Мясник для нацистов
У него до сих пор неиссякаемый оптимизм, твердость в голосе и длинные тонкие пальцы – как у пианиста. А подпольная кличка во времена войны с гитлеровцами – Мясник. Кто же он, человек со столь звучным прозвищем?
Мисник Николай Куприянович, родом из деревни Веребки Лепельского района Витебщины, человек-легенда, здравствует до сих пор. Именно он, профессиональный минер, наводил тихий ужас на фашистов в период оккупации Беларуси. Мясником его прозвали неспроста — за диверсионные «концерты», после которых немцы неделями не могли навести порядок на взорванных железнодорожных перегонах.
Сейчас он живет в Лепеле, подвижен и бодр. И в беседе чувствуется его желание не пропустить мелочей – сказывается профессиональное: минеру ошибаться нельзя.
— Перед началом войны окончил школу, ФЗО по столярному делу и по распределению попал в Пензу, там строили районную электростанцию, требовались рабочие руки. Нас было 25 человек из Лепеля. Приехали на место в субботу, 21 июня. А на другой день рано утром пошли знакомиться с городом. Пенза — областной российский центр — нас, деревенских парней, что называется, сразила: в магазинах такого выбора костюмов, рубашек, обуви мы нигде ранее не видели. Глаза горели: будем откладывать на покупки – зарплаты позволяли. Короче, руки просились работать. А когда вышли на городскую площадь — что такое?.. Из репродуктора голос: «Война!» Верить не хотелось…
А дальше все, как и у других моих сверстников. В военкомат: «Хотим на фронт, бить ненавистного врага!» Мы были уверены, что быстро с ним справимся и заработаем еще на костюмы и туфли.
— Эйфория быстро прошла?
— Уже в военкомате комиссар сказал, что еще успеем навоеваться. Мне сначала отказали – не хватало до восемнадцати одного месяца. А когда пошел девятнадцатый, привезли в Саратовскую область: «Будем учить на сапера!» До окончания саперной школы где-то месяц оставался, когда вызвали в штаб полка. Прихожу, а там полный двор белорусов, даже знакомого — земляка из соседней деревни встретил, Андрея Михно. Зачем нас столько – никто ничего не знал. Лишь когда в Муром привезли, узнали — будут готовить для заброски в тыл. Перед строем командир по-отечески сказал: «Дело добровольное, кто не желает, может остаться». Только двое вышли из строя...
Далее были интенсивные занятия: учили брать «языков», точно стрелять.
Изучали оружие, в том числе и трофейное, образцы мин: и маломагнитные английские, и неизвлекаемые. Практиковались их ставить: как вечер, так ползем к местной железной дороге. А другие курсанты в это время в роли охранников, и надо незаметно выполнить задание, а иначе будешь ползать до утра.
Когда обучили, сформировали семь групп по 12 человек. Экипировали обмундированием – чем-то средним между военным и гражданским, выдали плащ-палатки и 20 килограммов заплечного груза на каждого: продукты, 5 килограммов взрывчатки, две гранаты, автомат или винтовка, патроны.
— И все это на себе тащили?
— До Калинина ехали поездом, а дальше пешком. Когда перешли железную дорогу Витебск – Ленинград, проводник сказал: «Теперь вы в тылу». Мы переглянулись: ни фрицев, ни заграждений с колючей проволокой, ни траншей не встретили.
Но дальше шли по ночам, скрытно отдыхая днем в лесу. Когда съели продпаек, разведчики добывали съестное в деревнях, прикидываясь беженцами: «Дзядзька, дай паесцi». Не отказывали, это ж была Белоруссия, свои люди.
По пути следования группы растворялись: каждая имела свой район действий. Мы следовали в Копыльский и Слуцкий районы. Шли полтора месяца. К концу похода плечи было не узнать, кожа слезла.
Попутно создавали партизанские отряды. В одной из деревень услышали от местных: «Блытаюцца тут нейкiя».
Организовали встречу, оказалось, полсотни не вышедших из окружения красноармейцев. Договорились о совместных действиях, они были несказанно рады. Так образовался костяк нашего партизанского отряда, который назвали именем Чкалова.
Совершенно секретно
Из разведсводки Белорусского штаба партизанского движения в НКО № 38 от 30 июня 1943 года: «По данным агентуры бригады им. Флегонтова, за период с 23 мая по 18 июня с.г. по железной дороге Минск – Гомель проследовало 613 танков, из них 139 «тигров», 214 бронемашин, 3750 автомашин, 12 батальонов войск, 553 орудия батальонного калибра…73 эшелона по 900 тонн с боеприпасами».
1942 год. Из отчета немецкой железнодорожной дирекции о количестве поврежденных и выведенных партизанами из строя вагонов в расположении группы армий «Центр»: январь — 0, февраль – 0, март — 57, апрель — 45, май — 166.
— Это было на железной дороге Брест – Минск, между станциями Колосово и Негорелое, ранней осенью 42-го. Прошли от базы всего 12 километров: где по лесу, где по болотам. Рассчитывали выйти к железке, когда стемнеет. Но немного перестарались и выскочили на дорогу еще засветло, от неожиданности даже назад сначала кинулись. Но хорошо, что в то время коммуникации еще так тщательно немцы не охраняли, передвигались безопасно. Залегли, наблюдаем. Пропустили порожняк в обратном направлении… Спокойно. Вдвоем подползли к рельсам, заложили взрывчатку. Ждем. А поезда нет и нет. Счет уже на часы идет, и вдруг – гудок, со стороны Несвижа. Тут уже в голове другой расклад: а правильно ли все сделал, а не напортачил ли? Состав все ближе и ближе, а сердце уже колотится, и кажется, что поезд уже миновал. И вдруг как рванет! Мы сорвались в бег, а вдогонку снова как рванет, как рванет! Светло стало как днем. И огромное зарево… Состав, оказалось, был с горючим. А мы восемь килограммов тола заложили. Правда, зимой 1942/43 годов стал ощутимым дефицит взрывчатки. Однако местные подсказали, что в Тимковичах остались после боя снаряды от 152-мм орудий. Снарядили санный обоз и привезли их примерно 20 штук. А дальше — ловкость рук. Тол выплавляли, и с каждого снаряда получалась порция на эшелон.
— Правда, что вы с закрытыми глазами могли установить мину?..
— А куда деваться? Ведь работали в основном по ночам. Это ж не девок щупать, простите за банальность. Опасность по пятам ходила... Рубашка становилась мокрой от напряжения, нервы как пружина, но пальцы должны были работать без фальши, как у пианиста по клавишам. Однажды попал в такую ситуацию: подполз к полотну, осторожно копаю гнездо под заряд. А тут немецкий часовой в пяти метрах — мог меня в упор расстрелять, но он от внезапности, как заяц, отпрыгнул в кювет. Именно это меня и спасло, он уже оттуда из винтовки куда попало лупил. Был еще случай, к сожалению, грустный, но поучительный. Коллега мой поставил мину, все вроде нормально, ждет взрыва. А поезд прошел, и ничего. В чем дело? Пополз смотреть и в темноте нечаянно сомкнул провода. Все. Его в клочья, а напарник две недели глухим ходил.
— Николай Куприянович, немцы охотились за вами – за голову Мясника предлагали немалые деньги...
— Было такое. Иногда приходилось балансировать между жизнью и смертью. А 24 марта 1944 года Бог миловал меня. К этому времени мы так уверовали в свои силы, что несколько ослабили бдительность. Возвращались поздно вечером с участка Несвиж – Клецк, где заминировали дорогу. А погода была слякотная: дождь со снегом. Проходили деревню Грибовщина, и подрывник Петька Смольский вдруг говорит: «Да тут мой дядька живет, давай, командир, заглянем, отогреемся!» Ну как не поддаться соблазну… Повернули. Никто и не подозревал, что полицаи скрытно проникли на местное кладбище и следили за деревней. Пропустили нас в хату, и дядька подтвердил, что никого незнакомого тут не видел. Спокойно сели за стол.
Только я встал, чтобы покурить, а на стол граната – шмяк! Взрыв! Успел только пригнуться, а в ушах звон и дурь от удара, темно стало. А следом пулеметная очередь! Я в «тристен» выкатился, а в руку — жах! – пуля зацепила. А они гранаты еще и еще – дверь ходуном заходила. Я забился в угол – все, думаю, конец. Дуло автомата под подбородок и палец — на спусковой крючок: все равно они меня замучают. А снаружи крик: «Кто живой, выходи, сдавайся!» — «Ой, мальцы, не могу, я ранен», — артистично застонал я. А они поверили, дураки, и толпой в дверь, наверное, каждому хотелось быстрее немецких марок. А я из автомата по ним – шарах! — и вон из хаты.
Выскочил в чистое поле, а там уже ноги понесли. Добрался до условленного места, присел передохнуть. А за ребят больно, да и как я доложу командованию, не поверят, что чудом спасся. Но есть святая сила на свете – вскоре еще один из группы явился, Филькевич, живой, только слегка раненный.
«А я, — говорит, — успел к стене прижаться, и осколки гранат меня не достали. А когда услышал, что ты застрочил из своего автомата, я следом кинулся, прополз по телам полицаев и был таков…»
— Так этот случай стал причиной того, что вам «урезали» правительственную награду? В Национальном архиве Республики Беларусь хранится представление о награждении вас орденом Ленина, но ведь вы получили только боевой орден Красного Знамени.
— Сплоховал я еще однажды. Было лето 1943 года, канун Курско-Орловской битвы. Вышли на задание, подполз незаметно к самому полотну, а охрана к тому времени стала непреодолимой. Немцы лес вырубали полосой до 100 метров, выкапывали «волчьи ямы» глубиной в рост человека, натягивали проволоку и вешали пустые банки. Платформы с песком впереди эшелонов пускали.
Притаился, а составы один за другим – не высунуться. И патруль должен вот-вот пройти... А из-за диверсий немцы пускали поезда медленным ходом. Я слышу голоса немецких солдат и вижу в открытых вагонах огоньки их сигарет, даже запах учуял. И так обидно стало, что не могу их достать, а лежать уже нет мочи. Ну, поднялся и гранату в открытый вагон — швырк… Командир, конечно, рассвирепел: «Что, с ними скоро здороваться будешь?» У нас же строгий приказ был – в бой не вступать, так подрывников берегли. Нарушил я приказ со всеми вытекающими…
— Обстановку в районе диверсий вам докладывала разведка?
— И разведка, и местное население. У меня был знакомый крестьянин из деревни Ерши, работавший ранее лесничим, знал лесные стежки-дорожки как свои пять пальцев. Перед операцией мы с ним обмозгуем наиболее безопасные пути следования, а самое главное, обсуждаем, как и где незаметно заложить взрывчатку, и – в путь. Он нас благословит, а сам, со слов жены, когда время взрыва подойдет, выйдет на улицу и прислушивается. Утром возвращаемся, а он стоит, улыбается: «Поздравляю!»
Из боевой характеристики Мисника Н.К. от 30 июля 1944 года, хранящейся в Национальном архиве Республики Беларусь:
«Будучи старшим диверсионной группы и старшим минером, имеет на боевом счету 7 подорванных вражеских эшелонов, 32 подорванные автомашины, на которых погибло свыше 300 гитлеровцев и полицейских. С группой взорвал дзот и 37-миллиметровую пушку. Участник 5 боев с немецкими карательными экспедициями, где вел себя смело и мужественно».
------------------------------------
На снимках: советский диверсант Николай МИСНИК — сегодня и в послевоенные годы с друзьями (крайний справа).