«Память- главный свидетель»

Матырина (Котеловская) София Михайловна 1927 гр. из д. Грязино Витебской области. «Ели брюкву, лебеду, сосновые шишки, конский щавель. Изредка было льняное масло. Хлеба не было. За счастье была брюква. Бабушка ее варила, ставила в чугунке на табурет, дети ели. … Начали пытать девочку: «Где брат?». Били ребенка прикладами очень сильно, выбили зубы и без сознания выкинули на крыльцо. … А девочку Катю фашисты сапогами забили до смерти. Немцы не давали хоронить ее и других, убитых в тот же день, трое суток».

Зимина Вера Германовна 1932 гр. уроженка г. Жлобин узница Озаричских концлагерей: «…погнали в наш первый лагерь. Было очень холодно и голодно, таял снег, ноги погружались в снежную кашицу… привели к лагерю – лесистому болоту, огражденному колючей проволокой… мама оставила нас, 4 детей, на кочках и каком- то узелке наших вещей, вернулась за бабушкой… Вокруг лагеря колючая проволока в несколько рядов с часовыми вышками и с пулеметами. Лагерь окружали канавы, заполненные водой. Подойти к ограде нельзя: мины и расстрел. Так в этом лагере на кочках в болотной ледяной воде под открытым небом мы переночевали… Утром выгнали нас из лагеря и приказали лезть в душегубки – машины с газом. …Страшно вспомнить!… газ, рвота. …Так привезли нас во второй лагерь… без бараков, шалашей, под открытым небом на сильно заболоченной местности голодные и холодные … устроились под сосной. …Шел снег, мокро, холодно. Переночевали еще одну ночь. По пути многие умирали, особенно маленькие детки…Повезли в третий лагерь. Здесь сидим сутки –вторые. Здесь дали нам хлеба: булку хлеба на 4 человека. Говорили, что хлеб со стеклом, но для нас и этот хлеб, даже со стеклом, был в радость».

Перелайко (Бокая) Виктория Викентьевна 1935 гр. родом из д. Продвино Могилевской области: «Июньским утром 1944 года по деревне прошел немец и приказал всем, абсолютно всем жителям выйти на улицу и следовать на школьный двор. … На школьном дворе приказали всем построиться в колонну. Объявили, что их детей в Германии ждет счастливое детство, такое, которого они не могли получить здесь при большевиках. Колонна взвыла. Взрослые начали кричать, плакать, прятать своих детей: кого под фартук, кого под мышку. Заплакали безутешно до смерти напуганные дети. Такой ужас охватил всех, что кажется солнышко навсегда померкло, небо опустилось на землю. Школьный двор никогда не слышал такого крика, плача, стенаний. Гитлеровцы подходили к колонне и, несмотря на безумные крики и плач выхватывали детей из рук родителей и направляли их в кузов грузовой машины… детей набрали полный кузов». Через лагеря в Паричах, Марьиной Горке, Заксенхаузен, Фалькензее девятилетняя Виктория и ее сестры Янина и Франтишка были вывезены в Баварию.

Жуковский Станислав Казимирович 1925 гр из д. Палубники остарбайтер, работал в шахте в Австрийских Альпах около г. Айзенштадт: «Лагерь размещался высоко в горах, там же была и шахта. Каждое утро узников спускали вглубь горы, вниз уходило 12 ее этажей-забоев. … Добыча руды велась вручную. … Рукавиц не было… Кормили дважды в день: перед спуском в забой и по возвращению из него. Питание было таким, что в рот не лезло. Суточная норма 200 граммов хлеба, чай, черпак баланды, брюква. Хлеб можно было есть утром, а часть его оставить на ужин. Брюкву жевали-жевали, сок проглатывался, а колючую ее кашицу – выплевывали. О мясном не мечтали, правда, редко, но все-таки было мясо – конина. С отбойным молотком работали 10 часов. … Очень частыми были ночные проверки».

Черных Виктор Михайлович 1932 гр, сын военнослужащего: «В начале 1944 года узников перевели в лагерь в г. Вагенс (Вольсбург), где находился завод «Фольксваген». Концлагерей в этом городе было много, только для русских – 6. Здесь все было организовано по немецким стандартам, лагерь охранялся эсэсовцами. Жили в бараке. Узников за людей, конечно, не считали. За малейшую провинность – расстрел или повешение. Любимое развлечение охранников – ночью, когда идет ливень, выгнать всех узников на улицу, а в бараке устроить обыск. Взрослое население лагеря работало, кто на заводе, кто разбирал развалины. А вот маленьких детей трудиться не заставляли: здесь маленьких детей использовали как доноров. Вечером их насильно забирали от матерей, а утром сообщали, что ребенок умер. … Днем над городом творили свою смертельную карусель американские самолеты, ночью – английские. Причем, бомбили не по целям, а по площадям. Применяли белый фосфор – земля горела. … Во всех трех лагерях, в которых пришлось побывать этой семье, были только женщины и дети. Это были в основном жены и дети офицерского состава Красной Армии, работников партийных и советских органов. … В глазах гитлеровцев это были недочеловеки, полуживотные. Самое ласковое слово, которое очень часто слышали узники – rusische Schwein (русская свинья). Рабочий день – 12 часов и более. На работу и с работы – только в колонне и под конвоем. Во время бомбардировок все бежали в бомбоубежища, русским же бросать рабочие места в это время было запрещено. Более того, были построены будки с амбразурой, из которых немцы-надзиратели наблюдали за работой русских во время бомбардировок. Если конвоиры замечали, что при возвращении в лагерь после трудового дня кто-то из узников с трудом переставлял ноги, того несчастного определяли на уничтожение. …Над особо провинившимися устраивали показательные казни. А если узник не понял приказ, отданный на немецком языке, или чем-то не понравился, несчастного жестоко избивали резиновыми дубинками. А какое было питание? Кружка жидкости под названием «кофе», кусок хлеба, черпак баланды».

Лобутин Валерий Иванович 1939 гр: «Голод достиг такой степени, что люди ели все, что содержало калории и могло быть переварено желудком. Одним из съедобных продуктов в городе стал мучной клей, на котором держались обои в домах. Его отскребали от бумаги и стен, чтобы затем смешивать с кипятком. Кушать хотелось постоянно. Утром открываешь глаза – и тут же начинает ныть в животе. Затем это ощущение нарастает, и появляется ноющая, непрекращающаяся боль, будто какой-то зверь ногтями рвет все нутро…. Первое время бабушка, пока могла ходить, работала в госпитале, приносила голые кости, которые в госпитале выбрасывались на помойку. Дома их дробили и снова вываривали. … Закончилось топливо и замёрзли водопроводные трубы – город остался без света и питьевой воды. … Хоронили умерших людей в вырытых траншеях. Трупы заворачивали в простыни, закапывали траншею после ее заполнения. Так была похоронена и бабушка, не выдержавшая блокадного голода. Обессиленные мама со старшим сыном Владимиром почти день (расстояние – 1 километр!) везли ее к месту захоронения, сами едва передвигались на опухших ногах. Старшего 15-ти летнего брата Владимира весной 1942 года мобилизовали на оборонный завод. Там давали еще стакан овсяной каши. Не всю кашу, конечно, брат съедал, оставлял самому младшему».

Базученко (Драницина) Татьяна Сергеевна, родилась в 1932 г в Ленинграде: «Дикторы радио рассказывали о ситуации в городе, через радиосеть предупреждали жителей не заводить случайных знакомств, не посещать незнакомых мест, особенно это касалось детей: в городе появилось людоедство. К покупающей игрушку девочке подошла прилично одетая незнакомая женщина. — Девочка, хочешь хлебушка, печенья? Пойдем со мной! Это недалеко! – И назвала адрес: — Вторая Советская. Ребенок, конечно, хотел и хлеба, и печенья, но, помня наказы дяди и предупреждения по радио, ответила, что придет, только не сейчас, а чуть позднее. Не успела Татьяна Сергеевна оглянуться, как та же женщина нашла новую жертву, тоже девочку, и уговорила ее. Татьяна Сергеевна увидела¸ что незнакомая девочка ушла с той женщиной, которая только что предлагала ей хлеб и печенье. Тут же сообразила, что с девочкой скоро случится нечто страшное, обратилась в милицию. С милиционером пошла по указанному адресу. В квартире жили три семьи, две комнаты были заперты на замок. Женщина сразу убедительно сказала: — У меня никого нет! Милиционер принялся простукивать стены ее комнаты, нашел потайную дверь в кладовку. А там – три бочки мяса! Осталось обнаружить девочку. В одной из закрытых комнат нашел перепуганную, абсолютно нагую, уже подготовленную девочку к самому страшному – убийству. Женщину, конечно, арестовали. А юную помощницу наградили: дали булку хлеба и 30 рублей».