Выпивка с Николаем ІІ и лазарет в собственном доме. Найдены мемуары минского губернатора
Воспоминания Алексея Гирса, который три года возглавлял Минскую губернию (1912−1915), неизвестны даже профессиональным историкам. TUT.BY прочитал мемуары «На службе императорской России» и узнал, как развлекались молодой Гирс и будущий император Николай ІІ, почему власть отправила минских школьников вместо фронта на сельхозработы, и зачем последний российский император на несколько часов похитил губернатора из нашего города.
Найти мемуары Алексея Гирса (1871−1958) оказалось непросто. Их рукописный оригинал находится в Бахметьевском архиве Колумбийского университета. Электронной версии текста в интернете нет. Самого издания нет ни в Национальной библиотеке Беларуси, ни даже в Библиотеке конгресса (крупнейшем книжном сборе мира). После долгих поисков небольшая, 39-страничная книга, вышедшая в 1958 году в Нью-Йорке сразу после смерти ее автора, отыскалась в Москве, в фондах Российской государственной библиотеки.
«Перед песенниками ставили серебряное ведро, наполненное водкой»
Карьера Алексея Гирса началась благодаря личному знакомству с двумя последними российскими императорами — Александром III и его сыном Николаем II. Но прежде с императорской семьей познакомился его отец, Федор Гирс. В молодости он командовал тремя небольшими яхтами, на которых будущий император Александр III (тогда наследник престола) с женой любили совершать небольшие морские прогулки в Финские шхеры (шхеры — архипелаг, состоящий из мелких скалистых островов). После того как цесаревич вступил на престол, Федор Гирс был назначен командиром императорской яхты «Держава». На ней царская семья каждую осень совершала плавания в Данию, где виделась с местной королевской семьей (Мария Федоровна, жена Александра III, родилась в Копенгагене).
В 1886 году Алексей, только перешедший в 5-й класс, гулял с родителями по Английскому парку в Петергофе. Там они столкнулись лицом к лицу с императорской четой. «На узкой дорожке мой отец и я стали во фронт, я вытянулся и замер». Завязалась беседа, а мальчик все стоял, держа руку под козырек. «Государь заметил меня и, улыбаясь, сказал: «Опусти руку», — вспоминал будущий минский губернатор.
«Первая леди» удивилась, почему Алексей не учится в Пажеском корпусе — привилегированном военно-учебном заведении, которое в основном готовило офицеров для гвардейских полков. Но в корпус попадали лишь дети самых знатных фамилий, а Гирсы не принадлежали к высшей аристократии. Давнее знакомство решило дело: император разрешил написать соответствующее прошение. В 1891-м, закончив корпус, Алексей был произведен в подпоручики лейб-гвардии Преображенского полка.
А в следующем году полковником этого же полка был назначен цесаревич Николай (будущий Николай II). Как вспоминал Гирс, среди прочих развлечений наследник любил слушать хор песенников, который выступал «с великолепным струнным оркестром». «В стоявшую в центре стола большую серебряную братину, изображавшую ладью с фигурой Петра Великого на корме, вливали шампанское по расчету по два бокала на каждого присутствующего». Кстати, создателем братины был скульптор Марк Антокольский. Он родился в Вильнюсе и взял псевдоним от Антоколя, одного из районов этого города. В братину «перед песенниками ставили серебряное ведро, наполненное водкой, с навешенными на нем небольшими чарками, по расчету две чарки на каждого песенника. Впереди выходил „запевала“, и начинались любимые Наследником солдатские песни».
В гостях у «черноголовых»
В 1898 году Гирс был отправлен с инспекцией в Казанскую губернию, где случился неурожай. Эта работа пришлась ему «по сердцу», поэтому офицер решил «оставить военную службу и перейти на гражданскую». В запас он вышел лишь в 1901-м, а уже через пять лет получил первое серьезное назначение: стал Эстляндским вице-губернатором (Эстляндией называли северную часть современной Эстонии). Кстати, по прибытию Гирс узнал, что там действовало не российское судебное законодательство, а Кодекс Наполеона. Даже в таких вопросах Прибалтика держала курс на Европу.
Теперь едва ли не каждый турист, посетивший Таллинн, осматривает знаменитый Дом Черноголовых. Но для Гирса он был частью повседневной жизни. Там проходили торжественные приемы, на которые собирались представители общества «черноголовых» (немцы, которые принадлежали к свободным профессиям — «врачи, адвокаты, а также купцы и ремесленники»), «русские должностные лица во главе с губернатором и эстонцы». Немецких дворян, которых называли баронами (хотя многие не имели этого титула), туда не приглашали.
Кстати, бароны, по словам Гирса, были «безупречными верноподданными». Но даже они протестовали против самых одиозных российских инициатив. Например, эстляндский губернатор князь Шаховской решил построить в Таллинне «величественный православный собор». По мысли князя, он должен был «открываться взору всех приближавшихся к городу издалека, как с моря, так и по железной дороге». Бароны единодушно выступили против: по их мнению, «собор нарушит древний стиль Вышгорода» (часть старого города). «Правительство заколебалось, но император Александр ІІІ горячо поддержал энергичного губернатора и повелел ему по всем делам, касавшимся постройки собора, докладывать ему лично». Александро-Невский собор был построен, но и сейчас не очень-то вписывается в архитектуру старого города.
Лазарет — в собственном доме
После службы в Таллинне Гирс был переведен в Киев. Но в 1911 году в этом городе был убит премьер-министр России Петр Столыпин. Следствие доказало, что предотвратить покушение Гирс не мог. Но, как теперь говорят, осадок остался. Чтобы замять дело, Алексей Федорович был переведен губернатором в Минск.
Через два года началась Первая мировая война. Население встретило ее восторженно, не догадываясь о будущих тяготах. Как писал Гирс, перед губернаторским домом (его теперешний адрес — площадь Свободы, 7) постоянно проходили манифестации. «Манифестанты приходили по несколько сот человек с царским портретом, я выходил на балкон и обращался к ним». Гирс читал выступление Николая II, сказанное во время богослужения в Зимнем дворце. Оно заканчивалось знаменитой фразой: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский войн не уйдет с земли нашей». Выслушав эти слова, манифестанты «кричали „ура“, пели „Боже, Царя храни“ и „Спаси Господи люди твоя“».
Но вскоре энтузиазм стал стихать. В Минск начали привозить раненых. Тогда жена губернатора, Любовь Гирс, предложила разместить в их доме лазарет Минской общины Красного Креста. Себе хозяева оставили лишь три небольшие комнаты на нижнем этаже. Как был устроен лазарет? «Во втором этаже, состоящем из девяти комнат, расположены славные больничные палаты, в которых приготовлены 50 кроватей для нижних чинов и 20 кроватей для офицеров». Там же помещались операционная, две столовые для офицеров и нижних чинов и две ванные комнаты. «В кладовых лазарета приготовлен запас постельного и носильного белья, холсты, туфли, сделан большой запас чая, муки, крупы и всего необходимого для содержания больных». Весь третий этаж был отведен для сестер милосердия, комнаты нижнего этажа — для медицинских персонала и канцелярии лазарета.
«Похищение» губернатора
Вскоре Николай II стал частым гостем в Минске. В Барановичах была создана Ставка Верховного главнокомандующего. Первоначально ее возглавил великий князь Николай Николаевич (младший), родственник Николая ІІ. Но император все равно ежемесячно находился в Барановичах по две-три недели. Поезд в Царское Село шел через Минск и останавливался там на несколько минут. Гирс был обязан присутствовать на вокзале и входить к царю с докладом. Лишь однажды правитель России посетил Минск с достаточно продолжительным визитом.
В апреле 1915 года Николай II сделал Гирсу замечание. Как доложили императору, учащиеся средних учебных заведений «самовольно уходят на фронт, блуждают в лесах, пристают к войскам, которым только мешают, и без нужды гибнут от неприятельских пуль и снарядов». Гирс ответил, что это объясняется «патриотическими побуждениями молодежи». Император парировал: «Я это понимаю, но патриотическому порыву молодежи надо создать другой выход. При моем будущем приезде в ставку доложите мне, что вы могли бы для этого сделать». Губернатор нашел выход: предложил организовать из старшеклассников рабочие дружины. Во время каникул они бы помогали в полевых и сельскохозяйственных работах семьям, члены которых ушли на фронт. Соответствующее положение было опубликовано в «Минских губернских ведомостях» (официальном издании губернии). К нему был приложен план, согласно которому в сельскую местность должны были отправиться 320 человек.
Через несколько дней император проезжал через Минск в ставку. Гирса пустили в его вагон с номером газеты. Зачитавшись положением, Николай ІІ не отпустил губернатора (хотя дворцовый комендант уже открыл для него двери). Поезд тронулся, а следующая остановка была запланирована в Барановичах лишь через полтора часа. Так в результате нечаянного «похищения» жители Минска и соседних городов на три часа лишились своего губернатора.
Дружины начали действовать с 1 июня 1915 года. А 23 июня на улицах всех городов Минской губернии (в том числе, и в будущей белорусской столице) было расклеено следующее объявление: «Его Императорское Величество, осведомившись об усердии, с которым трудовые дружины учащихся работают на полях своих старших братьев, доблестных защитников Родины, помогая их семьям, повелел мне выразить им Его Монаршую благодарность. Высокомилостивые слова Государя Императора, осчастливившие дружинников, глубоко западут в их души и понудят всю жизнь стремиться к тому, чтобы быть достойными Царской Милости». До революции оставалось меньше, чем два года.
«Много насильно освобожденных добровольно возвратились в тюрьму»
Из Минска Гирс был переведен в Нижний Новгород, где и встретил Февральскую революцию. Разумеется, для монархистов эти события выглядели настоящим Апокалипсисом. В своих воспоминаниях Алексей Федорович процитировал дневники своей жены: «С каждым часом и у нас положение становилось все более критическим, и к 1 марта весь город и пригороды оказались в руках десятков тысяч взбунтовавшихся рабочих и присоединившихся к ним воинских частей, сформированных из запаса. Вечером того же дня солдаты ворвались в тюрьму и стали выпускать заключенных, в том числе, и каторжников. Они обходили все камеры, всех выгоняли, и многие, гремя цепями, разошлись по городу». Согласно дневнику, вечером к Гирсу приехал полицмейстер, его помощники и городские пристава. Они составили пелан ночной охраны города, а также решили «открыть на ночь некоторые трактиры, чайные и гостиницы, особенно в районе тюрьмы, где не нашедшие пристанища арестанты могли бы обогреться, так как на дворе стоял сильный мороз. Городской глава Сироткин согласился открыть кредит из всех городских средств». На следующий день губернатору доложили, что ночь прошла благополучно. «Много насильно освобожденных добровольно возвратились в тюрьму, другие устремились в открытые для них трактиры».
Революционеры хотели арестовать губернатора. Но Комитет общественной безопасности, созданный в тот день, решил поместить его под домашний арест. Гирс едва не стал жертвой самосуда. Его дом был окружен толпой местных жителей: «Двери подъезда трещали, царские гербы срывались, посыпались осколки разбиваемых стекол, в швейцарскую ворвалась толпа с красными флагами: «Где губернатор? Давайте нам губернатора, довольно он нашей кровушки попил». Гирс вышел к толпе, которая его мгновенно окружила.
Бывшего губернатора спасли два человека. Его жена, которая вызвалась сопровождать Гирса в костюме сестры милосердия (в их доме, по примеру Минска, был организован лазарет). А также неизвестный ей офицер, который организовал их охрану и немного успокоил толпу. Алексея Федоровича передали под охрану Городской думы.
На этом воспоминания бывшего минского губернатора заканчиваются. Известно, что он был отправлен под стражей в Москву. Временное правительство приказало отпустить узника, и он вернулся в Нижний Новгород. Позже ему удалось эмигрировать в Эстонию, а в 1924 году Гирс перебрался во Францию. Последние годы его жизни прошли в Русском доме — французском доме престарелых, который был основан эмигрантами из бывшей Российской империи. Алексей Гирс похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.