Александр КИЧКАЙЛО: «Пригласил легендарную женщину на драники. И она помогла!»
«Прятались от бомбежек в блиндаже на огороде»
Родился Александр Трофимович в Барановичах. Отец был стрелочником на железной дороге, а мать занималась подсобным хозяйством: на ней держался дом и большой участок земли с садом и огородом.
Барановичи в те времена были польской территорией, поэтому жила семья среди поляков. Разговаривали на улице только по-польски, белорусская речь презиралась. Дома же говорили исключительно по-белорусски. Поэтому Сашу, как и остальных белорусов, частенько дразнили «кацапом», что означало «не поляк», «не католик».
В 1939 году, когда на территорию Западной Беларуси пришла советская власть, ему было шесть лет, поэтому он хорошо помнит жизнь как до, так и после этого события. В материальном плане семье стало сложнее. За каждое дерево в саду приходилось платить налог, и многие из-за этого стали вырубать сады. Но у Кичкайло сад остался, родители продолжали за ним ухаживать и обрабатывать землю. Выживать было трудно, но возможно: картошка, помидоры-огурцы, лук — все было свое.
Сразу же с приходом советской власти в городе появились и работники НКВД, проводившие так называемую «чистку среди населения».
— Счастье, что повезло нам с друзьями и соседями: люди были неозлобленные, дружили. Поэтому не было доносчиков среди нашего окружения. Но, даже несмотря на это, приходилось наблюдать, как людей целыми семьями забирали в два часа ночи — и больше о них мы никогда ничего не слышали, — вспоминает Александр Трофимович. — «Чистка» прекратилась только во время войны, но продолжилась сразу же после освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков.
Войну Александр Кичкайло провел все там же, в Барановичах. На огороде родители построили блиндаж, в котором семья пряталась от бомбежек. Город уже в те времена был крупным железнодорожным узлом, рядом располагался большой аэродром, так что бомбили Барановичи в тот же самый день, что и Брест.
А ровно через пять дней сюда вошли и немецкие войска.
Оккупация не помешала Саше ходить в школу: обычный деревянный сельский дом комнат на 12—15, где преподавание велось на белорусском языке.
— Директор школы во всем старался угодить оккупантам. Свирепый был человек: постоянно ругался, бил учеников, называл «партизанами». И если бы только называл! — рассказывает Александр Кичкайло. — Мы-то были еще маленькими, но старшеклассники действительно помогали партизанам, и родители многих были подпольщиками. А он их выдавал, их арестовывали и расстреливали — не только взрослых, но и детей. Правда, деяния его не остались безнаказанными: после освобождения Барановичей его «забрали» одним из первых…
Из медицинского вуза переманили в политехнический
После войны Саша учился в железнодорожной школе, которая располагалась на территории управления Белорусской железной дороги — оно в те времена находилось не в Минске, а в Барановичах.
— Там был огромный поселок, который строили пленные немцы: красивые дома, и по-настоящему «железнодорожные». Тогда по железной дороге ходили паровозы, а значит, было много шлака — отходов от сжигания угля. Шлак — замечательный строительный материал: немного цемента, много шлака, опалубка — и готова коробка дома, — Александр Трофимович может часами рассказывать о любимом строительстве. — Кстати, поселок этот стоит до сих пор, настолько шлак устойчивый стройматериал. Есть такие дома и в Минске — двух-, трехэтажные на Партизанском проспекте.
Окончив школу, юный Александр собрался поступать… в мединститут. Подал заявление и даже сдал первый экзамен. Дело в том, что на его улице жили две семьи медиков, успешных и всеми уважаемых, к которым тянулись окружающие, которые были для многих авторитетом. И Александр тоже решил стать врачом, а конкретнее — хирургом.
Но… его переманили в политехнический прямо во время вступительных экзаменов! Он был спортсменом, футболистом, с восьмого класса выступал за взрослую команду, объездил весь Союз, участвуя в соревнованиях с другими железнодорожными командами страны. Однажды в медицинский приехали преподаватели из политехнического и, заприметив крепкого паренька в спортивной форме с надписью «Беларусь» на груди, настойчиво стали приглашать его к себе. И он поддался на уговоры, поступив на промышленное гражданское строительство. И до сих пор считает тот момент своим счастливым случаем в жизни.
Удовольствие от созидания
— Я очень доволен тем, что получил именно эту профессию. Она многое мне дала, и главное — огромное удовольствие от созидания, — говорит он.
В следующий раз он поддался на уговоры в 1956 году, когда в институт приехали так называемые «покупатели» из Башкирской АССР, которые из-за нехватки специалистов вынуждены были посещать вузы страны и агитировать выпускников приезжать к ним на работу. Александр дал свое согласие и отправился в город Стерлитамак, где отработал более трех лет на строительстве завода синтетического каучука. Сначала был мастером, потом прорабом и старшим прорабом, а также преподавал в строительном техникуме.
И здесь не ошибся в выборе: получил не только серьезный опыт работы, но и вернулся на родину с молодой женой Галиной.
В Барановичах, в должности старшего прораба, строил хлопчатобумажный комбинат, был начальником строительного управления. И кто знает, как бы сложилась его судьба дальше, но и здесь вновь вмешался случай. На этот раз несчастный.
— Надо понимать, что комбинат — это несколько корпусов, от 20 до 40 гектаров под крышей, — рассказывает Александр Трофимович. — В качестве потолочного утеплителя придумали так называемые плиты ЦНИПС: снизу и сверху шифер, а между ними утеплитель. Укладывали их под крышей между балками. По уложенным плитам, понятное дело, ходить нельзя было: для этого предназначались специальные деревянные переходы с поручнями. Но один рабочий, нарушив технику безопасности, пошел по ним и провалился, упав прямо на станки…
Случай отразился на карьере Александра Трофимовича.
Суд длился четыре дня. Дали условный срок. Он написал заявление на увольнение и перешел на другую работу — возглавил только что образованную ПМК-17. Передвижные механизированные колонны были тогда делом совсем новым, требовали современных подходов.
Команда подобралась на редкость удачная — все молодые, активные ребята: мастера, прорабы, производственный отдел, бухгалтер… И уже в первый год работы ПМК, возглавляемая Александром Трофимовичем, стала лучшей во всем Советском Союзе, а в последующие несколько лет только закрепила свои лидирующие позиции.
Перспективного руководителя заметили и пригласили на повышение — создавать трест «Сельстрой» в Бресте. После того как трест удачно заработал, последовало новое предложение — возглавить областное строительство, став заместителем председателя облисполкома.
— Тогда очень много сил и средств было отдано строительству в сельском хозяйстве, — вспоминает Александр Трофимович. — Первый секретарь обкома партии Микулич и председатель облисполкома Матюшевский много внимания уделяли селу, потому что им, хорошим стратегам, было понятно, что продукты питания — главное для страны, для народа, фундамент экономической безопасности.
«Битва» за Брестскую крепость
Мало кто знает, но битвы за Брестскую крепость велись не только во времена войн, но и в мирное время. Только проходили они в чиновничьих кабинетах. И одним из непосредственных их участников был Александр Кичкайло.
В середине 60-х годов прошлого столетия один за другим проводились конкурсы проектных предложений на создание монумента в Брестской крепости. Но результатов они не приносили — комиссии никак не могли прийти к единому мнению.
Между тем коммунисты Брестской области, которые собрали для строительства монумента 1 миллион 799 тысяч рублей, начали все настойчивее обращаться к Петру Машерову, чтобы он, по возможности, ускорил дело.
И Петр Миронович дал команду главному строителю Брестчины приехать в Минск, чтобы совместно обсудить и выбрать наконец проект монумента. И Машерову, и Кичкайло приглянулся один и тот же макет, предложенный Александром Кибальниковым, известным скульптором, лауреатом сталинских и Ленинской премий: каменная глыба, на которой высечено суровое лицо бойца, вернувшегося с войны. Только голова солдата показалась им больно знакомой. Пригляделись — а она один в один похожа на голову Маяковского на площади имени поэта в Москве! Просто Кибальников и был автором того знаменитого памятника. Тем не менее именно этот проект и был утвержден. Кстати, и сильное сходство лица воина на монументе с Маяковским сохранилось.
Но с утверждением проекта, как оказалось, все проблемы только начались. Дело в том, что Кибальников пригласил из Волгограда двух опытных скульпторов, которые работали над монументом «Родина-мать» в Сталинграде. Они привыкли, что деньги за эту грандиозную работу напрямую шли из Москвы, причем немалые. И они начали составлять сметы: только за скульптурно-творческие работы запросили около трех миллионов рублей. Скульптурно-технические работы тоже оценили недешево. Но Бресту такую сумму было «не поднять». Здесь следовало уложиться в средства, собранные коммунистами страны.
— Я и спать перестал от ужаса. Сметы в руки — да в Минск, — вспоминает Александр Кичкайло. — Объяснил все министру культуры БССР, оставил документы на рассмотрение. А через неделю они мне присылают их с подписями и печатями — мол, согласовали. Мне еще хуже стало: где брать-то такие деньжищи?
Но вскоре Александр Трофимович узнает, что через Брест на пленум в ГДР едет министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. «Это шанс!» — решает он и договаривается с первым секретарем обкома партии, что сам встретит высокую гостью.
Дома готовился: лучший костюм, свежая рубашка. В половине седьмого утра зашел в вагон Фурцевой в поезде Москва — Берлин. Представился и извинился за то, что его уровень не соответствует встрече такого важного лица.
Фурцева оказалась исключительно любезной, очень воспитанной, интеллигентной женщиной, без всякого налета партийного снобизма.
— Что вы, разве дело в должностях и регалиях? — ответила она.
И Александр Трофимович пригласил легендарную женщину на драники с мачанкой.
— Она ест, а я намекаю, мол, под драники да мачанку хорошо бы и попробовать нашу «Беловежскую», — продолжает Александр Трофимович. — А за завтраком — грех не поплакаться, и я рассказал Екатерине Алексеевне историю с монументом в Брестской крепости. Она внимательно выслушала и пообещала, что когда поедет назад, Посол Советского Союза в Польше меня предупредит, и я снова ее встречу, чтобы окончательно разобраться с проблемой.
Вторая встреча оказалась более продуктивной. Стол еще больше ломился от национальных блюд. Да и горячительные напитки там были:
— После этой встречи я пошел на заседание облисполкома. А на нем как раз присутствовал Тихон Яковлевич Киселев. Я опоздал, сел на свое место. Вижу, что Киселев как-то подозрительно ко мне присматривается. Ну, я его решил опередить и говорю: «Тихон Яковлевич, вы, наверное, что-то хотите у меня спросить. А если не хотите, тогда я вам задам вопрос: когда вы нам, брестчанам, будете за вредность доплачивать?»
Потом в Минске он мне как-то припомнил эту историю. Мол, приехал тот, который у меня дополнительную зарплату просил. Это, конечно, была шутка, но все прекрасно понимали, что мы, брестчане, вынуждены были без конца встречать и провожать делегации и почетных гостей — такое уж у нас географическое положение.
Но самое главное — это решение вопроса. Фурцева сказала, чтобы Кичкайло собрал все бумаги и приехал в Министерство культуры СССР. В результате, когда он вернулся в Брест после поездки в Москву, при нем были расчеты за подписью Фурцевой, по которым выходило — все необходимые работы можно произвести за один миллион сто тысяч рублей!
А в это время Кибальников уже пожаловался Машерову, что Брест тормозит выполнение работ. По этому поводу собрали бюро. И вот на этом бюро Александр Трофимович, как фокусник, из рукава достал заветное заключение министра культуры СССР. После этого Кибальников даже пообещал работать бесплатно. На что Машеров сказал: Беларусь не бедная, и ему заплатят, но только в пределах разумного.
Петр Миронович лично курировал строительство монументов в Брестской крепости. Прилетал на вертолете в областной центр — и сразу в крепость. Вникал во все вопросы, принимал решения. С его легкой руки появился там один из главных монументов мемориала — «Жажда», — который создал скульптор из Украины Владимир Бобыль, зять Кибальникова.
Помог Петр Машеров, и когда нужно было при подходе к монументу устроить торжественные пешеходные дорожки из красного пластобетона, на что потребовалось много эпоксидной смолы, по тем временам — огромного дефицита. Чтобы решить проблему облицовки титаном штыка-обелиска, вес которого 620 тонн, Машеров позвонил министру авиационной промышленности — материал-то применяется в самолетостроении.
— А за специальными самонарезными болтами, которыми надо было крепить листы титана, поехали в Куйбышев на авиационный завод. Мы им сумку «Беловежской», а они нам — сумку болтов. Вот это пример быстрого решения вопроса! Строительство объекта велось по прямому договору, в нархозплане оно нигде не значилось, поэтому поставка всех материалов возлагалась на плечи заказчика, а это значит — на облисполком, — вспоминает Александр Трофимович.
Юлия БОЛЬШАКОВА, «БН»
Фото Сергея ЛОЗЮКА, «БН»
(Окончание следует.)