«Сейчас время перейти к рынку». Бизнесмен Израилевич - о нефти, строительстве, ЗОЖ и молодой жене

В 2018 году Аркадий Израилевич стал самым упоминаемым в прессе бизнесменом. Он защищал ресторан «Поедем поедим», судился с журналистами, спорил с блогерами по поводу парковочных мест, а потом еще угодил на 10 дней в объятия силовиков. Сейчас глава группы компаний «ИВ» Аркадий Израилевич не хочет ворошить прошлое, но согласился обсудить актуальную повестку дня.

«У нас была очень хорошая подпитка бюджета, и мы расслабились»

— Вы уже давно занимаетесь реализацией нефтепродуктов. Какое ваше мнение о нынешней ситуации с поставками российской нефти?

— Вспомнилась фраза [Михаила] Жванецкого: «Не нужно убегать от снайпера — умрешь уставшим». Ситуация достаточно грустная. В раннем детстве со мной приключилась одна история, после чего дал себе слово, что никогда не буду делать и идти на принцип, кому-то что-то доказывать, если очевидно останусь в убытке. Мы сейчас очень сильно завязаны на России. Притом во всем. То есть от нас ничего не зависит. Надо отдать должное, Россия достаточно долго тянула нас.

Этот конфликт зрел очень давно. Я помню, как обидно было слышать, когда покупаешь мазут и у тебя спрашивают: «Вам в „схему“ [c разбавителями] или просто торговать?» То есть если в «схему», то не дадим. Вот именно поэтому с конца 2018 года российские нефтепродукты уже нельзя поставлять в Беларусь. Конфликт назревал-назревал, а сейчас это выскочило.

Я был в прошлом году на конференции в Питере. В кулуарах заключили с одной крупной российской компанией договор на поставку нефтепродуктов в Молдову. Логистически самый короткий путь был через Беларусь. Так вот они не смогли согласовать даже проезд транзитом цистерн через территорию Беларуси с формулировкой: «Вы все равно украдете» и пустили транзит через «вражескую» Украину.

— Каким вам видится выход из ситуации?

— У меня еще с 90-х есть такой принцип: если должник пытается отдать долг, я беру ту сумму, которую мне отдают. Я не требую, чтобы он вернул мне всю сумму. Может у него все нормально и закрутится. Не имея четких определенных контрактов (а контрактов по определению не может быть лучше российских), надо было никому ничего не доказывать, а заключать договоры с Россией сначала. Потому как даже технологически все наши заводы заточены на российскую нефть Urals. То что сейчас дали [российскому бизнесмену Михаилу] Гуцериеву, по «трубе», это без разрешения сверху произойти не могло. Покупать у Польши — это же не страна нефть продает, это какие-то трейдеры. Ну смешно: Россия продает Польше по рыночным ценам, а они нам что, дешевле продадут? Даже при условии, что идет разная информация о том, возможен реверс или нет. Да и вообще, зачем этот реверс? Это же смешно — прокачать нефть туда, заплатить, а потом обратно и еще раз заплатить. Это же прокачка и реверс будет делаться на бумаге, скорее всего. А так взяли и слили нужное количество тонн. Зачем ее туда-сюда гонять?

Норвежская нефть явно куплена по абсолютно мировым ценам. Она идет по железной дороге. А колесный транспорт всегда дороже, чем прокачка по «трубе». И на чем тут можно заработать? Только на процессинге, на переработке нефти в нефтепродукты и продавать. На внутренний рынок это топливо по определению не может пойти, потому что будет выходить существенно дороже нынешних цен. Мы же не по мировым ценам живем. Нефтепродукты могут пойти куда-то в Украину или Прибалтику, и то вопрос, окупятся ли затраты на приобретение норвежской нефти.

— Альтернативы пока нет?

— И быть не может.

— Но она должна быть?

— Она должна быть в том, что Беларусь должна, наконец, перейти к структурным реформам. У нас была очень хорошая подпитка бюджета, и мы расслабились. У нас был один очень близкий друг, который нам помогал жить. И мы никакой диверсификации не делали. Наша страна никогда не жила в рынке. Взять [белорусских бизнесменов Евгения] Баскина или [Александра] Мошенского. Они живут в рынке и прекрасно cебя чувствуют. А скажите большему количеству директоров госпредприятий, что нужно платить за электроэнергию, они безумно удивятся. Нельзя без шоковых реформ перескочить сразу на другой уровень. Нужно пройти все этапы, если вы, конечно, не ОАЭ или Норвегия. И государство без присутствия «халявной» нефти не сможет содержать столько убыточных предприятий, где директора выстраиваются только за господдержкой. Покажите хоть одну модернизацию, проведенную государством, которая была бы успешной. Везде все красиво только начиналось, а результаты достаточно плачевны.

— В этих условиях цена на бензин и дизельное топливо в Беларуси насколько адекватна?

— В прошлом году правительство предприняло попытку перевести все это на рыночную основу. То есть начали увязывать с ценой нефти, которую покупали. Если мы не вернемся обратно к поставкам российской нефти, что даст нам возможность плавно перейти к мировым ценам, то либо это будет дотироваться, как это было в прошлые годы до правительства Румаса, либо будет резкий скачок.

— У вас была одна из первых в Беларуси сетей автомобильных заправок. Как тогда развивался этот бизнес?

— Это было еще в 90-е годы. Были совсем другие условия. В Смоленске стояли хранилища с 72-м бензином. Его чеченцы разбавляли тетраэтилсвинцом и бензовозами тащили сюда. Вот и весь бизнес. Тогда я понял, что заправка может существовать лишь как структурный элемент вертикально-интегрированной нефтяной компании. Как независимый — не может. Невозможно купить нефть, бензин на рынке и конкурировать с «Лукойлом», у которого замкнутый цикл — от добычи до заправки.

— Поэтому вы продали АЗС?

— Я продал заправки еще 15 лет назад. Тогда был самый подъем этих заправок. Люди хотели скупать и расширяться, думая, что будет сверхприбыль. Я посчитал, что заправка «в белую» на тот период работать и приносить прибыль практически не может. Меня это не устраивало, и я ушел из этого бизнеса. Насколько сейчас знаю, высокой маржинальностью здесь и близко не пахнет. Идет обычное выживание.

— А что сейчас с вашим «Асфальтобетонным заводом»?

— Сейчас межсезонье, мы поставили его на капитальный ремонт. Но прошлый год был хороший. Мы произвели 250 тысяч тонн продукции. Заняли 35% [минского] рынка. В этом году планируем вложить 1,5 млн евро в реконструкцию завода.

«Если особо нуждающимся инвесторам разрешат работать по-старому, то тогда все понятно»

— У вас большой опыт строительства и коммерческой, и жилой недвижимости. Сколько площадей вы сейчас сдаете в аренду?

— Думаю, больше 20 тысяч «квадратов». Еще что-то докупаем с аукциона. Сейчас влезать в стройку достаточно опасно. Зарегулировано все очень сильно. А вот купить с аукциона или заложенное в банках всегда есть возможность.

— А рисков нет?

— Я не играю там, где присутствует государство. Считаю любой актив, полученный от государства, «токсичным». Миллиардер Уоррен Баффет однажды пошутил, что специально держит человека, который отговаривает его от покупки авиакомпаний, когда бизнесмену приходит такое желание. Потому что авиаперевозки, авиакомпании — очень низкомаржинальный и плохой актив. Точно так же, когда мне приходит желание сыграть во что-либо с государством, я стараюсь этого не делать. У меня есть печальный опыт, например, с пионерским лагерем на Минском море, который у меня когда-то забрали, потому что год ничего не делал, так как мне не давали разрешение на строительство. И вот он уже 15 лет стоит, поросший бурьяном.

Государство — очень тяжелый партнер. По крайней мере, в нашем случае. Да, мы покупаем недвижимость у банков, на аукционах, где видим возможности. Недавно купили в Минске бывшее здание «Забудовы», которая сейчас в санации. Это отдельно стоящее здание, которое надо приводить в порядок. Мы немножко вложим в реконструкцию, сделаем офисы, которые сдадим в аренду. Потом посмотрим что получится. Считаем, что если объект окупается за 6−7 лет аренды, то это хороший актив.

— Говорят, вырос спрос на офисы?

— У меня практически ни одного свободного метра нет. Процентов 70% аренды — это айтишники. Они серьезно подогрели рынок.

— А жилищным строительством еще занимаетесь?

— Нет, сейчас все очень сложно.

— Вы имеете в виду, что хотят ограничить рентабельность застройщиков в 5%?

— Не только. Но если я правильно понимаю ситуацию, то при таком регулировании могут выжить только домостроительные комбинаты, которые продают свою продукцию и на ней зарабатывают, а как инструмент — стройка. Да, для [Вадима] Салея это будет выгодно: у него предприятие (Завод эффективных промышленных конструкций. — Прим.TUT.BY), за счет этого он строит. МАПИДу это выгодно. Мне как инвестору это не выгодно, и я в это не пойду. Очень маленький процент коммерсантов, которые, купив на аукционе за дурные деньги участок, будет иметь ресурс еще и построить. Плюс к этому в Беларуси кредиты и дорогие, и короткие. Процентная ставка выше 5%. На мой взгляд, этот готовящийся указ убьет рынок. Если особо нуждающимся инвесторам будут разрешать работать по-старому, то тогда понятно, для чего все это сделано.

— Александр Лукашенко сказал, что стоить должны те, у кого есть производственная база, а не бизнесмены, имеющие «стол и табуретку», который выклянчили кусок земли и пошли в тотже стройтрест, чтобы им все построили.

— Да, я строю, но и плачу налоги. А цена всегда регулируется рынком. Никогда еще административно нельзя было отрегулировать цену. Если строители уйдут с рынка, потому что не смогут себе позволить работать на таких условиях, создастся дефицит, цены еще больше взлетят. Рынок опять это отрегулирует. 5% рентабельности — это погрешность стройки. Когда я последний объект сдавал с условием строительства части квартир для нуждающихся с рентабельностью 5%, потом посчитав, оказалось что для меня это не принесло никакой прибыли. Потому что 5% — это погрешность, высчитать их очень и очень сложно. Работать ради работы — смысл? Пусть себестоимость панельного дома будет условно 500 долларов за метр квадратный. Посчитайте 5%. И какой объем нужно сделать для этого.

— Сейчас цены на жилье в Минске адекватные, а не завышенные?

— Какой рынок, такие и цены. Это как нефть. Не хочешь покупать в России, иди купи дешевле. Так и здесь. Если реально в Минске строят 2−3 фирмы, то какую цену Каричи задекларируют, такой она и будет. Они у нас фактически монополисты на рынке. Если МАПИД строит панельное жилье, какую цену они будут держать, такой она и будет. Если кто-то и построит точечно панельный дом, это глобальной роли не сыграет.

— Возможно ли на этот рынке развитие конкуренции?

 — У нас этот рынок уже фактически отсутствует. 2−3 фирмы, типа «А-100», «Айрона», еще идут на тендеры и что-то покупают. Все остальное раздается тем, кому это очень нужно, указами. Рынка фактически нет. Раньше, в 90-е годы, я просто увидел участок [под бизнес-центр на пер. Козлова], где мы сейчас разговариваем, пришел в исполком и написал заявление. Заявительный порядок был. Поскольку не было других заявок, мне отдали участок.

Сейчас 667-й указ ставит крест вообще на всем. Допустим у вас в центре города склады, которые и морально, и физически устарели, а по генплану и ПДП на этом месте должно быть жилье. Так вот, чтобы на месте ваших складов построить жилье, вам нужно участок сначала отдать на аукцион, и участвовать в этом аукционе как один из. Поэтому стоит масса «гнилых» объектов, которые не приносят никакой прибыли хозяину, но и ничего иного по этому указу там построить и не могут. Просто ждут, вдруг этот указ отменят. Эта абсурдная ситуация длится уже не первый год. Поэтому склады в центре города пока просто сдаются, за столько, за сколько они сдаются. Этот хлам будет стоять в центре города, хотя уже давно можно было бы там построить либо жилье, либо бизнес-центр и заработать на этом. Можно конечно сделать так, чтобы Мингорисполком вышел на главу государства, там рассмотрят, посчитают целесообразным, тогда может подготовиться указ. Но ради обычного среднестатистического коммерсанта кто это будет делать?

«Я оказался в ненужном месте в ненужное время»

— Вы раньше критиковали Мингорисполком. Как сейчас складываются отношения?

— Никак. Как уже говорил, я сейчас стараюсь как можно меньше соприкасаться с государством.

— Это произошло после истории с вашим 10-дневным задержанием? Можете ее прокомментировать?

— Я не хочу ворошить прошлое. Тем более обвинение мне не предъявили.

Могу сказать о другом. У нас создан специфический инвестклимат. Взять даже это «дело медиков». Я никого из них лично не знал, потому что далек от этой среды. Про их уголовные дела я узнавал из публикаций на разных интернет-ресурсах. Из того, что прочитал, я понял, что имбирный лимонад может считаться эпизодом в уголовном деле. Покажите мне хоть одного чиновника, кто не выпил бы на халяву от друга-коммерсанта имбирный лимонад?

Я не читал материалов этих дел. Думаю, что журналисты могут рассматривать процесс односторонне: то, что хотят видеть. Я иногда столько много о себе нового узнавал из интернета, что даже поражался. Порой даже не узнавал, что это я. Но я далек от мысли, что там кроме имбирного лимонада, что-то было. Почему тогда молчат пресс-службы силовых ведомств и не скажут, что журналюги все передернули, все перекрутили. Вот те эпизоды, которые были на самом деле. Молчат. Если все сделано для того, чтобы показать: был бы человек, ну, а статья всегда найдется, то тогда своего эффекта добились. Все коммерсанты сидят как мыши под веником и никуда высовываться не хотят. Это абсолютно очевидно. Вот вам и инвестклимат в стране, чем формируется.

Хотя если разобраться, никто не понимает, почему все это произошло. Ведь это же длилось десятилетиями. Школьники еще в мое время шли в мединститут, прекрасно понимая, что они будут получать не зарплату, а вознаграждение за операцию. Это было абсолютно открыто, все об этом знали. Или история ничему не учит? Все думают, что их это не коснется никогда. Есть хороший анекдот на эту тему. Стоит еврей, ловит рыбу. Идут два антисемита. Один другому говорит: «Давай еврею морду набьем». Другой говорит: «Он такой здоровый и нам набьет». «А нам-то за что?», — спрашивает первый.

Ситуация с инвестклиматом очень печальная. Поэтому у меня и желания влезать в проекты, одной из сторон которого будет государство, нет никакого.

— Какие выводы сделали из своей истории?

— Вывод один: я оказался в ненужном месте в ненужное время. Вот и все. Моя история говорит, что лучше сидеть и никуда не дергаться. Меньше общения с ченовниками. Все могут только по большому счету раздуть щеки. В камерах вспоминают такое, что было уже лет 15 лет назад. И было или не было — уже никто не помнит. Но вспомнить могут все, что хочешь. По закону даже я не должен оправдываться. Это мне должны доказать, что я не прав.

Есть понятие о презумпции невиновности. У нас уже такого нет. У нас идeт от обратного. По определению все мы воры, бандиты. Даже если смотреть по срокам, которые дают. За грабеж, насилие, убийство иногда можно меньше получить, чем за коррупционное преступление.

— Ну хоть парковаться стали осмотрительнее?

— Это, да. (Улыбается.) [Блогера Антона] Мотолько как человека не уважаю. Но парковаться научил.

«Хочется нормально выглядеть на фоне молодой жены»

— Давайте еще поговорим о личном. В соцсетях вы выкладываете ролики, где выполняете разные физические упражнения. Это такая дань моде?

— Сейчас действительно модно говорить о ЗОЖ. Но здесь другая история. У меня года 4 назад имелась очень серьезная проблема с тазобедренным суставом. Был некроз 30% сустава. Доходило до того, что с трудом мог одеть носок, избегал обувь со шнурками, не выходил без обезболивающего пластыря на улицу. В Израиле мне сделали МРТ, и профессор порекомендовал ходить с палочкой и готовиться к замене сустава. Так я стал заниматься разными упражнениями.

Недавно сделал новое МРТ, и когда его сравнивали со старым, врач выбежала и не возвращалась полчаса. На мой вопрос, где вы были, ответила, что разговаривала с коллегами. За десять лет работы на МРТ она такого не видела. Кость восстановилась, хрящ вырос. Получается, что даже в моем возрасте (56 лет), ткани могут регенерировать.

В каком-то эмоциональном порыве я стал выкладывать ролики в Фейсбук. Потом пошло обсуждение. Оказалось, многим это интересно. Некоторые пишут, что я их мотивировал своими роликами. Тоже стали заниматься, как и я. Человеческий организм безгарничен по своим возможностям.

Знаете, есть три темы, которые будут вечными. Какие бы таблетки не придумывали, они будут бешено продаваться. Это таблетки от импотенции, облысения и для похудения. Дай рекламу таблетки — и все хотят проснуться красивым, счастливым, голубоглазым блондином, а я — не евреем. Но такого не бывает. На своем примере показал, что возможно быть стройным и здоровым и не использовать ни единого лекарства. Притом, что боли были очень сильными. Что плохо, когда такое происходит с суставом? Организм — он редкая сволочь. Если ему где-то болит, он компенсирует другую сторону. У меня болел правый сустав, начал компенсировать левую сторону и позвоночник стал искривляться влево. Правая начала усыхать. И это было очень заметно. Ты идешь весь перекошенный, какой нерв заденет, где будет болеть — болело все от пятки до рук. Когда начал заниматься упражнениями, просто переборол себя. Раньше я искал удобное положение, чтобы уснуть, а сейчас выхожу в ринг и 4−5 раундов дерусь.

— Давно занимаетесь боевыми искусствами?

— Где-то с 1984 года. Когда еще учился в институте. Сначала было карате, потом — тайский бокс, борьба, джиу-джитсу. Сейчас у меня есть инструктор. Мы с ним одеваем защиту, вдвоем в ринге и устраиваем своеобразные бои без правил.

— Возвращаясь к роликам, многие говорили, что это вы так храбритесь перед молодой женой.

— Конечно, хочется нормально выглядеть на ее фоне. И чтобы не говорили, что все что у нас происходит, это только из-за денег. Фрейд утверждал, что все наши действия основываются на влечение двух полов и стремлении стать великим.

— Как вы познакомились с Маргаритой?

— Случайно. Несмотря на то, что это мой третий брак, я небольшой любитель ночных клубов. А тут что-то меня торкнуло. При этом фактически не могу подойти и познакомиться с девушкой, а тут подошел и познакомился. И ушел. А потом на утро позвонил, встретились, и оказалось, что Маргарита — директор этого клуба. Мы немножко пообщались и разошлись. И больше никак не поддерживали контакты. И где-то спустя 4−5 лет мы опять встретились, тоже совершенно случайно. И уже тогда все завязалось. Как-то так. Судьба.

— Она до сих пор директор клуба?

— Нет, это во время первого знакомства Маргарита работала директором «Блэк холла». потом у нее была медицинская фирма. А сейчас жена занимается дистрибьюцией косметики. Уже открыла шесть магазинов в Минске.

— Вы помогаете ей с этим бизнесом?

— Нет. Я ничего в этом не понимаю. Маргарита — юрист по образованию, плюс она маркетолог. Она сама все ведет, я ей даже подсказать ничего не могу.

— То есть рабочие вопросы вы дома не обсуждаете?

— Она делится результатами. Я же ничего не понимаю в продажах косметики. Но поскольку и моя, и ее косметика поменялась на ту, которой она торгует, я так понимаю, что косметика хорошая. (Улыбается.) Но с работы она приходит намного позже, чем я.

— Вам это нравится?

— Я научился делегировать полномочия, свободное время у меня уже есть. Но у меня еще тренировки, другие мероприятия. Жена — молодая, пусть пробует. К тому же ей нравится самореализация. Открою секрет, хотя супруге, когда прочитает интервью, может и не понравиться. Во время первого знакомства я подумал, что какой-то москвич поставил ее, свою любовницу, директором, и нафиг мне еще с кем-то соревноваться. Вот так и разошлись. Но сейчас я вижу, как она работает. И думаю, что хозяева тогда не промахнулись, назначив ее директором — она очень вгрызается в тему.

— Что-то еще хотите сказать?

— Давайте закончим с чего начали. Я считаю, что все, что сейчас происходит [c нефтью] - это хороший момент. Это может быть не сильно хорошо, потому что год выборов. Но в принципе это хороший шанс перейти, наконец, на рыночные рельсы в длинную. Это хорошо для страны.

— То есть вы верите в правительство [Сергея] Румаса?

— Он очень грамотный и порядочный человек, болеет за страну, всегда заряжен на решение задачи в правовом поле. Бизнес очень высоко оценил декриминализацию, проведенную его правительством. Давайте объективно, фигура премьера в реалиях Беларуси не всемогущая. Он должен оталкиваться от той базы, которая сложилась в нашей стране. Премьер не может закрыть убыточные заводы, не может в один день перестать выдавать господдержку предприятиям, заведомо зная, что деньги не вернутся.