«Русский мир»: от наступления к обороне

У каждого времени — свои речевки, пишет sn-plus.com 

Ограничусь двумя свежими примерами. «Вы должны знать, что в контексте международных отношений отношения Беларуси и России незыблемы, кто бы что ни писал и ни говорил. Да и не надо вас в этом убеждать. По крайней мере, мы с вами это хорошо знаем» (Александр Лукашенко). «Немаловажно наше сотрудничество в сфере международных отношений, ситуации в регионе. Для нас Беларусь является важнейшим стратегическим партнером, союзником. И для меня очень важно сверить часы с президентом Беларуси и по этим вопросам, включая вопросы интеграции на постсоветском пространстве» (Владимир Путин).

Такими словами формируется официальный взгляд на белорусско-российские отношения. Его разделяет и так называемое белорусское «большинство». Удивляться этому не приходится. При ответе на вопрос социологов НИСЭПИ «Белорусы, русские и украинцы — это разные народы или три ветви одного народа?» вариант «Три ветви одного народа» неизменно оказывался вне конкуренции. В частности, в июне 2016 г. его выбрали 66%, тогда как альтернативный вариант «Разные народы» поддержало только 29% и затруднились с ответом 5%.

Для расколотого белорусского общества соотношение 66/29 является типичным при ответах на политизированные вопросы. Но во Дворце независимости раскол, естественно, не замечают, и не в силу чьей-то прихоти. Такова природа авторитарной власти. Она не способна функционировать в сложно устроенной социальной среде. Этим и объясняется ее патологическое стремление к упрощению, частным проявлением которого является вера в «единый народ», сплоченный вокруг сами знаете кого.

У белорусского меньшинства популярны свои речевки. Их центральный элемент — рассуждения о реальности угроз Беларуси со стороны России. «При этом Минск не имеет никаких ресурсов, внутренних или внешних, даже политической воли, чтобы хоть как-то ограничить влияние на себя или дистанцироваться от России. Минск, как мы видим, действует в фарватере российской внешней политики, во всяком случае, не противоречит ожиданиям Москвы» (Павел Усов).

Крайности редко реализуются, но редко не означает никогда. Все в этом мире течет, все меняется, и то, что еще вчера казалось невозможным, сегодня может восприниматься в качестве наиболее вероятного.

Должен признаться: «Крымнаш» и последовавшие за ним боевые действия на востоке Украины не породили у меня опасений за судьбу Беларуси. Слишком велики казались издержки пролонгации агрессивной политики и слишком мизерны выгоды для России. Однако не исключено, что я завысил оценки российских издержек.

Попытаюсь пояснить причину своих сомнений с помощью российского политолога Владимира Пастухова. В статье «Смерть российской дипломатии» он отмечает три фазы в развитии внешней политики России.

Первая фаза охватывает период приблизительно между 1992 и 2002 годами. Это эпоха «дипломатии завышенных ожиданий» в отношении Запада. «По мнению тогдашнего политического класса России, Запад был у нее в большом долгу и просто обязан был любить ее только за то, что она назвала себя «самым большим другом Запада» и перестала пугать его население ядерным апокалипсисом. Соответственно, от Запада ожидали самых разнообразных дружелюбных шагов — от нерасширения НАТО на Восток до русского «плана Маршалла».

Вторая фаза— «дипломатия обид». Ее временными рамками можно считать период между 2002 и 2012 годами. Смысл второй фазы сводится к формуле: «Если вы не хотите нас уважать по доброй воле, мы заставим вас уважать нас силой». Важно подчеркнуть, что речь шла о конкуренции, а не о силовом противостоянии.

Третья фаза охватывает период с 2012 г. по настоящее время. Пастухов называет ее «дипломатией без комплексов, дипломатией, которая ничего не стыдится и ничего не боится, которой нечего терять, кроме своих пресс-релизов. В ее основании лежит почти хрущевский тезис «Мы вас похороним».

Итогом эволюции внешней политики России стало ее превращение в технический придаток «партии войны». А на войне как на войне: международная репутация — это то, о чем беспокоятся в последнюю очередь.

Описанная эволюция существенно снижает для Кремля издержки интеграционной политики в рамках Союзного государства, что одновременно повышает роль такой политики в решении внутренней проблемы России, связанной с «легитимацией следующего срока Путина».

В 2014 г. Путин обосновал присоединение Крыма возвратом исторических территорий России и воссоединением «русского мира». В сентябре 2015 г. к идее «русского мира» отнеслись положительно 35% белорусов, отрицательно — 16%, безразлично — 41% и не определились — 8% (НИСЭПИ).

Глас народа — глас божий. С этим не поспоришь, тем не менее практическая политика формируется у нас с минимальной оглядкой на общественное мнение. Поэтому будет уместно предоставить слово А. Лукашенко: «Много в последнее время говорится об идее некоего «русского мира» — я так понимаю, это не про нас. Мы высоко ценим великую русскую культуру и не отделяем ее от нашей, мы — часть этой культуры. Но это не значит, что мы россияне. Мы — белорусы».

Единого определения концепции «русского мира» не существует уже в силу того, что в каждом определении содержатся указания на несколько элементов. Попытаюсь выделить основные: этнический («русский суперэтнос»), русский язык, общая история и культура, православие. Не следует забывать и диаспоры, что позволяет говорить о «русском мире» как о феномене глобального масштаба.

Но какие бы характеристики ни подбирались, Россия за последние годы проделала путь от открытости к замкнутости. «Одно дело, — поясняет экономист Владислав Иноземцев, — собирать единомышленников под знаменем коммунистического интернационала. Другое — взывать к братьям-славянам и посылать армии на помощь братским народам, восставшим против османского владычества, надеясь при этом на создание славянской федерации. И третье — продвигать идею русскости, которая способна резонировать только в соотечественниках».

Перечитайте цитату. Идея «русского мира» ориентирована не на наступательную, а на оборонительную стратегию, и потому она уже не может апеллировать к универсальным ценностям, каковыми были ценности коммунизма.

Не только в краткосрочной, но в среднесрочной перспективе идея «русского мира», подобно воронке, будет втягивать в себя ближайших соседей и в первую очередь народы, у которых формирование национального сознания еще далеко от завершения.