Куда приходят мамы, которым трудно принять сексуальную ориентацию своего ребенка
С октября 2015 года в Минске действует единственная в Беларуси группа взаимопомощи для родителей ЛГБТ-детей (лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендеры и другие). Группа создавалась с целью предоставить возможность родителям познакомиться, обсудить общие проблемы, помочь друг другу в желании поддержать и принять своих детей такими, какие они есть, поделиться страхами и переживаниями. Все на безвозмездной основе. Корреспондент TUT.BY побывала на одном из собраний, чтобы описать, как и что чувствуют родители детей, чьи сексуальная ориентация и гендерная идентичность до сих пор вызывают лишнее внимание, а нередко и приступы агрессии или неприятия в обществе. Группу ведут психолог, психотерапевт, гештальт-терапевт Полина Линник и ЛГБТ-активист Павел.
«У меня ребенок — трансгендер»
— Как вы про группу узнали? — первый вопрос смущенным присутствием журналиста мамам.
— Дети рассказали, — участница группы Татьяна попутно предлагает чашку кофе.
— Конечно, дети.
— Меня, Саша, как увидела, что я страдаю, так меня сюда и отправила, — голос Анны дрогнул и она заоборачивалась в поиске бумажной салфетки. — У меня сперва любопытство было. Что… как ведут себя другие мамы, которые живут в такой ситуации, как моя. Хотелось пообщаться с теми, кто столкнулся с тем же, что и я…
— А что вы подразумеваете под «ситуацией»? — вопрос возвращен Анне.
— У меня ребенок — трансгендер.
— Из мальчика в девочку? Или из девочки в мальчика?
— Из девочки (FtM (от англ. female-to-male — «из женщины в мужчину» — прим. TUT.BY)… Мне очень важно было пообщаться с мамами (плачет).
— Ваш ребенок сейчас на этапе перехода?
— Два года уже гормоны принимает…
— То есть операции не будет делать?
— Нет, о таких намерениях я не слышала. Как я поняла, она против операции. Можно жить и так. — Здесь вмешивается котенок корниш-рекса, который в каком-то роде также выполняет терапевтическую функцию. — Ой, заечка ты моя, иди сюда, Личинка Кота. Но этот крысиный хвост… Меня он смущает.
— Кофе, чай? — повторно предлагает Павел. — У нас что-то типа сарафанного радио: одни мамы рассказывают другим, одни дети рассказывают другим.
— А вы? — вопрос адресован следующей участнице.
— У меня… Мне тоже интересно стало. Я была в Киеве, когда узнала, что в Киеве есть подобная группа. Правда, я тогда еще не знала, что моя дочь… Потом мне дочь, как снег на голову, бац что… А позже она же и рассказала, что организуется в Минске, сразу же почту и телефон Полины кинула: «Свяжись, если тебе интересно». А мне ведь интересно, я ведь ничего не знаю. — Татьяна тянется за рахат-лукумом.
— Татьяна, и вы с ноября ходите?
— Да, мы уже почти как семья. Сдружились. — Татьяна кивает головой.
— Мне вот, к примеру, легче, проще стало. Потому что я понимаю, что мы такие же мамочки, как все… И боль, и радость в одном котле. — Анна снова берет салфетку. — Все у нас здесь общее и мы можем понять друг друга (плачет). Когда никто понять не может.
— Да, родственникам и друзьям не говорим то, что можем говорить здесь… — дополняет участница Станислава.
— Для меня [Татьяна] это такая площадка, форум.
— Сахар нужен? — доваривая на всех чаи и кофе, предлагает Павел.
— Таня вообще из Могилева приезжает, ни разу не пропустила. Я тоже за все время только раз не была. Несемся на всех парах с огромным удовольствием увидеться. Честно, я признаю, что не хотелось бы, чтобы были такие дети, но если такое случается, происходит, то… я хочу, чтобы нас больше было здесь тех, кто может понять (Анна плачет).
- И, главное, чтобы детям было хорошо. Мы из-за них здесь.
— А я вот лично нет, не за тем, чтобы моему сыну было лучше. Ему и так хорошо, — до сих пор хранившая молчание участница Алла вступает в разговор.
— Тогда зачем?
— Чтобы с тетками такими же пообщаться. Просто чтобы выговориться. Это безопасное место, — отвечает Алла.
— А я [Станислава] первый раз только ради Андрея. Я и идти-то не больно хотела, скорее он меня склонил. А сейчас это тот хороший здоровый эгоизм, который я пытаюсь в себе растить. Для меня теперь это развитие, возможность получить знание. Возможность соблюдать психологическое здоровье. Это место для меня.
— А я нет, я ради Саши, — Анна отвечает, но как бы в себе и о своем.
«Молитвы за Бобби»
Звонок в дверь. присоединяются еще несколько участниц группы. женщины разбирают сладости и безалкогольные жидкости и проходят в комнату, где сегодня будут смотреть американский фильм 2009 года «Молитвы за Бобби», основанный на книге Лероя Ф. Ааронса о жизни Бобби Гриффита, молодого гомосексуала, покончившего с собой из-за материнской и религиозной нетерпимости. После просмотра запланировано обсуждение.
После просмотра все пять мам плачут. Павел дает несколько минут на то, чтобы женщины пришли в себя, и приступает:
— В фильме присутствуют несколько пунктов, которые очень ярко демонстрируют переход родителя от состояния тотального отрицания и попытки исправить сексуальность Бобби; попытки разобраться, что же с ним «не так», что с семьей «не так» до полного принятия гомосексуальности Бобби. К сожалению, это принятие происходит поздно. Отвергнутый семьей Бобби совершает самоубийство. Помимо основной сюжетной линии есть и другие. К примеру, аутинг. Аутинг противоположен по смыслу каминг-ауту. То, о чем мы с вами говорили в предыдущий раз. Поведение брата, когда тот напивается и рассказывает родителям…
Алла (кивает в ответ):
— Да, а потом уже и друзьям.
Павел:
— И это форма насилия над личностью. А еще это показывает насколько важно обозначать границы, когда ты делаешь каминг-аут: проговаривать, кому можно говорить, а кому нельзя об этом говорить. В прошлый раз мы с вами говорили о такой вещи, как конверсионная терапия. Именно этот метод просматривается в общении Бобби с психотерапевтом, и, к сожалению, он до сих пор практикуется в некоторых странах, в том числе, и в США. Правда, в США же на текущий момент запретили конверсионную терапию в отношении подростков, потому что она сильно ломает психику людям. Взаимоотношение церкви и ее взгляд на проблему существования геев и лесбиянок — еще одна линия.
Анна:
— А трансгендеров тем более.
Павел:
— Фильм прекрасно отображает этот момент. С двух сторон. Консервативной и либеральной. Либеральная — это позиция преподобного, который затеял провести «Марш гордости». О проблеме суицида среди ЛГБТ-подростков мы тоже говорили в наш прошлый раз, когда я рассказывал вам про мифы и реальность. Да, это действительно проблема, особенно когда многие осознают свою сексуальную ориентацию и гендерную идентичность в очень раннем возрасте. Про это также есть отсылка в фильме, где Бэтти упоминает, что ее ребенок совершил каминг-аут в возрасте 14 лет. Бывают и такие случаи. Обыкновенно мамы и папы начинают предпринимать попытки коррекции сексуальной ориентации, в том числе, прибегая к помощи психотерапевта, не задумываясь над тем, но что ориентация и идентичность — это не то, что человек выбирает. Никому не хочется быть в положении жертвы постоянно…
Станислава:
— В нашем [белорусском] обществе…
Павел:
— Да, а в наших условиях это постоянно так. Приходится постоянно бороться либо с самим собой, либо с окружением. Нет ни одного человека, который мог бы сказать: «Я излечился от гомексуальности». Один как-то попытался рассказать о том, что он экс-гей, правда, позже его застукали в гей-клубе, после чего он благополучно прекратил попытки спекулировать на этих вещах. Что еще я выношу из этого фильма всегда? Взаимоотношения мамы и Бобби. Это про взаимоотношения в семье, где есть ребенок-ЛГБТ. То есть здесь очень ярко это было показано. Семья была готова принять Бобби таким, какой он есть, особенно сестра, особенно отец, но мать была против.
Станислава:
— Что странно на самом деле, обычно не так…
Павел:
— Да, но в этом случае ситуация показана именно так. Лояльный отец и мама, которую заботит душа ее ребенка. Очень интересная тема еще, помните, как она ему все время говорила: «Не клади так руку, не одевайся так, не веди себя так, ты похож на девочку».
Станислава (плачет):
— А это все знакомо, мы тоже это проходили …
Анна:
— А параллель между родителями Дэвида и родителями Бобби? Две противоположности, будто из разных миров.
Татьяна:
— Как и в фильме про девочек-лесбиянок. «Жизнь Адель». Та же ситуация.
Анна (плачет):
— Жизненно.
Алла:
— Да, кардинально разные отношения родителей к одной, и к другой. Одни принимают, другие нет.
Павел:
— Этот фильм смотрится тяжело абсолютно везде. С любой аудиторией, это факт. И в молодых группах, и в старших. И в ЛГБТ и не-ЛГБТ. Что можно вынести положительного из этого фильма, несмотря на то, что история в общем-то трагичная?
Татьяна (плачет):
— То, что мама приняла. Все-таки. В конце. Но приняла то, что ее сын гей. Положительно. Пускай поздно, но приняла. И не только она одна, но и семья целиком.
Станислава (плачет):
— На самом деле я тоже… Нет, конечно, я не пыталась лечить или что-то такое радикальное, до этого я не дошла. Но я тоже думала, что как-то все-таки пройдет, рассосется. Как папа ему говорит: «Ты, наверное, еще не встретил тут самую девушку». Я как-то тоже рассчитывала на это. Я вот сейчас думаю, что фильм настолько сумел мне объяснить что… Там вот реплика Бобби есть: «А если бы я был инвалидом-колясочником, тебе было бы легче, ты меня больше любила бы? Тебе легче жилось бы?». Наверное, есть то, что есть … и…
Павел:
— Есть еще момент в фильме. Последние кадры, когда она обнимает незнакомого мальчишку гея.
Анна:
— Да…
Павел:
— Ведь сама эта история, это правдивая история Мэри Гриффит, чей двадцатилетний сын гей в 1989 году покончил с собой на почве того, что его мать пыталась излечить. После гибели сына Мэри стала известной активисткой в США организации PFLAG (Родители, семьи и друзья лесбиянок и геев), которая оказывает психологическую помощь и поддержку родителям детей-ЛГБТ. То есть после того, что у них в семье случилось, эта женщина нашла своеобразную миссию — стала «мамой» движения. Она выступала перед Конгрессом США, участвовала в бесчисленном количестве ток-шоу. Она объясняла, как нужно вести себя со своими детьми, которые принадлежат к ЛГБТ-сообществу. Я так понимаю, что здесь сегодня есть те, кто смотрели фильм?
Анна и Татьяна хором:
— Да, мы.
Павел:
— Ага, двое из шестерых. Видели? И как по второму разу? В первый смотрели в одиночестве, я так понимаю.
Анна:
— Сейчас еще хуже. Я смотрела два года назад. Когда Саша сообщила, что она парень, она тогда же и посоветовала посмотреть этот фильм. И сейчас у меня реакция не лучше, а может еще и хуже. Сейчас сложнее смотреть, потому что многое теперь знакомо, многое отозвалось, через многое уже прошли.
Алла:
— Еще сложнее смотреть, когда думаешь, что это в США и там совершенно другие реалии, а у нас все… гораздо хуже, даже в сравнении с тем, что в этом фильме. Гораздо. Это и травли касается, и профессиональных перспектив, и всего-всего.
Анна:
— Ай, неправда ваша. Там так же. Хорошо там, где нас нет. Ничего подобного, и там хватает, извините, ублюдков, которые гнобят.
Павел:
— Сложности есть везде. Недавно встречались с активистами из Швеции, где казалось бы все отлично и хорошо в этом плане. Но и он говорил про определенные проблемы, особенно сейчас, когда произошел кризис миграционный, когда приехало много людей исповедующих ислам и живущих в другом культурном поле.
Анна:
— Или вот Сирия, Иран, там же вообще вплоть до смертной казни за это.
Павел:
— Да, что ИГИЛ творит.
Алла:
— Ну, хоть здесь повезло. Хоть не в мусульманской стране живем.
Павел:
— На самом деле, это в меньшей степени касается религии, а касается того консервативного невежества, которое цветет пышным цветом во всех странах мира, только в разных масштабах.
Станислава:
— А они… Ортодоксальные, фундаменталисты… хорошо, а что они предлагают? Лечить что ли?
Павел:
— У христиан есть много разных программ. Психотерапию практикуют. Таблетки сейчас в меньшей степени, а раньше еще и электрошоком лечили. Разными способами пытались «отвадить».
Станислава:
— Да неужели родители соглашались на такое? Своего ребенка! На электрошок…
Анна:
— Ой…
Станислава:
— На такие муки, ради чего?
Татьяна:
— А помните? «Девушка из Дании» (вся группа как-то выбралась на сеанс в кино на фильм «Девушка из Дании». — прим. автора), там же тоже пытались… Но она же сбежала из клиники.
Павел:
— Я вам больше скажу, что многие ЛГБТ-люди сами добровольно шли на эти программы. И сегодня. Особенно в США, где сильная религиозная общинная связь. Пытаются на конверсионной терапии «переделаться». Потому что иначе они будут оторваны от своей общины, а и для них это потрясение большое…
«Если тебя не принимает родная семья, то где же гарантии, что тебя примут в обществе»
Здесь вмешивается Личинка Кота — перетягивает внимание мам на себя.
Станислава:
— Боже, я хочу быть котом. Хочу жить котом. Нормально буду жить: все тебя любят и гладят, кормят, и нет таких проблем как… И все обожают и никаких проблем, и с рук не слазишь.
Павел:
— Да, здесь образ мамы авторитарной. Непререкаемый авторитет. И ребенку важно чтобы от мамы исходило одобрение, принятие. К сожалению, Бобби этого вовремя не добился.
Алла:
— И папа никакущий.
Татьяна:
— Инфантильный совершенно мужчина.
Алла:
— Не мужик.
Станислава:
— Мне еще не понравилось, как бабушка в начале фильма сказала: «Я бы этих „голубых“ выстроила в ряд и расстреляла».
Анна:
— Да! Жуткое совершенно.
Станислава:
— А это у нас так! От каждого через одного можно услышать. И слышу. Это белорусская реальность.
Татьяна:
— Особенно, что касается старшего поколения.
Анна:
— А вот кстати! Бабушка наша приняла решение Саши настолько, что удивительно. Даже касательно имени: «А почему ты решил такое имя? Назвал бы себя Димой». Поддержка на 100%. Вот… Это бабушка так, так бабушка.
Алла:
— Но это единичные случаи.
Павел:
— Что еще вам запомнилось?
Анна:
— Все запомнилось. Все …
Станислава:
— Как для них важны мамы и поддержка. Очень важна мама. Вот посмотрела и как будто прожила все заново. Все с того момента, как я узнала, что мой сын — гей.
Анна (плачет):
— Ну, почему, она его не приняла? Почему?
Татьяна:
— Я, помню, в первый раз когда смотрела, а я ведь не знала, что на реальных событиях, думала: раз художественный фильм, то все будет хорошо.
Алла:
— Да, и я когда смотрела, как он падает с моста, заметила этот грузовик и думала, что он сейчас на его крышу упадет. А потом говорят: «Нет, погиб».
Анна:
— Выедет из-под моста и скажет «Hello».
Алла:
— Может, и не скажет, но, по крайней мере, жив останется.
Станислава:
— Мать в фильме говорит: «Моя жизнь раскололась на две части». Мне это знакомо.
Татьяна:
— Речь ее абсолютно шикарная в конце, когда она начинает говорить одно вроде, а потом резко все выворачивает в то, что это все были неверные слова и из-за них погиб ее ребенок. Это очень сильно.
Павел:
— И еще один эпизод, который у меня всегда вызывает бурные чувства. Реакция брата старшего, когда ему звонят и говорят, что Бобби погиб. Он выбегает на поле и кричит…
Анна (плачет):
— Прости! Кричит он: «Прости!»
Алла:
— Прости, Бобби! Да…
Станислава:
— Почему так? А ведь все верно. Если тебя не принимает родная семья, то где же гарантии, что тебя примут в обществе? Где гарантии, что тебе дадут жизнь нормально прожить? Вот что самое главное.
Павел:
— Именно поэтому для членов ЛГБТ-сообщества архиважно принятие семьи или хотя бы отсутствие гнобления на эту тему.
Татьяна и Алла хором:
— Да, да.
Павел:
— Когда родные и близкие — фигуры защиты — начинают выплескивать свою агрессию таким образом, человек воспринимает это на свой счет. И это больно ранит, потому что это удар по части идентичности человека, которую он или она переделать не может. В итоге получается, что близкие люди отвергают его самого. Поэтому человек занимает позицию вечно виноватого, вечно извиняющегося. С другой стороны, заглаживание типа «маленький ты мой, убогонький, что ж ты такой, ну давай пожалею, раз такой родился» иногда даже хуже, потому что подрывает личностный авторитет, самооценку. В целом, когда идет отторжение самыми близкими — это большая травма с долгоиграющими последствиями для человека.
Анна:
— Надо всем мамам этот фильм посмотреть.
Алла:
— Ой, все мамы, да мамы. А папы-то что? Когда папы уже начнут ответственность за детей нести?
Алла:
— Меня постоянно папа этот раздражал.
Павел:
— Почему?
Алла:
— Потому что он мужчина, а тут как всегда все на женские плечи выгрузил.
Станислава:
— Но его плюс хотя бы в том, что он не вякал. Он сын не унижал. И это огромный плюс! Потому что когда мы говорим о белорусских отцах, то мы говорим о мужчинах, которые никак не хотят думать и брать ответственность, а вместо этого занимают агрессивную и категоричную, открытую гомофобскую позицию.
Павел:
— Еще в фильме сделан акцент на то, как важно проговаривать, не носить в себе. Это когда мать ночью пошла в церковь и проговорила все пастору. Все свои сомнения, страхи и ощущения.
Станислава:
— А мне только что мысль пришла! А вообще насколько это для нее … Страшно осознать только после смерти сына, что ее вера, что то, во что она верила всю жизнь, то, в чем ее воспитали, не является стопроцентной правдой и что именно из-за этого она потеряла ребенка своего. Вот это ужас. Она ведь тоже думала, что делает хорошо, что помогает своему сыну. Хочу быть котом.
Анна:
— Надо принимать своих детей.
Татьяна:
— Кстати, классно вот так вместе всем смотреть и обсуждать. Потому что один посмотришь, нарыдаешься и на том и сядешь. А так дискуссия, все по полкам. Как-то даже полегчало.
Алла:
— Я думаю, что, возможно, в этом и есть истоки того, что… в семьях, где папаши тряпка, а мамаша впереди и на белом коне, и получаются такие дети.
Павел:
— Ну, от чего дети получаются «такими», никто не знает. И мы об этом с вами на одной из встреч говорили. О разных теориях возникновения гомосексуальности. Но нет ни одной аксиомы. Та же генетическая теория, вплоть до того, что чем больше рождается мальчиков в семье, тем выше вероятность младшему стать гомосексуальным. Или та же природная, в которой говорится, что если общество разрастается, то некоторые люди выпадают из репродукционного цикла. Ну, а по поводу тряпки…
Анна:
— Все люди разные.
Алла:
— Да, но, может, там, где мама доминирует, там ее гены побеждают и рождаются мальчики геи…
Татьяна:
— А девочки лесбиянки тогда как?
Анна:
— А трансгендеры?
Алла (смеется):
— А вот про это я не знаю.
Станислава (смеется):
— Ага, под себя подстраиваешься?
Все громко смеются.
Отрицание, заинтересованность, принятие
Станислава:
— На самом деле, она в фильме тоже говорила о том, что чувствовала, что он не такой еще до его рождения. Да, это да, я тоже чувствовала.
Анна:
— Это да…
Татьяна:
— Точно… И я.
Станислава:
— Я всегда об этом знала. Материнское сердце не обманешь. Я просто не думала, что это вот это. Через ориентацию проявится.
Татьяна:
— Не хотелось в это верить.
Станислава:
— Нет, не то чтобы верить, просто я об этом даже не думала. Но то, что он какой-то не такой, я это знала.
Алла:
— Знала, когда он начал созревать.
Станислава:
— Нет же, когда такой маленький был еще, красивенький… как-как…
Анна:
— Как девочка.
Станислава:
— Нет, стойте. Я о другом. У меня Андрей, мужик-мужик. Крепкий.
Анна:
— Да, мы видели фотографию. Я бы никогда не сказала бы.
Станислава:
— А судя по тому количеству девочек, которые бегали за ним табунами… Вот уже в эту сторону я вообще никогда не думала. Думала что угодно — сопьется, сгуляется.
Татьяна:
— Так, а что лучше? Лучше чтобы спился или сгулялся?
Станислава:
— А что тут выбирать? Что есть, то есть. Данность. В любом случае, это мой ребенок и я его люблю.
Татьяна:
— Вот бы все родители ЛГБТ-детей так рассуждали.
Станислава:
— И он для меня самый лучший.
Алла:
— Правильно.
Татьяна:
— Как бы общество к этому не относилось.
Станислава:
— И я очень долго пыталась победить в себе мысль о том, что виновата я … Что я не так что-то делала, что воспитывала не так — всегда старалась его воспитывать. А кому еще? Раз я воспитывала, то вроде как и на мне ответственность.
Павел:
— Так случается, это не хорошо и не плохо, это факт. Дети рождаются геями, лесбиянками, трансгендерами и это не зависит от воспитания.
Татьяна:
— Это просто есть.
Павел:
— И если воспринимать это как что-то плохое, раздувать больше, чем оно того заслуживает, то получаются такие истории, как с Бобби.
Станислава:
— Должно пройти определенное количество лет, чтобы родитель понял, что это не катастрофа и перестал действовать на нервы своему ребенку, своим несчастным видом, напоминая ежесекундно, что это он, его сын, источник его горя. Как-то надо это победить в себе.
Татьяна:
— Да, про то и фильм. Сначала отрицание, потом заинтересованность и в конце принятие. Это рабочая схема вне зависимости от контекста.
«Из моих знакомых геев почти никто не говорил о своей ориентации родителям»
Разговор с 25-летним Станиславом, который скрывает свою ориентацию от матери.
— Каково это скрывать от родителей?
— Ну, в плане отсутствия поддержки мне не так тяжело, потому что есть друзья, которые поддерживают, которые все понимают и все принимают. И ты через них отсутствие родительской поддержки компенсируешь. Тяжело в другом плане. У родителей, особенно у мамы моей, есть надежда на внуков, которых она будет нянчить, и все такое. А ты понимаешь, что ты не очень-то способен ей это дать ей это. Это про невозможность оправдать надежды что ли… И такой моральный груз присутствует.
— А ваши работодатели знают?
— Думаю, что нет.
— То есть вы еще не совершали каминг-аута?
— Я просто не понимаю его смысла. Это даже как-то бескультурно. То есть прийти в офис и вместо приветствия сказать: «Привет, я гей!» (смеется). Я не скрываю, когда люди меня спрашивают прямо. Однако чаще всего приличные люди не спрашивают о личной жизни… Я не шифруюсь, не скрываюсь, и если меня спрашивают или как-то к этому подводят, то открыто говорю о своей сексуальной ориентации.
— А возникало ли желание маме рассказать?
— На самом деле я собираюсь это сделать в ближайшие годы…
— Годы?
— Год или два. Проблема в том, что я не хочу говорить просто так, я хочу сперва найти своего партнера, с которым у меня все будет хорошо, и показать маме человека, которого я люблю и что любовь у нас немного другая. Моя мама довольно толерантный человек, мы с ней не раз про ЛГБТ-тему говорили и я надеюсь, что она примет. Да, у меня есть большая надежда на то, что она примет.
— А папа?
— Мои родители в разводе многие годы. Я с ним не особо общаюсь, и даже не знаю, насколько есть смысл говорить ему об этом.
— Насколько толерантно к твоим ЛГБТ-знакомым окружение, на твой взгляд?
— Из всех моих знакомых геев, которые живут в Беларуси, почти никто не говорил о своей ориентации родителям… Мне кажется, это индикатор (улыбается). Что касается моих знакомых, которые живут в других странах, в Европе, там родители принимают совершенно спокойно. Поэтому мне сложно из личного опыта описать, как происходят каминг-ауты в Беларуси. Наверняка могу сказать, что мне действительно повезло, что среда, в которой я вращаюсь, исключительно толерантная. То есть все мои друзья, которым я говорил, принимали абсолютно спокойно, без выстраивания каких-либо барьеров, систематически интересуясь о моей личной жизни
«К нам приходят мамы, которые не в силах разобраться в своем отношении к сексуальной ориентации ребенка»
Возвращаемся в группу взаимопомощи и общаемся с Полиной и Павлом.
Полина:
— Группа существует где-то с ноября 2015 года. Здесь мамы рассказывают, как живет ее лесбиянка или трансгендерная дочь…
Павел:
— Или сын гей.
Полина:
— Или трансгендер. И как им, мамам, живется рядом с ним или ней. Рассказывают про отношение общества к их детям и разделяют переживания по этому поводу с другими участницами. Делятся страхами, прорабатывают свои страхи. Это группа взаимоподдержки и взаимопощи, здесь сообща находят ответы на свои вопросы, терапевтируются. К нам приходят с запросом о помощи мамы, которые не в силах самостоятельно разобраться в своем отношении к сексуальной ориентации своего ребенка, у которых внутренний конфликт, который препятствует их полному включению в социум и доверительное общение с детьми. И с этим я как психолог работаю.
Павел:
— А я как активист.
Царик:
— А кто выступил инициатором создания такой группы?
Полина:
— В свое время инициатором выступил правозащитный центр «Идентичность», но проект закончился, а группа осталась. И я ее веду как волонтер, потому что я как практик увидела, что люди нуждаются в такого рода поддержке, в такого рода общении.
Царик:
— А Павел в каком формате к вам присоединился?
Павел:
— Так случилось, что одна из участниц — моя мама.
Полина:
— Я традиционно выполняю функцию организатора, модератора и фасилитатора. Но у группы есть хороший активистский потенциал. Потому что уже сейчас мамы говорят о том, что нужны своим детям и хотят быть им полезными как соратницы по активизму. Как бы хотят компенсировать все то время близкого общения и поддержки своих детей, что они упустили. Дух активизма, бесспорно, в группе присутствует. Я как психотерапевт не могу влиять на это, а вот Павел может.
Царик:
— Павел?
Павел:
— Я сказал в своем время маме, что есть такая группа, есть такая возможность. Она согласилась. Как и другие мамы. Начали ходить и смотреть. У них у всех есть запрос на информацию, потому что в нашем обществе присутствует дефицит на нее, а у меня как раз хватает компетенции прокачивать их в плане информации по вопросам, касающимся ЛГБТ. Участницам группы тяжело. Ведь новую информацию о своих детях надо и принять, и переварить и устаканить, а еще надо подать своему окружению. Особенно это касается случаев трансгендерности, в которых наиболее сложно происходит процесс принятия. Мы как-то проводили тренинг «Мифы и реальность». Могу сказать, что успешно.
Царик:
— Сколько мам?
Полина:
— Шестеро. Встречается группа раз в две недели. По три часа. Из опыта аналогичных групп в других странах — там собираются раз в месяц. И им достаточно. Но они многочисленней, и у них лучше условия.
Царик:
— Типичная мама группы?
Полина:
— Это мама гея, которая с сыном не говорит и с мужем не говорит. Она со всеми об этом молчит. И получается, что группа — единственное место, где об этом можно говорить.
Царик:
— Есть ли истории успеха?
Полина:
— Да. Есть и отзывы от детей. Понимаете, участницы группы находятся в постоянном стрессе в повседневной жизни. Потому что они так воспитаны, для них ЛГБТ — это новое, сопряженное со страхом, что у них не будет внуков. Ведь это женщины 40+, а жизнь стремительно меняется вокруг, взгляды меняются, границы размягчаются, расплываются, но поскольку мама из-за стыда или по каким иным причинам ни с кем не говорит, а находится наедине со своими представлениями о том, как это было когда-то, она оказывается в своеобразной изоляции. И это стресс. И наша задача — минимизировать этот стресс в группе. К примеру, когда ты проводишь хотя бы базовую информационную работу, получаешь много благодарности: «Наконец нам все стало понятно», — говорят они. Правда (смеется), хватило их ненадолго, и пошла вторая волна: «Боже, что я сделала не так, раз он таким стал/родился! Я виновата» (смеется).
Ликбез TUT.BY
Группа взаимопомощи — коллектив людей, объединенных общей жизненной проблемой или ситуацией. На регулярных собраниях обсуждаются сложные ситуации в жизни участников и варианты их решения. Механизм группы позволяет участникам узнать, как другие справлялись со сложной ситуацией, услышать различные мнения, почувствовать себя в доброжелательной атмосфере единомышленников, получить эмоциональную и практическую поддержку, отвлечься от назойливого влечения или проявить его в безопасной форме разговора.
Фасилитатор (англ. facilitator, от лат. facilis — «лёгкий, удобный») — это человек, обеспечивающий успешную групповую коммуникацию. Обеспечивая соблюдение правил встречи, её процедуры и регламента, фасилитатор позволяет её участникам сконцентрироваться на целях и содержании встречи. Таким образом, фасилитатор решает двоякую задачу, способствуя комфортной атмосфере и плодотворности обсуждения.
Трансгендерность — несовпадение гендерной идентичности человека с приписанным при рождении полом. Некоторые трансгендерные люди идентифицируют себя с полом, противоположным приписанному, другие имеют идентичности, выходящие за рамки бинарной гендерной системы. Некоторые трансгендерные люди испытывают в связи с несоответствием своего самоощущения и ожиданий окружающих сильный стресс, который может серьезно сказываться на их здоровье и качестве жизни. Часто оптимальным решением этой проблемы является трансгендерный переход, который может включать медицинские процедуры по коррекции пола и смену документов. Во многих случаях тяжелый стресс, который переживают трансгендерные люди, связан не с их состоянием, а с дискриминацией и неприятием со стороны окружающих. О проблемах, с которыми сталкивает трансгендерная девушка, TUT.BY писал.
Аутинг — предание гласности, публичное разглашение информации о сексуальной ориентации или гендерной идентичности человека без его на то согласия.
Каминг-аут — добровольное раскрытие собственной сексуальной ориентации или гендерной идентичности.
Конверсионная терапия — известная также как «репаративная», «переориентирующая» или «дифференцирующая» — совокупность методик, направленных на изменение сексуальной ориентации человека с гомосексуальной на гетеросексуальную. Подобные методики также применялись и иногда применяются для изменения гендерной идентичности трансгендерных людей и приведения ее в соответствие с приписанным при рождении полом. Сторонники репаративной терапии утверждают, что сексуальная ориентация и гендерная идентичность человека поддаётся изменению, а также считают гомосексуальность психическим расстройством, которое можно и нужно исправить.
Гей-прайд — акция, задачей которой является демонстрация существования в обществе ЛГБТ (лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров), поддержка толерантного отношения к ним, защита прав человека и гражданского равноправия для всех людей вне зависимости от сексуальной ориентации и гендерной идентичности. Его целью также является празднование чувства собственного достоинства, торжество свободы личности, проявление разнообразия и единства ЛГБТ-сообщества. Гей-прайды могут проводитmся в различных формах — парада, митинга, марша, фестиваля, ярмарки, пикника и так далее. В зависимости от конкретной ситуации гей-прайд может носить характер праздника-карнавала или правозащитной демонстрации.