своему партнеру или маме и ткнуть в страничку, это дает тебе самой, ну, вернее, твоему состоянию, некую ценность, возможность вообще вести о нем разговор.
Чего нельзя говорить? «Ты просто устала, отдохни», «У всех так было, это пройдет», «Возьми себя в руки», «Все будет хорошо». Любые комментарии, обесценивающие ситуацию, только вредят. Ну и, естественно, вредит осуждение. А осуждение — это очень частая реакция родственников и окружения, если человек осмелится признаться, что с ним что-то не так. И это самое вредное, что может быть. Вот я, честно, не представляю, как с таким справляться.
Би-би-си: Как влияет на ребенка послеродовая депрессия матери? И что делать женщине, если ей приходится выбирать между своим здоровьем и заботой о ребенке?
К.К.: Теория привязанности утверждает, что решающую роль в развитии ребенка играет наличие значимого взрослого. И неважно, какого пола этот человек. Важно, что он своевременно реагирует на потребности и запросы малыша, в принципе относится к нему по-доброму и понимает, что плачущего ребенка нужно успокоить, что его нужно кормить, что ему нужно менять подгузник, купать его иногда и вообще помогать ему справляться с этим невероятным стрессом новорожденного.
Есть исследования о том, что происходит с детьми мам, которые с ними остаются в послеродовой депрессии и становятся их основным значимым взрослым. Считается, что это скорее негативно влияет на детей, в том числе на их развитие, просто потому что мама не может быть эмоционально включенной и, соответственно, не может чутко реагировать на его потребности.
Это ситуация, в которой вопреки традиции и обычаям нужно ставить на первое место себя, а не ребенка. Это, конечно, не значит, что ребенка нужно оставлять, но если есть необходимость в некотором смысле лишить его матери, то нужно эту необходимость принять и придумывать варианты, как обустроить его благополучие.
Кроме того, далеко не всегда люди с диагнозом «послеродовая депрессия» оказываются в больнице. Депрессию даже не всегда лечат медикаментозно, часто можно обойтись психотерапией. Соответственно, в этом случае, наверное, для ребенка все может пройти практически незаметно.
Би-би-си: Сколько сейчас лет вашему сыну?
К.К.: Два года и пять месяцев.
Би-би-си: Планируете ли вы ему в какой-то момент рассказать обо всем пережитом?
К.К.: Конечно.
Би-би-си: Зачем?
К.К.: Во-первых, для меня это вопрос передачи знаний — просто о том, что бывают расстройства настроения, расстройства психики. Во-вторых, это факт нашей семейной истории. Он очень сильно на нас повлиял. Непонятно до сих пор, что с последствиями, какими они будут.
Я знаю, что ему сказать, у меня нет ощущения, что он меня не поймет.
Би-би-си: Не придумали ли вы за время выздоровления или работы над книгой универсальный ответ на комментарии в духе «наши бабушки в поле рожали — и ничего»?
К.К.: «Извините, вы *** [обалдели]?» Когда я это читаю, у меня болят глаза, мне хочется громко кричать на людей, которые такое пишут. Понятно, что это от моего несовершенства. Итак, ответ этим людям: «Пожалуйста, почитайте достоверные научные источники. Пожалуйста, обратитесь к доказательной медицине». Не хотите? Поспрашивайте у знакомых. Обязательно кто-то расскажет о том, что у какой-нибудь подруги похожее было.
Послеродовая депрессия сплошь и рядом, это очень печально, и с этим надо что-то делать. Люди не готовы сами про себя допускать, что с ними это происходит, что им нужна помощь, потому что ощущение «я плохая мать», и даже не «я плохая мать», а «я просто не мать» — это ужасно разрушительно, это дикое чувство вины и говорить о том, что ты испытываешь, в таком состоянии трудно, очень трудно. Как говорить об этом с людьми, которые в принципе не готовы это услышать, я вообще не представляю. У меня столько переживаний, на самом деле, по этому поводу. Я очень сочувствую этим женщинам, и мне хочется до каждой дотянуться, обнять и сказать: «Ты заболела».
Иллюстрации Татьяны Оспенниковой