Продюсером картины выступил режиссёр Карен Шахназаров.
«Раны ещё не зажили»
Юлия Шигарева, «АиФ»: Карен Георгиевич, я была очень удивлена, когда увидела вашу фамилию среди создателей фильма про чеченскую войну. Никак режиссёр фильмов «Мы из джаза», «Курьер», «Анна Каренина. История Вронского» не ассоциируется с чеченскими боевиками.
Карен Шахназаров: А чего здесь удивительного? Мне сценарий понравился. История ликвидации Шамиля Басаева - хотя у нас в фильме он Базгаев - невероятно интересная. Так что это не госзаказ, денег на фильм нам никто не давал.
- Вы сказали, что изменили фамилию одного из главных персонажей. А в самой истории много поменяли по сравнению с тем, как всё было в реальности?
- Нет, в жизни всё происходило так, как в кино показано. Люди, которые участвовали в той операции, живы, они нас консультировали. Может, конечно, что-то и недоговаривали (смеётся), ведь имена некоторых офицеров до сих пор нельзя разглашать.
- Пока над фильмом работали и с консультантами общались, что-то новое для себя открыли?
- Новое для себя? Открыл! Северокавказских актёров. Было искушение пойти по традиционному пути и на роли чеченцев, ингушей, осетин пригласить грузин или армян. Но я предложил всё-таки посмотреть местных. И выяснилось, что актёры они отличные - очень органичные, с харизмой.
Что же касается самой операции... Басаев тогда дерзейшую атаку задумал - он решил уничтожить самолёт с президентом, который должен был лететь на саммит в Санкт-Петербург. Для этого ему надо было заполучить ПЗРК (переносной зенитный ракетный комплекс. - Ред.). Но новые ПЗРК (и вот этой детали я не знал) закодированы на опознавание «свой - чужой». Российский самолёт ими сбить нельзя - ракеты в сторону уходят. Взломать эту программу очень трудно. Поэтому Басаев начал разыскивать старые советские ПЗРК, у которых такой кодировки ещё не было. Наши спецы, узнав, что он их ищет, разработали очень хитрую и очень сложную комбинацию, которая позволила Басаева устранить.
- Вы снимали в Осетии, Ингушетии. Там раны, нанесённые чеченскими войнами, затянулись?
- Там по-прежнему всё очень сложно. Так что раны всё ещё свежие.
- За время и первой, и второй чеченских кампаний столько трагедий разыгралось... Но перенести это на экраны рискнули единицы. Балабанов снял «Войну», Рогожкин - «Блокпост». Почему про Великую Отечественную чуть ли не каждый второй фильм снимается, а эти трогать боятся?
- Тема Великой Отечественной востребована - люди любят кино про ту войну. Из моих картин самая популярная - это «Белый тигр». А в Чечне, по сути, шла гражданская война. Это было очень тяжёлое событие в нашей истории. А про гражданскую войну рассказывать сложно. Необходимо найти какую-то грань, чтобы и правду показать, и вред не нанести.
Проверка временем
- В начале года отечественные картины били рекорды, собирая в прокате миллиарды рублей. Но премьеры, вышедшие в апреле-мае, зрителя не заинтересовали. Почему движение российского кино вверх закончилось так быстро?
- Потому что у нас очень мало кино снимается. Если бы мы снимали фильмов 300 в год, как в советское время, то и движение вверх не останавливалось бы.
Да и, честно говоря, эта арифметика - кто сколько миллионов собрал - меня начинает пугать. Картину - хорошая она или плохая - оценивает только время. С точки зрения кассы «Зеркало» Тарковского, провалившееся в прокате, - плохая картина. Но её по-прежнему смотрят во всём мире. А массу фильмов, которые вышли одновременно с ней и собрали хорошую кассу, теперь даже специалисты не вспомнят. Поэтому я, будучи рыночным человеком, не хотел бы оценивать картины только по финансам.
- Вы говорите: надо больше фильмов снимать. А у нас хватит людей, которые напишут такое количество интересных историй?
- Нет, не хватит, это верно. Сегодня и институт сценаристов надо возрождать, и институт редакторов, существовавший в советское время и очень жёстко работавший со сценариями. «Мы из джаза» я запускал у Георгия Данелии. Он заставил нас написать три варианта сценария, на обсуждениях раздолбав нас страшно. В итоге от первого варианта осталась лишь сцена с ворами, где вора в законе играл Евгений Евстигнеев. И до сих пор я, воспитанный на той, советской школе, первый вариант сценария выбрасываю и переписываю всё по несколько раз.
- «Как в советское время» - эта фраза звучит сегодня очень часто. Почему в советское время мы и в футбол хорошо играли, и фильмы снимать умели, и ракеты запускали, которые не падают? Сколько времени должно пройти, чтобы мы снова научились делать всё это хорошо?
- Я не смотрю на ситуацию так трагически. И, между прочим, прекрасно помню, как в 90-е гг., когда я говорил добрые слова про советское кино, меня некоторые просили: не надо так уж восхвалять наследие СССР. Так что я очень рад, что сегодня мы начали в своём прошлом видеть не только негатив.
И делать хорошо мы многое умеем. Мост вон построили! Что ты улыбаешься? Построили? Построили! И ракеты летают. Ну, какие-то падают. Так они и в советское время падали. И самолёты снова у нас делают.
И вообще, как-то неправильно мы ко всему этому относимся. Я советский человек, придерживаюсь определённых взглядов. Но когда смотрю на инфраструктуру, которую за эти годы построили... Ну не было этого в СССР! Всех этих торговых центров, развязок, заправок. Кажется, что здесь такого? Но ведь это всё нужно было просчитать, между собой увязать. Это логистика, это компании, это рабочие места.
Вы оглянитесь вокруг - всё время что-то строят! Москва стала действительно другой. И должен сказать, что она, пожалуй, лучше той Москвы, в которой я вырос. Что, нет, что ли? Конечно, лучше! Москва в советское время была городом милым, но достаточно безликим. Кафе не было, магазинов не было. Всей этой жизни, которая делает город городом, не было. Конечно, ностальгировать хорошо, но до определённых пределов.
- А сейчас всё бурлит?
- Ну, в общем-то, бурлит!