День Великой Октябрьской социалистической революции был в СССР едва ли не самым значимым официальным праздником.
Правда, так было не всегда. Ленин и другие видные большевики поначалу сами называли это событие Октябрьским переворотом и наравне с ним отмечали несколько других дат – Кровавое воскресенье (22 января), Низвержение самодержавия (12 марта), День Парижской коммуны (18 марта), День Интернационала (1 мая) и др. Некоторые из них лишь с годами выпали из праздничного календаря.
Проведение революционных праздников большевики рассматривали как одну из важнейших форм идеологической борьбы. Сценарии торжеств детально разрабатывались высшими партийными органами, Главполитпросветом и Наркомпросом. В праздничные дни устраивали массовые зрелищные мероприятия и инсценировки под открытым небом. Первым в ряду новых всенародных праздников стал Первомай 1918 года. В этот день Ленин выступил с речью перед демонстрантами на Красной площади и поприсутствовал на военном параде на Ходынском поле. А в Петрограде, украшенном огромными революционными плакатами и цветными полотнами, дали представление 64 театральные труппы. Массовую инсценировку под открытым небом «Пантомима Великой Революции» устроили в Москве в первую годовщину Октябрьского переворота. Не менее массовое представление «Взятие Зимнего дворца» устроили в Петрограде 7 ноября 1920 года. А 1 мая 1921 года в Иркутске разыграли увлекательное действо «Борьба труда и капитала», в ходе которого под одобрительные возгласы зрителей картонного буржуя систематически били картонным молотом по картонному цилиндру.
Два отгула за флаг
Чтобы новые «красные дни календаря» прижились, советская власть, не запрещая многие церковные праздники, старалась выработать новый ритуал празднования, опирающийся на традиции. Так, массовые демонстрации с революционными лозунгами, красными знамёнами и портретами вождей явно напоминали крестные ходы с крестами и хоругвями. Постепенно сложился определённый порядок проведения главных советских праздников, в котором центральное место, наряду с военными парадами, заняли как раз шествия трудящихся. К ним готовились заранее – закупали разноцветные воздушные шарики, прикручивали к веточкам бумажные цветы, изготавливали или обновляли транспаранты. Делали всё это на тех предприятиях и в учреждениях, чьи работники участвовали в демонстрации. Идти или не идти туда, формально было решением добровольным, но отказываться считалось неприличным. Случалось, на работе за этот поход давали отгул, а тем, кто нёс увесистый флаг, – даже два. Как правило, тех, кто мог отказаться или вызывал какие-либо сомнения у начальства, на демонстрацию и не приглашали.
В день празднования центральные улицы городов, по которым должны были прошествовать «наследники Октября», закрывали для движения транспорта. Кстати, долгое время власти не принимали в расчёт одну физиологическую проблему, сопутствующую любому массовому мероприятию, пока в Москве вскоре после войны не произошёл конфуз. Тогда один из номенклатурных работников обнаружил в собственном подъезде на улице Горького множество следов человеческой жизнедеятельности, оставленных участниками праздничного мероприятия. Вскоре в городе открыли десятки общественных туалетов, а во время шествий трудящихся вдоль маршрута прохождения колонн стали размещать передвижные туалеты.
Буфет «у Ильича»
Несмотря на всю идеологическую нагрузку, революционные праздники наш народ любил и готовиться к ним начинал заблаговременно. Перед «красными датами» на прилавки магазинов нередко «выбрасывали» деликатесы и дефицитные продукты. Да и на работе можно было получить предпраздничный заказ – сырокопчёную колбасу, югославскую или польскую баночную ветчину, красную икру, растворимый кофе. Так что помимо прочего для радости и приподнятого настроения у демонстрантов были и чисто житейские причины.
К официальным ритуалам люди относились с пониманием и юмором. Был, например, такой анекдот-загадка: «Что это значит – кролики идут, пыжики стоят?» Ответ: прохождение демонстрации трудящихся перед трибунами Мавзолея. Сегодняшняя молодёжь уже не поймёт смысл шутки, а тогда она считывалась мгновенно: во времена дефицита рядовые демонстранты могли в лучшем случае укрыть голову от ноябрьского ветра кроликовой шапкой, тогда как руководство страны, приветствовавшее народ с высоты Мавзолея, щеголяло сплошь в пыжиковых (пыжик – телёнок северного оленя).
Кстати, на трибунах усыпальницы Ильича соблюдалась строгая иерархия, вспоминал охранник Брежнева Владимир Медведев. В первом ряду – сам генсек и члены политбюро, за ними – кандидаты в члены политбюро, ещё дальше – секретари ЦК КПСС и военачальники. В случае прохладной погоды прямо на трибуны доставляли термосы с подогретым вином. Там оборудовали два столика, которых проходящим демонстрантам с площади не было видно. И время от времени стоящие на трибуне незаметно подходили к этим столикам. А ещё за Мавзолеем находился буфет для партийной верхушки, за гостевыми трибунами – для приглашённых.
Кстати, вплоть до объявления уже на закате СССР беспощадной борьбы с алкоголизмом по пути следования праздничных колонн также располагались уличные буфеты. Там, не сбавляя общего темпа движения, любой демонстрант мог свободно выпить сто граммов водки или коньяка, закусив бутербродом с сыром или колбасой. Тем не менее пьяных среди участников шествия почти не было. Милиции в эти дни давали указание быть снисходительными к слегка перебравшим советским гражданам. А красный бант на груди или флажок в руке служил для подвыпившего своего рода охранным свидетельством на всём пути следования от места изъявления всенародной радости до дома.