Прерванный полет
Прерванный полет
Когда–то юная гимнастка Тамара Алексеева вприпрыжку взбегала на трап самолета, а затем, задумчиво прислонившись к холодному стеклу иллюминатора, смотрела на облака и мечтала об Олимпийских играх. Она мечтала о полете, но удивительный каприз судьбы: одна из самых ярких и талантливых гимнасток не только в Беларуси, но и в СССР, чемпионка той великой спортивной державы, так ни разу и не выступила на главных стартах для любого спортсмена.
Сегодня она живет в Минске на улице Аэродромной, возле старого аэропорта, самолеты над которым уже почти не летают. Время прошло, но Тамара Степановна ни о чем не жалеет. Она по–прежнему в прекрасной форме — недаром говорят, что бывших гимнасток не бывает — и пусть морщинки легли на ее лицо, но осанка осталась идеальной, как струна!
Она не думает о том, что было, и жить воспоминаниями не спешит. Всю жизнь посвятив гимнастике, она и сейчас радеет за свой спорт.
— У меня болит сердце за спортивную гимнастику. Я не посторонний человек, не зевака с улицы и хочу поделиться своим мнением. Вы можете назвать хоть одну современную белорусскую гимнастку высокого уровня? И я не могу. Их просто нет. Мимо двух Олимпиад наша сборная уже пролетала, чувствует мое сердце, так будет и с лондонской. Растеряли великие традиции, и нет никаких предпосылок их восстановить. Складывается впечатление, что никто даже не пытается.
Во–первых, нет жесткого отбора, в группы сегодня берут всех и каждого, прыгают с ними, пляшут, а основ двигательной гимнастики не знают. Мне дают детей, которые уже четыре года занимаются, но при этом не могут даже правильно толчок руками сделать! Все делается спустя рукава...
Фанатов своего дела нет. Наставники не самосовершенствуются, не обогащаются знаниями. Никто ни к чему не стремится. Я не хочу кого–то обидеть или задеть. Но мне порой страшно смотреть на обращение с детьми в группах: захочу в угол поставлю, захочу — ударю, словца крепкого не пожалею. А все почему? Нет у нас грамотной программы начальной подготовки. Тренеры сами себе хозяева — что хотят, то и творят. И никто на это не обращает внимания. Родители смотрят, ну вроде чадо прыгает, «колесо» делает, значит, чем–то заняты дети... Я ведь работаю тренером в столичном СДЮШОР, вижу, знаю нынешнюю обстановку...
Тамара Алексеева — человек солнечный. Она радуется жизни, смотрит вперед, рассказывает о бывшем муже — Ренальде Кныше, тренере, взрастившем Ольгу Корбут, скромно говорит о своей роли в этом деле и с умилением вспоминает о дочери, которая работает с гимнастками–«художницами» в Голландии. Она никогда ни на что не жаловалась. Вот и сейчас, когда речь заходит о болезни, которая украла у нее мечту и смысл всей жизни — гимнастику, говорит о ней без тени злобы или обиды.
— Говорят так: полюби свою болезнь и она тебя оставит. За два больничных года я пережила самые разные эмоции: ненависть, грусть, дикое отчаяние и приступы смеха, беззащитность, страх... А начиналось все просто — вызвали на сборы. Ренальд Кныш не хотел меня отпускать одну, но пришлось ехать, сказали, что снимут стипендию. Поехала. Холодина в зале была ужасная, мне не дали толком размяться, начали гонять. Прыгали много, до боли. Меня беспокоило ахиллово сухожилие. Обычное дело, казалось бы. Доктор сделал укол в пятку. Лекарство дало осложнение.
На следующий день стало хуже. А на третьи сутки не могла самостоятельно встать с постели. Страшные боли по ночам. Соседки по комнате не выдержали, вызвали «скорую». В больнице мест не было, положили на коридоре. Температура 40. Плохо соображала. Утро началось на операционном столе. Потом шесть месяцев стационара. Лечили. Занесли инфекцию. Началось заражение крови. Боялись, что ногу надо будет ампутировать. Слава Богу, дорогие американские антибиотики помогли. В 1966 году после двух операций и болезни Боткина меня на костылях из больницы забрал Кныш. О продолжении карьеры не могло быть и речи, стала завучем в СДЮШОР, потом — директором. Чуть позже у нас на занятиях появилась маленькая девочка, которую звали Оля. Оля Корбут. Так началось становление четырехкратной олимпийской чемпионки и трехкратной чемпионки мира.
— Тамара Степановна, а детство у вас какое было?
Достав из пухлой сумки синий альбом, она начала:
— Это все я! Родилась в феврале 1942 года. Война... В семье было пятеро детей: три брата, сестра и я. А отца посадили. И все мы были на шее у матери!
В середине 1950–х Ренальд Кныш набрал группу 10 — 11–летних девочек, среди которых были я и Елена Волчецкая. Наш тренер очень хотел из нас слепить олимпийских чемпионок. Придумал сложную программу, предложил новый стиль выступления, внес принципиально новые элементы. Залы, в которых мы выступали, приветствовали нас стоя, но судьи всегда занижали баллы: спортсменки с периферии не должны были затмевать воспитанниц столичных тренеров.
Как сейчас помню: в 1957 году я выполнила разряд мастера спорта и в своей Гродненской школе № 6 сразу стала знаменитостью. Приехала после соревнований и узнала: к директору вызывают. Стучусь. А сама дрожу. Зашла. А директор мне, ну как дела, как успехи? Пять минут просто разговаривали. Потом вместе спустились на первый этаж. А там все классы выстроились в линейку и кричат: «Поздравляем!» Подарков надарили: шкатулки, книги, карандаши. Ко мне после этого сразу все мальчишки стали приглядываться... Но у меня только одна гимнастика в голове была. Каждый день из школы спешила в наш старенький зал с печками. Помню, ребятам, чтобы делать обороты на перекладинах, в потолке выдолбили нишу, а то ноги упирались. А разбегаться для прыжка приходилось аж к дровам и углю, которые возле печки лежали. Вот в таких спартанских условиях Ренальд Кныш делал из простых ребят чемпионов. Раньше дети целеустремленные были, а тренировали их настоящие мастера своего дела, знающие о гимнастике все и даже немножко больше. Случайных людей в зале не было. И любой успех мы ценили, умели радоваться мелочам...
Моя самая большая мечта в детстве была — часики. Долго о них мечтала, и Ренальд это мое желание угадал — подарил. Не было на свете человека счастливее, я ими так гордилась! И вот, буквально через неделю, отправляюсь во Львов на соревнования. Выиграла в многоборье. Медалей тогда не давали, и за каждое первое место в многоборье наградили меня... часиками. Четыре пары одинаковых часов домой привезла. Высыпала на стол, отец собрал их в горсть и от радости плакал. Такие были времена...
«На арене дворца закончилась предолимпийская репетиция советских гимнастов. Из кандидатов в олимпийцы многие достойны похвалы. Десятью баллами было вознаграждено мастерство 22–летнего будущего учителя начальных классов Тамары Алексеевы в прыжках...» — читаю в старой вырезке, которая пристроилась в альбоме рядом с черно–белыми фотографиями.
— Это 1964 год, — вносит ясность Тамара Степановна. — Перед второй попыткой я краем уха услышала, что судьи решили: если «станет», то «десятку» поставим. Я прыгнула и, схватив воздух своими цепкими ручонками, устояла. На самом взлете была, когда случилась эта история с уколом в пятку и последующей долгой болезнью...
Но я меньше всего об этом жалею. Не хочу никого обвинять. Одно только покоя не дает: такого талантливого и Богом одаренного специалиста, как Ренальд Кныш, советская система загубила. Сейчас таких людей уже нет. И будут ли когда–нибудь?..
Автор публикации: Оксана ЛИЦКЕВИЧ