195 лет назад, 20 июня 1824 г., отечественная дипломатия понесла невосполнимую... Впрочем, это преувеличение на грани вранья. Утрату, которую понесла в тот летний день отечественная дипломатия, чрезвычайно трудно назвать невосполнимой. Возможно, это не было даже утратой как таковой. Дело в том, что именно этой датой отмечено прошение Александра Пушкина об отставке со службы в Коллегии иностранных дел.
Принято считать, что русской поэзии свойственна скорее этакая кавалерийская жилка. Гусары Денис Давыдов, Михаил Лермонтов и Николай Гумилёв, а также кирасир Афанасий Фет свидетельствуют, что вроде так оно и есть. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что дипломаты почти не уступают кавалеристам. Среди служивших по линии иностранных дел числятся Александр Грибоедов, Александр Пушкин и Фёдор Тютчев.
О первом, разумеется, помнят. Его заслуги на дипломатическом поприще иной раз ставят даже выше бессмертного «Горя от ума». Действительно, Туркманчайский мирный договор с Персией и прилагающиеся к нему 20 млн рублей контрибуции — в основном дело его рук и ума. Плюс обстоятельства смерти. Всем ведь известно, что он был убит именно как имперский посол, а в качестве возмещения за его гибель Персия передала России знаменитый алмаз «Шах».
Два других, если рассматривать только их карьеру на ниве иностранных дел, явно находятся в тени столь блистательного дипломата. Самое интересное, что поделом. Ни Тютчев, ни Пушкин на эти роли не годились категорически. Удивительно ещё, что их не изгнали с позором и не выписали волчий билет на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, оба неоднократно бывали к этому близки.
Кто именно ближе, бог весть. Тот же Пушкин, например, особенных надежд в плане карьеры никогда и не подавал. В лицейском выпуске 1817 г. насчитывалось 29 человек. Юный Александр Сергеевич был в этом списке на 26 месте по успеваемости, выпущен по второму разряду с присвоением чина X класса: коллежский секретарь. Для сравнения: всем известный литературный герой Акакий Акакиевич Башмачкин, эталон «маленького человека», и тот превосходил Пушкина по Табели о рангах, будучи титулярным советником, что на целый класс выше.
Пушкина определили в Коллегию иностранных дел с годовым окладом в 700 рублей ассигнациями. О том, насколько хорошо он эти самые ассигнации отрабатывал, может сказать директор Царскосельского лицея Егор Энгельгардт, следивший за успехами своих выпускников: «Пушкин ничего не делает в коллегии. Он даже там не показывается».
Может быть, это только в первое время? Может быть, потом Александр Сергеевич образумится?
Ничего подобного. Незадолго до прошения об отставке поэт в письме сознаётся: «Семь лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношениях ни с одним начальником... Мне скажут, что я, получая 700 рублей, обязан служить... Правительству угодно вознаграждать некоторым образом мои утраты, я принимаю эти 700 рублей не так, как жалование чиновника, но как паёк ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моем времени и занятиях... Чувствуя свою совершенную неспособность, я уже отказался от всех выгод службы и от всякой надежды на дальнейшие успехи в оной».
Грубо говоря, в течение первых семи лет службы Александр Сергеевич откровенно и не таясь гонял балду. И от службы действительно бежал. Но она его настигла потом, в 1831 г. Причём в виде предложения, от которого нельзя отказаться. Рукой Николая I было начертано: «Написать графу Нессельроде, что государь велел принять Пушкина в Иностранную коллегию для написания истории Петра I». Теперь уже Пушкин по чину приравнен к Акакию Башмачкину: титулярный советник. Но годовое жалованье — внимание! — 5 тысяч рублей.
Это было невероятно много. Абсолютно не по чину. К тому же совершенно непонятно, почему вдруг написание истории Петра Великого должно проходить как дипломатическая служба.
Именно к тем временам восходит предание о встрече Пушкина с совсем молодым выпускником Лицея, который с гордостью заявил, что прикомандирован к гвардейскому полку. И спросил:
— А вы теперь где изволите служить?
На это Пушкин ответил:
— Я числюсь по России.
Обычно это трактуют так: «Здорово осадил зарвавшегося юнца!» На самом деле Пушкин и впрямь не понимал, кто ему платит жалованье. Граф Нессельроде, глава Коллегии иностранных дел, где формально состоял на службе Пушкин, оплачивать «Историю Петра I» отказывался наотрез. В результате выплаты шли от Министерства финансов, да и то из особого личного фонда императора. То есть именно что «по России».
Тютчев, на первый взгляд, сделал блистательную карьеру, дослужившись в конце жизни до чина тайного советника. То есть III класс по Табели о рангах. Это очень высоко. Это, если переводить на военные чины, вице-адмирал.
Но первый взгляд бывает обманчивым. О том, как именно строил свою карьеру молодой дипломат русской миссии в Мюнхене, говорит любопытный факт. С 1824 по 1828 гг. через него прошло всего лишь 15 документов. Зато в 1826 г. на Тютчева наложено взыскание: четырёхмесячный отпуск, выпрошенный им для поездки в Россию, он самовольно продлил до восьми месяцев. Просто так, захотелось погулять.
Первое же самостоятельное задание — передать секретные письма баварского короля его сыну Оттону, который был в Греции, — Тютчев завалил. Опять-таки по причине феноменальной лени: не найдя Оттона в городе Навплии, Тютчев пожал плечами и уехал, не предприняв поисков адресата.
Второе задание — составить записку о политическом положении в Греции — Тютчев завалил тоже, написав вместо доклада чёрт-те что: «Волшебные сказки изображают иногда чудесную колыбель, вокруг которой собираются гении-покровители новорожденного. После того как они одарят избранного младенца самыми благодетельными своими чарами, неминуемо является фея, навлекающая на колыбель ребенка какое-нибудь пагубное колдовство, имеющее свойством разрушать или портить те блестящие дары, коими только что осыпали его дружественные силы. Такова, приблизительно, история Греческой монархии…»
Каким-то непостижимым образом ему удалось добиться должности старшего секретаря Российской миссии в Турине — столице итальянского королевства Сардиния — с годовым окладом в 8 тысяч рублей. Было это в 1837 г. В 1839 г. он самовольно бросает пост, чтобы жениться вторым браком. И в Турин не возвращается: живёт с женой в Мюнхене. В 1841 г. следует логичный финал: исключение из штата Министерства иностранных дел.
И только спустя четыре года он образумился: подав прошение о возвращении на службу, стал впоследствии старшим цензором МИД Российской империи. Чтобы категорически запретить издание и распространение «Манифеста коммунистической партии» Карла Маркса в России. Вердикт прекрасен: «Кому надо, прочтут и на немецком, а остальное — баловство».