Леонид Кравчук: Сплю с оружием и всех предупредил - ночью стреляю на поражение

"Если бы меня заранее преду­предили, что нужен красивый чайный стол, все было бы по‑другому", — недовольно замечает помощница первого президента Украины Леонида Кравчука.

Под собственное бурчание она раскладывает на огромном столе для переговоров бумажные салфетки с украинским орнаментом и водружает на них вафли и печенье. Свидетели ее недовольства — журналисты НВ и два фарфоровых китайских мудреца под сине-желтым флагом, притаившиеся в углу зала заседаний общественной организации Украина — Китай.

Почетный президент организации, а в прошлом президент Леонид Кравчук от обеда в ресторане отказался и обратился к НВ со встречным предложением — выпить чаю в офисе китайско-украинской дружбы, расположенном на улице Грушевского, всего в паре шагов от Кабмина.

— У меня много любимых заведений в Киеве, та же Царская охота, — объясняет Кравчук, появляясь в дверях зала. — Но разве это был бы поход в ресторан? Это театр получился бы, а не ресторан, а поговорить мы и здесь можем.

85‑летний президент на покое бодр, загорел, гладко выбрит и для стороннего наблюдателя за последний десяток лет почти не изменился.

Первым главой Украины в ее нынешних границах опытный партиец, экс-коммунист, ранее заведовавший отделом пропаганды и агитации ЦК КПУ, а также бывший член Политбюро ЦК КПУ Кравчук стал 5 декабря 1991 года. 

Спустя три дня в белорусском санатории Беловежская пуща он подписал соглашение, положившее конец существованию СССР. Украина стала суверенным государством, а на месте СССР возник весьма формальный Союз Независимых Государств.

Президентское правление Кравчука сопровождали все трудности становления суверенного государства на развалинах советской плановой экономики, а досрочное его окончание спровоцировал серьезный экономический кризис в восточных регионах страны. На внеочередных президентских выборах 1994 года Кравчук проиграл бывшему гендиректору Южмаша Леониду Кучме, который вслед за ним и возглавил страну.

Впрочем, за три года правления Кравчук успел дать начало нескольким политическим процессам, определяющим будущее Украины и сейчас, как то: раздел Черноморского флота и ядерное разоружение. А после президентства, уже в качестве депутата, долгое время возглавлял кузницу украинских политических кадров — парламентскую фракцию СДПУ(о).

Он покинул политику только в 2006 году, будучи в оппозиции к тогда действующему президенту Виктору Ющенко.

Разливая чай по чашкам, мы говорим о том, как живет президент на покое.

— Ну, во‑первых, я почетно руковожу сразу тремя общественными организациями, на общественных, конечно, началах, — смакуя чай, с удовольствием рассказывает Кравчук.

Без паузы он сообщает, что к своему 85‑летию успел издать сразу две книги, одну политическую, а вторую — философско-лирическую. О последней он явно готов говорить долго и подробно.

— А у меня собаки, немецкая овчарка и дворняга-найденыш, — сразу светлеет лицом экс-президент, — я, проснувшись, сразу к ним иду поздороваться, в глаза посмотреть. А потом в любую погоду и время года мы с ними прогуливаемся на свежем воздухе около часа.

Кравчук живет в элитном поселке Конча-Заспа за высоким железным забором на бывшей двухэтажной правительственной даче, которую скромно называет небольшим домиком. Его он давно выкупил у государства.

После подъема в семь утра, прогулки по окрестностям и легкого завтрака экс-президент около двух часов проводит в тренажерном зале. Лишь после этого служебный Mercedes представительского класса привозит его на улицу Грушевского.

— А пенсия у экс-президента Украины высокая? — пользуясь случаем, интересуюсь я, пробуя весьма неплохой китайский зеленый чай.

— А нет у меня президентской пенсии! — неожиданно болезненно реагирует мой собеседник. — Я получаю депутатскую пенсию в 18 тыс. грн, но это стыд и позор, что нет президентской. Я постоянно поднимаю этот вопрос перед всеми президентами страны, но нынешняя власть такая примитивная, что все думают, это я о деньгах пекусь.

Немного остыв, Кравчук поясняет, что дело не в деньгах, а в справедливости.

— Обидно, что есть люди, которые сделали для страны сущие пустяки, а у них пенсии в 100 или 200 тыс., — находит он нужный аргумент.

Через минуту он продолжает:

— Я взял на руки это государство, и я пока еще жив, а мне не могут назначить содержание даже в 5 грн, — неожиданно отчаянно демпингует Кравчук. — Сколько стою — столько дайте!

Понимая, что такая рваная экономика пенсионных доходов нас до добра не доведет, я предлагаю поговорить о стране.

— Часто говорят, что украинцы массово разуверились в СССР сразу после аварии на Чернобыльской АЭС. А когда веру в советский проект потеряли вы, человек из этой системы? — интересуюсь я у собеседника, которого, по мнению многих современников, всегда отличали безупречные политический нюх и интуиция.

— В 1967 году, когда я поступил в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС и получил доступ к закрытым архивам и неопубликованным трудам Владимира Ленина, — вспоминает Кравчук.

Тогда 33‑летнего партийного функционера поразило прочитанное.

— Это не человек писал, а какой‑то дьявол! Он писал: не стесняйтесь, убивайте столько людей, сколько нужно, революция все оправдает. А премия за убитых рассматривалась на заседании Совнаркома, — вновь волнуется мой собеседник.

Он рассказывает, что шоком для него стали также украинские архивы времен Голодомора.

— Эти два удара привели меня к выводу, что власть и государство, которые убивают свой народ, обречены. Система гнила, расшатана голодом и репрессиями, а когда Горбачев дал ход гласности и возможности узнать правду широкому кругу людей, это стало ее гробовой доской.

— А что тогда, в 70‑х годах, позволило вам дальше строить карьеру и жить с этим знанием? — допытываюсь я.

— Во-первых, я понимал, что если публично выступлю с заявлением, то меня не просто уволят, а отправят в ссылку, где умирают миллионы людей. Ну и вот, отправили в ссылку Кравчука, и что — что‑то поменялось? Поэтому я сделал вывод, что буду бороться в середине системы.

И тут же, словно в оправдание, мой собеседник добавляет:

— Вы спросите у ныне живущих членов Народного руха, какое отношение было у Кравчука к Руху, который тогда только начинал возрождение протеста против советской власти.

— Вообще‑то вы тогда хотели их запретить, — напоминаю я.

— Послушайте, я был едва ли не единственным переговорщиком между Рухом и коммунистами, и да, у меня была своя эволюция, я к этому шел. Но давайте помнить, что именно мною суверенитет Украины был зафиксирован, — заходит с козырей мой собеседник.

Мне парировать нечем. Отпив чаю, решаю задать примирительный вопрос:

— Да, понимал, — после секундной паузы с улыбкой отвечает Кравчук. — Я к тому времени был достаточно подготовленным и информированным, раньше ведь, как сейчас, в политику людей с улицы не брали. Я понимал, к чему все идет, и когда настал час моего хода в Беловежской Пуще, я его сделал.

С заметной гордостью за свой ход экс-президент говорит, что горбачевская гласность обратилась к главному — подавленному национальному достоинству людей, и процесс этот уже невозможно было остановить.

Отодвинув чашку, экс-прези­дент рассказывает, как в условиях советской централизации вторая по величине в СССР экономика Украины не имела полномочий построить ни одного объекта, если его смета превышала 300 тыс. рублей.

— Поэтому за всю советскую власть мы в Киеве даже театра не смогли построить. Построили Дворец культуры Украина, и то, когда первый секретарь ЦК компартии Шелест принял это решение, он имел серьезные неприятности в Москве, потому что превысил полномочия.

Кравчук делает театральную паузу.

За окном гудит улица Грушевского, а в украинско-китайском зале заседаний идет непростой разговор.

— Есть такой общий тезис, что в 90‑х Россия пыталась развиваться как демократия, открытая миру, а потом что‑то пошло не так. Вы с этим согласны? — спрашиваю я.

— Это заблуждение, — сразу отвечает Кравчук.

Он вспоминает свой обед в Кремле тет-а-тет с первым президентом России Борисом Ельциным. Ельцин спросил украинского президента, действительно ли тот верит, что Украина пойдет своим путем и отделится от России.

И Кравчук, ссылаясь на пункт третий Беловежских соглашений о том, что каждая держава сама определяет свою внешнюю и внутреннюю политику, заявил, что не только верит, но и вместе с Ельциным является гарантом этого документа.

— В ответ он мне закатил долгую лекцию об общей истории и братских народах, а потом достал из стола документ Стратегия внешней политики России, где Украина четко определялась объектом стратегических интересов РФ, — вспоминает Кравчук.

И тут же подводит итог:

— Это я вам тут рассказываю для того, чтобы не было иллюзий. Никогда не было демократического времени в России.

— Зная все это, пройдя через первый опыт переговоров о Черноморском флоте, вы предполагали, что подписанный суверенитет Украины все же был отсрочкой и кровавого разрыва с Россией не избежать? — интересуюсь я.

На секунду задумавшись, мой собеседник отодвигает чашку.

— Я понимал, что причина для России развязать войну в Украине существует, но я думал, что мы все же сможем Российскую Федерацию переиграть, — с легкой улыбкой поясняет он.

— И как? — искренне интересуюсь я, потянувшись за вафлей.

— Ну вот, например, любят все анекдот про меня, что я могу “между капелек” пробежать, а я до сих пор уверен, что, если бы мы ходили между капелек, между востоком, западом и центром страны, мы бы не создали такой базы внутри Украины для российской агрессии, — хитро щурит глаза первый президент.

Устроившись поудобнее, он называет основные тезисы “межкапельной” политики: не давить украинским языком восточные регионы страны и гораздо раньше провести децентрализацию с максимумом экономических свобод.

— Главная же проблема в чем — мои последователи этим красным директорам востока страны не дали свободы. Им сказали: раньше в Москву ездили договариваться, а теперь точно так же езжайте в Киев. А нужно было твердо держать линию политическую, а экономическую ослабить: хотите договоры экономические с Рос­сией заключать — да пожалуйста, но политически мы Украина. И точка.

Чай выпит, и напоследок я предлагаю поговорить о современной политике:

— Послушайте, ну давайте начнем с простого, — снисходительно улыбается мой собеседник. — Вот я иногда на рынке бываю, продукты покупаю, а люди меня спрашивают: как жить, Леонид Макарович, если за пять лет стало намного хуже? Как я могу людям пояснить, что поддерживаю власть Порошенко? Разве вой­на влияет на борьбу с коррупцией? Нет!

Завершив эту тираду, Кравчук тут же оговаривается, что он человек нейтральный и ко всем кандидатам в президенты относится ровно.

— Но Юлию Владимировну вы публично поддержали, — напоминаю я.

— А я смотрю на ситуацию так: что человек сделал и что он может сделать, — с готовностью реагирует Кравчук.

Тут же он вспоминает прежние свершения Тимошенко — от наведения порядка в топливно-энергетическом комплексе до реприватизации Криворожстали. И примирительно оговаривается:

— Вы же поймите, белых и пушистых в нашей политике нет.

Мы заканчиваем разговор под настойчивый стук в дверь — за ней первого президента ждут уже новые визитеры. Он пожимает руку и прощается.

— Ружье фирмы Merkel.

— Я недавно был в Бразилии, и меня поразила статуя Христа в Рио‑де-Жанейро. Это чудо све­та, которое действительно поражает, особенно храм под статуей. Я был впечатлен.

— На служебном автомобиле.

— Такие, конечно, есть, но я вам о них не расскажу.

— Ничего не боюсь. Я уже очень давно сплю с оружием и даже свою охрану предупредил, что если ко мне кто-то захочет прийти ночью в гости, то стреляю на поражение. Я незваным гостям не рад.