22 марта этого года исполняется 75 лет со дня трагической гибели жителей Хатыни. Историю о том, как фашисты ворвались в деревню, согнали всех ее жителей в сарай и подожгли, знает каждый, но то и дело история той страшной трагедии дополняется подробностями. Директор Государственного мемориального комплекса «Хатынь» Артур Зельский нашел некоторые из них. Его книга «Хатынь. Трагедия белорусских деревень» будет презентована на днях. Накануне премьеры мы встретились с автором.
Прочувствовать всем сердцем и при этом беспристрастно сопоставить детали. Пережить каждую трагедию и одновременно отбросить эмоции. Вникнуть в исторические дискуссии, но довериться только бесстрастным фактам. Директор Государственного мемориального комплекса «Хатынь» Артур Зельский во время написания своей книги «Хатынь. Трагедия белорусских деревень» пережил всю гамму чувств. В этом издании — общая боль людей Беларуси, ставших жертвами нацизма в Хатыни, Дальве, Тростенце, Озаричах, Полоцке. Но она же и о жизни. Скупые исторические факты автор изложил в научно-популярном формате. Артуру Гарриевичу удалось полностью восстановить хронологию того дня — 22 марта 1943 года, а также приоткрыть тайны создания мемориала. Он встретился со свидетелем трагедии Хатыни, который уже несколько лет отказывается общаться с журналистами.
В этой книге немало открытий. Оказывается, судьбу Хатыни изначально можно назвать трагической. Ведь ее сжигали дотла не раз. Накануне презентации книги Артур Зельский согласился на откровенный разговор.
Понимание истории
— Артур Гарриевич, читала несколько ваших интервью и поймала себя на мысли, что вы уж очень неравнодушны к теме войны. Понятно, для белорусов тема Хатыни особенная, да и статус руководителя мемориала обязывает, но чувствую, дело не только в этом…
— Я по образованию историк. Но даже не из-за этого тема войны для меня особенная. Это началось с истории маленькой девочки Аллочки. Ей было три года, когда пришла война. Вместе с семьей она жила в Минске. Не все знают, что в те времена детские сады принято было организовывать за городом. С мамами дети не находились. Считалось, что женщины не должны отвлекаться от работы. Когда на Минск упали первые бомбы, мама Аллочки бросилась за дочкой. Но транспорта уже не было. Она не шла, она стремглав бежала десятки километров. Когда оказалась на месте, на ногах были кровавые мозоли. Но она не чувствовала боли, зато сразу ощутила холодящую душу тишину — детей уже не было. Кто-то сказал, что ребят погрузили в машины и увезли в эвакуацию. Женщина в отчаянии бросилась обратно в Минск. Потом был вокзал и долгий путь сначала до Могилева, Вязьмы и Москвы и до Урала. Она искала девочку всю войну. Но так и не смогла найти. Аллочка словно испарилась. Не было ни одной весточки от нее. Оказалось, что, когда за детьми приехали машины, их так до места назначения и не доставили. Воспитатели бросили детей в лесу, а сами кинулись спасать свои пожитки. Немцы собирали ребят под елками как грибы. Когда собрали всех, отвезли в тот же садик. Так он стал детским домом. На протяжении всей войны, всех лет оккупации у этих деток брали кровь для немецких солдат и офицеров. Несчастные девочки и мальчики, кажется, светились — прозрачная кожа, шаткая от бессилия походка и огромные глаза. Дети, на судьбу которых выпали недетские испытания.