ГАЛИНА АДАМОВИЧ: «С ЭТИМ ФИЛЬМОМ ПРОИСХОДЯТ УДИВИТЕЛЬНЫЕ ВЕЩИ»

На прошедшем недавно Минском международном кинофестивале «Лістапад-2011» награда Постоянного Комитета Союзного государства Беларуси и России была вручена документальному фильму «Инокиня» известного белорусского режиссера Галины Адамович. Эта лента уже не раз удостаивалась высоких наград на престижных международных форумах, в том числе и российских — Гран-при XX Открытого фестиваля документального кино «Россия» (г. Екатеринбург), Гран-при VI Международного Сретенского православного кинофестиваля «Встреча» (г. Обнинск), первого места в конкурсе документального кино VIII Международного благотворительного кинофестиваля «Лучезарный ангел» (г. Москва). Галина Адамович ответила на вопросы нашего корреспондента о жизни, творчестве и о том, что объединяет белорусского и российского зрителя.
— В чем, на ваш взгляд, заключается внутренняя сила фильма «Инокиня», что в нем так «цепляет» зрителя?
— Уникальность фильма в том, что у нас получилось снять путь человека в монастырь, ведь сделать это в документальном жанре практически невозможно. Как правило, человек попадает в объектив камеры, уже живя в монастыре, и он может рассказать о приведших его сюда исканиях только с позиции себя сегодняшнего. У нас же совершенно случайно вышло так, что впервые Ирину Денисову мы снимали, когда она была еще светским человеком — в 2003 году, для программы «Судьба человека». Это была история очень обиженной женщины, от которой ушел муж, оставив ее с тремя детьми, к тому же, младший сын Игнат заболел раком. Священник в онкологической больнице в Боровлянах сказал ей, что сына может спасти только молитва матери. И так, через болезнь сына, Ирина пришла в храм. А поскольку она была талантливым музыкантом, то вскоре стала регентом хора в храме Петра и Павла. На момент первых съемок это была воцерковившаяся женщина, с гладкой прической, в длинной черной юбке. Но, как выяснилось впоследствии, на этом ее искания своего пути в жизни только начинались.
Так получилась, что на том этапе программа не вышла в эфир. Но весь отснятый материал мы сохранили. Спустя три года меня попросили вернуться к этой теме, и я снова встретилась с Ириной. К своему удивлению, увидела женщину уже коротко стриженую, в розовом свитере, с сигаретой в руках, которая говорила, что она еще не старая, и все в этой жизни возможно. Я, если честно, не представляла, что сказать зрителю в конце программы, как прокомментировать эту перемену. Но ее духовник произнес очень пророческую фразу о том, что не надо смотреть на то, что внешне, надо смотреть в глубь души — через три года может быть совсем другая ситуация. Так в итоге и вышло. Наша следующая встреча произошла уже в Свято-Елисаветинском женском монастыре в Минске. Дети Ирины выросли, начали самостоятельную жизнь. Кстати, младший, Игнат, поступил в московскую консерваторию, сейчас играет в известном ансамбле ударных инструментов Марка Пекарского в Москве. А наша героиня приняла решение стать монахиней. На момент съемок она была инокиней, затем приняла монашеский постриг под именем Иулиания.
Согласитесь, надо иметь большое мужество, чтобы вынести на широкий экран свою личную жизнь, свои чувства и переживания. Наша героиня — сильный человек, она очень откровенна и убедительна на каждом этапе. Она говорит: «Я любила человека, а теперь я буду любить Бога». И ты ей веришь! А когда говорит, что она еще не старая и все еще возможно — веришь тоже. Все эти поиски, метания, обретения происходят на глазах зрителей. Что ни говори, самое трудное в жизни — признавать свои ошибки и пытаться исправить их. Ирина смогла. И этим фильм интересен. В нем столько всего заложено, что это просто «сшибает» зрителя.
— Что было самым сложным в процессе работы над фильмом?
— Пожалуй, окончание монтажа, который мы делали в монастыре. Я почувствовала всю справедливость поговорки, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. У меня, как у светского режиссера, было свое видение фильма, у людей в монастыре — другое. Мы много спорили о том, что можно, а что нельзя показывать в православном кино. Но в итоге все-таки пришли к компромиссу.
— Тематика ваших документальных фильмов очень разнообразна, среди героев — и инокиня, и мать двенадцати детей, и маленький мальчик, впервые пришедший в детский сад, и бабушка, которая делает скульптуры из цемента... А что все-таки их объединяет?
— Я снимаю фильмы только о том, что интересно мне самой. В этом большое преимущество режиссерской профессии — удовлетворять собственное любопытство к жизни. Логика проста — если эта ситуация меня волнует, кажется важной, дает ответы на какие-то вопросы, то она обязательно «зацепит» и кого-то еще. Я совершенно не понимаю, как можно делать кино с «холодным» сердцем, не загораясь ни на одном из этапов. Когда моя дочь пошла в детский сад, я была поражена той силой эмоций, которые возникают у маленького человечка при этой первой настоящей, по сути дела, встрече с обществом. До этого ребенок был единственным, любимым — и вдруг его привели в сад, к чужим людям, и оставили одного. Это же просто трагедия, катастрофа в масштабах психики маленького человека! Так родился фильм «Мама придет», который мы снимали в детском саду в Гродно.
Мне было очень интересно наше белорусское Полесье, с его традиционной, из поколения в поколение передаваемой жизненной философией, заведенным еще дедами и прадедами укладом жизни — так появился фильм «Заведенка». На первом этапе мы просто ездили с водителем по Полесью из деревни в деревню и искали интересных людей. В сельском магазине нам рассказали про многодетную семью, в которой воспитывается 12 детей. Когда подъехали к дому, они собирались ехать в другую семью договариваться о свадьбе одной из своих дочерей. В такие моменты для режиссера самое сложное — за очень малый промежуток времени понять: смогут ли эти люди стать героями фильма? Ты ощущаешь это интуитивно, по каким-то мелочам: как стоит дом, что ответили на твое приветствие, как прислонилась хозяйка к дверному косяку... Здесь я почувствовала — да, это то что надо. Фильм заканчивается свадьбой дочери, и совершенно очевидно, что молодые будут жить так же, как их родители. У кого-то этот «круг» вызывает ужас, мол, наша деревня не меняется. Но именно эта жизнь при всей своей рутинности является основой, базой, которая дает очень много.
Пожалуй, мои фильмы во многом женские, но это нормально. Если есть фильмы, снятые мужчинами, с мужской психологией и философией, то почему не должно быть фильмов, снятых женщиной о каких-то женских проблемах? «Инокиня», кстати, тоже очень женское кино. Поэтому мне вдвойне приятно, когда я слышу положительные отзывы о нем от мужчин.
— Что скрывать, жанр документального кино — не самый популярный у современного зрителя. Вам, как режиссеру-документалисту это не обидно?
— Иногда бывает. Снимая документальный фильм, ты тратишь очень много сил, вкладываешь в него просто кусок своей жизни. У меня вообще такое чувство, что пока ты не перекачаешь в кино свою кровь, свое здоровье, он как-то и жить не начинает. А отдача порой ощущается слабо: показов почти нет, реакции нет, и это очень тяжело. Обратная связь очень важна, хочется знать: получилось или не получилось, нужно это кому-то или не нужно.
Но с «Инокиней», конечно, ситуация совсем другая. Я очень хорошо ощутила эту обратную связь, и не только я, но и наша героиня, и монастырь. Практически раз в неделю я куда-то еду или представлять этот фильм, или проводить мастер-класс, или участвовать в фестивале. На прошлой неделе, к примеру, мы с героиней летали на премьеру «Инокини» в Сибирь. Поверьте, когда организацией показов документального фильма занимаются всерьез, приходят полные залы людей. И я вижу по их глазам, насколько это важно и нужно. Неправда, что зрителю неинтересно документальное кино. Люди думающие, образованные сегодня читают не художественную литературу, а мемуары, дневники, документальную прозу и смотрят такие же фильмы. Я не говорю, что все документальное кино — это шедевр, значительная часть — просто тоска зеленая, снято за гранью профессии. Но если документальное кино по-настоящему классное, то трудно найти игровое, которое можно было бы поставить с ним на одну ступень.
— Над чем работаете сейчас?
— В следущем году мы планируем выпустить спортивный фильм про тренера национальной сборной по гребле на байдарках и каноэ Владимира Шантаровича, который тренерует наших гребцов в Мозыре. Река, спортсмены гребут, как он говорит, чуть ли не до Чернобыля — и выигрывают у самых серьезных команд... Мне, как режиссеру, очень интересно раскрыть психологию человека-победителя, для которого главный смысл жизни — побеждать.
— Ваша «Инокиня», «Заведенка», другие фильмы не раз получали награды российских кинофестивалей. Российскому зрителю поднимаемые вами темы так же близки и понятны, как и зрителю белорусскому?
— Да мы ничем не отличаемся в восприятии фильмов, музыки, православной веры, все то же самое. Я хорошо это вижу, общаясь как с российскими зрителями, так и с коллегами. Конечно, когда получаешь награды российских кинофестивалей, это приятно вдвойне. В России мощная кинодокументалистика, мощная школа, первоклассные режиссеры. Россияне поддерживают в первую очередь свое национальное кино. Честно сказать, когда мы отдавали «Инокиню» на фестиваль документального кино «Россия» в Екатеринбург, и в монастыре меня спрашивали о шансах получить хоть какой-то приз, я ответила, что шансов никаких. И то, что нам присудили на фестивале Гран-при, я иначе как чудом назвать не могу. Вообще, с этим фильмом происходят вещи для меня совершенно удивительные. Думаю, права моя героиня, которая говорит: «Значит, Господь Бог что-то хотел сказать через нас этим фильмом».

Оксана МЫТЬКО