Эдди Рознер: за что Сталин посадил "короля советского джаза"

В Берлине, на родине «короля советского джаза» Эдди Рознера, теперь есть мемориальная доска, ему посвященная: на улице Горманштрассе, 11.

В этом доме в центре Берлина жили родители Адольфа (Эдди) Рознера. Когда мальчик родился, семья практически сразу переехала, так что вряд ли можно сказать, что это — «тот самый дом», но он точно — «один из». Инициатором появления в Берлине мемориальной доски выступило Международное общество имени Оскара Строка и Эдди Рознера. Поэт, музыкант и основатель этого общества Дмитрий Драгилев в интервью DW рассказал о непростой судьбе знаменитого музыканта и композитора.

DW: Эдди Рознер родился в Берлине в 1910 году, рос в столице, здесь же получил музыкальное образование и начал работать в различных коллективах, весьма популярных в то время. Когда нацисты пришли к власти в 1933 году, был вынужден покинуть родину. Сначала перебрался в Польшу, где создал джазовый оркестр, затем — в Беларусь (тогда — БССР), где также возглавил джазовый коллектив. Удалось ли родителям и сестрам музыканта спастись? Ведь евреям при Гитлере в Берлине вряд ли посчастливилось бы выжить…

Дмитрий Драгилев: Рознер, по имеющимся у меня сведениям, сумел переправить их через океан. Известно, что никто из его ближайших родственников от нацистов не пострадал. Семья была большая: родители и сестры. Сестры все вышли замуж. Все они покинули Германию. И когда Эдди Рознер попал на Лубянку, уже после войны, там даже пытались этот момент каким-то образом использовать, обвиняя музыканта в «измене родине».

Родители его попали в Латинскую Америку, а не в Соединенные Штаты. Из протоколов становится понятно, что в 1947 году мать Рознера была еще жива. На допросах его спрашивали: «Вы же хотели увидеться с вашими родственниками? Вы же хотите увидеться с вашей матерью, то есть — поехать в Америку?» «Да, хочу, — отвечал Рознер, — но ведь речь идет о Южной Америке, не о Штатах!» Ему говорили: «Какая разница! Америка есть Америка!» Вот такой абсурд.

— Как так получилось, что Рознера, чье исполнительское искусство нравилось самому Сталину, оказался в лагерях? Как ему удалось там выжить?

— После войны времена, конечно, тоже были злые, но все-таки более «вегетарианские», нежели при Ежове. Руководил органами безопасности тогда Виктор Абакумов, который был известен своей симпатией к джазу, он в молодости даже «фокстротчиком» был. Фокстрот — это не всегда джаз, но одно из, так сказать, проявлений. Видимо, изначально не было установки делать из Рознера «козла отпущения» и относиться к нему с особой жестокостью. Доподлинно неизвестно, как Сталин относился к джазу, но он распоряжался о создании джазовых коллективов, и он был знаком с творчеством Рознера, ему нравилось, как тот играл на трубе. Часто вспоминают о концерте в Сочи: Рознер играл перед пустым залом, в ложе сидел только один человек — Сталин. И ему понравилась игра Рознера.

Все карты спутала холодная война: началась борьба с любыми западными влияниями. Тут предлог не искался, аресты были автоматической реакцией на все то, что так или иначе было связано с Америкой. Рознеру дали 58-ю статью. Могли и расстрелять, но отправили в лагерь, в Хабаровск, где ему позволили собрать и возглавить оркестр. Рознеру даже было разрешено общаться с вольными. Он выходил за ворота лагеря, имел возможность выступать.

В лагере у него начался авитаминоз. Условия содержания, конечно, у него были особые, но все же далекие от нормальных условий жизни. У него начали шататься зубы. Он перестал играть на трубе, стал играть на скрипке, тем более, что в консерватории в Берлине он учился по классу скрипки. В Магадане, куда его перевели, он переключился на написание аранжировок, стал дирижировать. Когда он снова оказался в Москве, то поначалу боялся играть, но пересилил себя и снова стал играть на трубе.

А зубы он все-таки потерял, но позже, уже в конце 50-х. Возвращаясь с гастролей на своей «Победе», Рознер попал в аварию и лишился четырех передних зубов. А для трубача это, как вы понимаете, — конец. Но зубы он вставил, играть продолжил.

— Почему о Рознере в России так редко вспоминают? Ведь самый плодотворный и успешный период в творческой жизни Рознера пришелся на время его пребывания в Советском Союзе, отчасти — в Москве…

— Да, это так. Он, конечно, был замечен уже юношей. Его, 20-летнего, приглашали работать к себе лучшие оркестры Берлина. В бытность свою в Польше он тоже заставил о себе говорить. Но его значение для Союза намного, в десятки раз больше.

Это чрезвычайно печальная биография, судьба. И не только из-за ГУЛАГа. Его после смерти Сталина амнистировали, переквалифицировав статью, но не реабилитировали. И из-за этого Рознера не принимали в союз композиторов. Его не пускали за границу: он не имел возможности выехать на гастроли даже в Польшу или ГДР. К юбилею, 60-летию, а он этого ждал, ему не дали «народного артиста». Все это повлияло на его окончательное решение вернуться в Берлин, но и это возвращение сложно назвать удачным. Его уже мало кто там помнил и знал, да и Берлин был совсем другим.

Самое печальное то, что сохранилось крайне мало записей, звуковых «вещдоков». То, что было записано с джазовым оркестром в Беларуси в 40-е годы, было частично уничтожено, припрятано или пропало, когда Рознера посадили в 1946 году. Тот оркестр, который он создал и которым руководил в Москве уже после Магадана, а в 60-е годы это был, пожалуй, лучший джазовый коллектив страны, очень редко записывался в студиях звукозаписи. Они много выступали, времени и сил на студийную работу не оставалось. А из того, что было все-таки записано, многое было спрятано-припрятано после того, как Рознер покинул СССР и вернулся в Берлин в 1973 году.

— Возвращаясь на родину, в Берлин, Рознер рассчитывал на успех? На то, что он сможет здесь играть, реализоваться по-новому? Или он просто уезжал из Советского Союза?

— В Советском Союзе у него появилось много конкурентов. Кроме того, очень много появилось новых веяний на эстраде: появились ВИА, гастроли и содержание которых обходились гораздо дешевле, а денег они приносили много. Кроме того, с ВИА все было ясно и понятно: им удавался псевдопатриотический стиль, народ это слушал, «задних мыслей» не возникало. А джазовый оркестр всегда мог «протащить» в репертуар какую-нибудь «непонятную» джазовую вещь — с американскими программными установками. «Охранительная» тенденция сохранялась, а после событий 1968 года в Чехословакии контроль еще усилился.

Председателем Госкомитета по радио и телевещанию стал Сергей Лапин, разогнавший на эстраде если не всех евреев, то почти всех, и это — общеизвестный факт. Лапин сам не любил и не признавал все «западное», а потому боролся с «подозрительными» тенденциями не по долгу службы, а по собственной инициативе. Плюс он был еще и антисемитом.

Рознер устал от интриг. Кроме того, нашлись сестры, которые писали ему и хотели с ним увидеться, а сделать это в СССР не представлялось возможным. Есть еще один немаловажный фактор, повлиявший на то, что он все же покинул Союз: Эдди Игнатьевичу просто хотелось еще раз побывать в своем родном городе — Берлине.

То, что его «закрыли» после отъезда в Берлин, сказалось на развитии и бытовании джаза как «музыки для всех» в СССР. Несомненно.