Из картонного манекена на пикете в случайную Жанну Д’Арк
16.07.2020 14:18
—
Разное
Еще два месяца назад Светлана Тихановская была идеалом Ермошиной — "сидела дома, борщ варила, по площадям не шастала". А теперь ее все чаще называют женой декабриста, украденной Евой, случайной Жанной Д’Арк и даже Свободой, ведущей (беларуский) народ.
Не то чтобы она стала электоральной мечтой большинства, но теперь уже вызывает уважение и симпатию даже у скептиков. The Village Беларусь проследил, как Светлана прошла путь от домохозяйки и картонного манекена на пикете к зарегистрированному кандидату, которого хвалят за смелость и упорство.
Если бы Сергея Тихановского не задержали, его жена Светлана, скорее всего, осталась бы двумя строчками в биографии претендента в кандидаты: «Родилась в 1982 году. По профессии переводчик. Временно безработная, беспартийная».
Но 18 мая, когда ЦИК озвучил решение не регистрировать инициативную группу за выдвижение кандидатом Сергея Тихановского, Светлана вдруг сама отнесла документы в ЦИК, а на его заседании сказала в лицо Ермошиной, что всю жизнь мечтала стать президентом.
Свое первое короткое телеинтервью Светлана Тихановская дала телеканалу «Дождь» — сразу после того, как в их дачном доме за диваном нашлись 900 тысяч долларов. Беларусы отреагировали на ее дебютное публичное выступление в основном критикой или сочувствием.
После этого Светлана откровенно поговорила с журналистами еще нескольких изданий — BBC, Belsat, DW и других. Во всех интервью она говорила о себе примерно одно и то же и не скрывала, что ввязалась в политическую борьбу только из-за любви к мужу и уважения к его делу:
«Я очень стеснительная, я не умею красиво говорить, у меня нет такой харизмы, как у супруга».
«Я домашняя абсолютно».
«Без особых амбиций».
«Сергей комментировал политические моменты, но мне неинтересно было. Я просто сочувствовала».
«Я не сильная, я больше любящая, чем сильная. Мне было страшно идти [подавать документы в ЦИК], но я сделала это для него».
«Сейчас я стала чувствовать ответственность не только за своего мужа. Я понимаю, что теперь я несу ответственность за всех тех людей, которые доверились моему мужу. Люди верили — да, не мне, это все мой муж, это его заслуга, я ни малейшей доли [его заслуг] не присваиваю — но так вышло, что сейчас я могу говорить вместо. Я думаю, что я продолжу».
И у беларусов стал складываться образ Тихановской как идеальной жены декабриста: была аполитичной домохозяйкой, жарила котлеты, воспитывала детей, а теперь ради мужа носится с подписными листами, изучает Избирательный кодекс и жертвует спокойствием семьи ради идеи.
Беларусы хоть и стояли в длинных очередях ради того, чтобы оставить подпись за жену заключенного блогера, но воспринимали это действие как лайк под твиттом с удачной шуткой, а не поддержку реального политического лидера.
Видимо, переломным моментом, когда Тихановская начала превращаться из вызывающей сочувствие кухарки в символ борьбы, стал звонок с угрозами отнять детей, если она не выйдет из предвыборной гонки и выбор Светланы продолжать, несмотря на реальную опасность. Это случилось как раз в те дни, когда Тихановская отдавала последние собранные подписи.
14 июля Центральная избирательная комиссия приняла решение зарегистрировать Светлану с ремаркой «чтобы не сокращать число кандидатов», вычеркнув при этом из предвыборной гонки двух самых популярных претендентов — Виктора Бабарико и Валерия Цепкало.
Тихановская еще раз сказала, что продолжает участвовать в избирательной кампании только из любви к мужу. А соцсети взорвались не только негодованием по поводу нерегистрации популярных кандидатов, но и постами, в которых беларусы, оставшись один на один с кандидатом, которого никто не воспринимал всерьез, высказывают ей свою поддержку и симпатию.
Юрист Юрий Гуща, разгромивший «расследование» ОНТ о деле Виктора Бабарико, и культуролог Юлия Чернявская написали Тихановской открытые письма в Facebook.
ЮРИЙ ГУЩА:
— Милая Светлана, здравствуйте! Недолгое время назад Вы говорили о том, что Вас перестали поддерживать, и то, что Вы делаете, нужно только Вам и Сергею. Ни в коем случае! Это не так!
Не воспринимайте то затишье, которое сейчас сформировалось в народе, как отказ в поддержке.
Люди просто затаились и изготовились в ожидании того, что будет дальше. Это — затишье перед бурей! Перед большой очистительной грозой!
Знайте — Вы пользуетесь громадной поддержкой! И все наши взоры сейчас обращены на Вас! Я хочу сказать, что поддерживаю полностью вас и окажу вам любую помощь, которая в моих силах!
Только умоляю: если Вам дорога жизнь и судьба Сергея — не останавливайтесь ни в коем случае! Не сдавайтесь!
Если кто-то Вам начнет предлагать отказ от борьбы в обмен на свободу Сергея — это циничный обман! Не ведитсь на это! Ибо лжецы и подлецы на правду не способны, как и не способны следовать своему слову!!!
Верьте, вы победите! Мы победим! Господь с нами!
Он всегда делает свои великие дела через таких нежных милых, на первый взгляд, беззащитных людей, какими кажетесь сейчас вы!
Но Вы только кажетесь беззащитной! Вы сейчас наша Жанна д’Арк! Наша новая Эмилия Плятер! Вы — наша национальная героиня! Эти дерьмоделы не воспринимают Вас всерьез! Но вспомните, что говорил о таких, как Вы, Махатма Ганди.
Я восхищаюсь вами. И готов отдать вам свои силы, свою энергию в помощь. С нами сила! С нами правда!
ЮЛИЯ ЧЕРНЯВСКАЯ:
— Дорогая Светлана, пишу вам под нескончаемый крик сигналящих автомобилей.
Мы не знакомы, но в последние дни я часто о вас думаю.
Вы мне нравитесь: в вас есть редкое качество — тихая, без аффектов и надрыва искренность. И да, я люблю тех, кто любит. Сейчас популярна установка: ради любви ничем жертвовать не надо, это потеря личности и бла-бла-бла. Неправда. Любовь — это тоже реализация личности, не хуже иных, и то, что вы делаете и еще будете делать для Сергея, самоценно. Вы многим внушили веру в то, что любовь существует. Это тоже миссия.
А еще мне понятно ваше отчаяние (мой муж сидит, что, это только ему нужно? больше никому?). Мой муж не сидел, он просто умер. Два неполных месяца назад, в 59 лет. Бывали времена, когда мне тоже хотелось крикнуть: неужели только ему «больше всех надо»? Он подставляется ради вас, а вы не только молчите, вы еще его и ругаете… Это «вы» было абстрактным, то сжималось, то увеличивалось в размерах, но значило людскую массу. Эта масса злословила по мелочам, а о главном молчала. Делая вид, что ничего не понимает.
Дорогая Светлана, я вот о чем хочу сказать. За последние годы я заметила (и даже мой муж, уже болея, успел заметить), что у массы появились лица. Обнаружилось большое число людей, кому тоже «больше всех надо». Нет, это не обязательно революционеры. Это и эволюционеры. Возможно, вы не видите их, но я намного старше вас, и я вижу.
Общество меняется. Исподволь, да. Но оно уже не таково, каким было даже пять лет назад. Я понимаю, это слабое утешение для той, чей муж сидит в тюрьме и которая видит: сперва все о нем говорили и писали, а потом его имя стало реже мелькать в новостях. Вам кажется, что его забыли. Вы временами думаете, что все бесполезно.
Но главное — не эти ваши мысли, а то, что вы продолжаете идти вперед, несмотря на тающую надежду на помощь извне.
В отличие от вас я не надеялась на фундаментальные перемены. Я примерно знала, что произойдет, не знала только — как. Я гораздо старше вас и всю жизнь живу здесь, в Беларуси.
Но, но, но… Люди потихоньку начали брать ответственность на себя — кто сколько может. Кто-то — за детдом, кто-то — за дом престарелых. Кто-то за улицу. Кто-то за кладбище. Кто-то за имена погибших. Кто-то за животных или птиц. Кто-то за здание или даже за руины. Кто-то за чужого человека. Или за лес, например, Куропатский. Редкие из моих знакомых живут только для себя. Кто-то меценатствует, но в основном волонтерят. Почти все так или иначе включились в общественный мир, даже не понимая, что тем самым они изменяют страну. А столько помощи медикам и больным, сколько мы увидели этой весной…
Поверьте мне, такого и близко не было несколько лет назад. Можно даже пошутить: альтруизм входит в моду.
Да, эволюция куда дольше и незаметнее, чем революция, но это тоже процесс. Кстати, беларусам он свойствен больше, чем быстрые попытки смены мироустройства. Можно на это досадовать, можно приходить в отчаяние, но так уж оно есть.
Что же делать теперь, когда ожидания тех, кто надеялся на скорое изменение будущего, схлопнулись? (Среди них и моя тридцатилетняя дочь, и моя восьмидесятилетняя мама). Не отчаиваться. Не уходить в подполье и не разбегаться по своим частным жизням. Отвоевывать у бездушных исполнителей тот или иной участок ответственности. Не собачиться между собой за зону влияния — пусть мизерную. Честно говорить с детьми и не приучать их бояться ни хулиганов, ни злую учительницу. Сохранять чувство собственного достоинства и не учить их лебезить перед сильным. И самим не лебезить. Страшно? Ага. Но без этого еще страшнее. Спокойно отстаивать свои права и права тех, кому нужна поддержка. Трудно? Ага. Только без этого вообще вся жизнь схлопнется к чертям собачьим, простите мне мой французский.
Теперь о личном. Я не берусь говорить, когда выпустят Сергея: я не могу этого знать. Надеюсь, что через несколько месяцев. Уж с адвокатами-то вам помогут, может быть, как раз те люди, которые сейчас молчат… Я знаю только одно, и об этом я много думала последние месяцы. Тюрьма — это ужасная, но жизнь, и потому она поправима. Непоправима только смерть.