Почему создатели популярных технологий отказываются их использовать

Джастин Розенштейн заблокировал в своем ноутбуке Reddit, удалился из Snapchat, который он сравнивает с героином, и установил лимит на использование Facebook.

Но даже этого оказалось недостаточно. В августе 34-летний технический директор предпринял более радикальный шаг, чтобы защитить себя от социальных сетей и других вызывающих зависимость технологий. Розенштейн купил новый iPhone и попросил своего помощника установить родительский контроль, чтобы исключить возможность загружать какие бы то ни было приложения.

Он был чрезвычайно озабочен «лайками» на Facebook. И вот какая история: он — тот самый инженер Facebook, который придумал кнопку «нравится».

Спустя десятилетие после того, как он всю писал прототип этой «потрясающей», как ее потом назвали, кнопки, Розенштейн примкнул к небольшой, но растущей группе еретиков Кремниевой долины, протестующих против роста так называемой «экономики внимания». Среди этих протестующих редко встретишь основателей или руководителей компаний — у них мало стимулов отказываться от мантры, что их бизнес делает мир лучше. Недовольные, как правило, работают на ступеньку или две ниже по корпоративной лестнице: разработчики, инженеры и менеджеры по продуктам, которые, подобно Розенштейну, сначала строили основу цифрового мира, а теперь пытаются себя из этого мира вытащить. «Так часто бывает, что люди создают что-то с лучшими намерениями, а получают непредвиденные негативные последствия», — говорит Розенштейн.

Розенштейн, который также участвовал в создании Gchat во время работы в Google, больше всего встревожен психологическим воздействием технологий на людей. Растет обеспокоенность, что технологии не только вызывают зависимость, но и серьезно ограничивают способность людей сосредоточиваться, а также, возможно, снижают IQ. Одно из последних исследований показало, что простое присутствие смартфонов наносит ущерб когнитивным способностям — даже когда устройство выключено.

Но эти проблемы тривиальны по сравнению с разрушительным воздействием на политическую систему, которую, по мнению некоторых единомышленников Розенштейна, можно объяснить ростом социальных сетей и рынка внимания, который его стимулирует.

Видя прямую связь между зависимостью от социальных сетей и политическими потрясениями, такими как Brexit и избрание Дональда Трампа, они утверждают, что цифровые силы полностью перевернули политическую систему и могли ослабить демократию.

В 2007 году Розенштейн в составе небольшой группы сотрудников Facebook участвовал в создании, по его словам, «дико» успешной функции: кнопки «нравится». Люди наслаждались, получая или ставя лайки, а Facebook собирал ценные данные о предпочтениях пользователей, которые можно продавать рекламодателям. Идея вскоре была скопирована Twitter, Instagram и другими приложениями и веб-сайтами.

Появление новой функции в 2009 году анонсировала в записи блога коллега Розенштейна Ли Пирлман. Сейчас она тоже недовольна растущими побочными эффектами лайков. Она даже наняла себе помощника, который мониторит ее страницу в Facebook вместо нее.

«Одна из причин, по которой я считаю, что особенно важно говорить об этом сейчас, — мы можем быть последним поколением, которое помнит, как жили раньше», — говорит Розенштейн.

Показательно, что многие из этих молодых технологических работников отправляют своих детей в элитные школы Кремниевой долины, где запрещены iPhone, iPad и даже ноутбуки.

* * *

Одним апрельским утром этого года дизайнеры, программисты и технологические предприниматели со всего мира собрались в конференц-центре на берегу залива Сан-Франциско. Каждый из них заплатил до $1700, чтобы научиться манипулировать людьми на курсе, организованном Ниром Эйялем — автором книги «На крючке: как создавать продукты, формирующие привычки».

«Технологии, которые мы используем, превратились в навязчивые идеи, а то и попросту в наркоманию, — пишет Эйяль. — Нас тянет проверить уведомления, заглянуть на YouTube, Facebook или Twitter всего на несколько минут, а потом мы обнаруживаем, что потратили на это целый час». По его словам, это не случайность, все происходит «так, как и планировали их создатели».

Он объясняет тонкие психологические трюки, которые можно использовать, чтобы развивать у людей привычки. «Чувства скуки, одиночества, разочарования, замешательства и нерешительности часто провоцируют легкую боль или раздражение и побуждают к почти мгновенному и часто бессмысленному действию, чтобы подавить негативное ощущение», — пишет Эйяль.

Участники встречи 2017 года, возможно, были удивлены, когда Эйяль объявил, что в этом году речь пойдет о «чем-то немного другом». Он заговорил о растущей обеспокоенности тем, что технологические манипуляции вредны и аморальны. Он просил аудиторию не злоупотреблять навязчивым дизайном и не скатываться к принуждению.

Но при этом он защищал те техники, которые преподает, и не соглашался с позицией, согласно которой технологическая зависимость сравнивается с наркотической. «Так же, как мы не должны обвинять пекаря в том, что он готовит такие восхитительные угощения, мы не можем обвинять создателей технологий в том, что они делают настолько хороший продукт, что мы хотим им пользоваться», — считает он.

Эйяль привел несколько личных советов по сопротивлению технологиям. Например, рассказал о расширении Chrome, называемом DF YouTube, «которое сглаживает многие из внешних триггеров», и приложении под названием Pocket Points, которое «вознаграждает вас за то, что ваш телефон выключен, когда вам нужно сосредоточиться».

Дома он использует таймер, который ежедневно отключает доступ в интернет в установленное время. «Важно помнить, что мы не бессильны, — сказал он. — Мы всё держим под контролем».

Но так ли это? Если люди, которые создали эти технологии, предпринимают такие радикальные шаги, чтобы освободиться, стоит ли нам рассчитывать на свою свободную волю?

33-летний бывший сотрудник Google Тристан Харрис считает, что нет. «Все мы втянуты в эту систему, — говорит он. — Наш разум в ловушке. Наш выбор не так свободен, как мы думаем».

Харрис — выпускник Стэнфорда, учившийся у Би Джея Фогга, множество учеников которого, в том числе Эйяль, сделали карьеру в Кремниевой долине. Но Харрис стал изгоем, так как привлекает внимание к огромной власти, накопленной технологическими компаниями, и способам, которыми они используют свое влияние. «Горстка людей, работающих в нескольких технологических компаниях, по своему выбору будет определять, что сегодня думает миллиард человек», — сказал он на недавнем выступлении на конференции TED в Ванкувере.

История Харриса началась в 2013 году, когда он, будучи рядовым сотрудником Google, написал заметку об этике работы, которая попала в руки важным руководителям компании. Благодаря этому его повысили до должности разработчика философии продукта.

В рамках своей работы он изучал, как LinkedIn использует потребность в социальном взаимодействии для расширения своей сети, как YouTube и Netflix автоматически воспроизводят видеоролики и следующие эпизоды, лишая пользователей возможности выбора, как Snapchat путем навязчивой функции Snapstreaks поощряет почти постоянную связь между пользователями — в основном подростками.

Методы, используемые этими компаниями, не всегда одни и те же: они могут быть алгоритмически адаптированы к каждому человеку. Например, Facebook умеет определять, когда подростки чувствуют себя «неуверенными», «бесполезными» и «нуждаются в повышении уверенности». Такая подробная информация, добавляет Харрис, — это «идеальная модель того, на какие кнопки можно нажать у конкретного человека». И все эти методы могут быть проданы по самой высокой цене любой компании, которая готова платить Facebook за возможность пользоваться рычагами убеждения.

Харрис считает, что технологические компании изначально не планировали, чтобы их продукция вызывала привыкание. Они только реагировали на стимулы рекламной экономики, экспериментируя с методами, которые могли бы привлечь внимание людей, даже случайно наткнувшихся на высокоэффективный дизайн.

Друг из Facebook рассказал Харрису, что поначалу значок уведомления о новой активности должен был быть синим — он гармонировал с общим стилем соцсети. «Но никто его не использовал, — говорит Харрис. — Они заменили его на красный, и, конечно, все стали им пользоваться».

Красный значок теперь повсюду. «Красный — цвет-триггер, — отмечает Харрис. — Вот почему его используют как сигнал тревоги».

* * *

Разработчик, создавший инструмент pull-to-refresh (потяните, чтобы обновить), Лорен Брихтер говорит, что даже не предполагал, что его проект может вызывать привыкание, но полностью согласен, что эффект схож с игровыми автоматами. «Я согласен на 100%, — говорит он. — У меня двое детей, и я сожалею о каждой минуте, которую трачу на свой смартфон, не обращая на них внимания».

Этот инструмент был придуман Брихтером в 2009 году, и с тех пор стал одной из наиболее применяемых функций, несмотря на то, что в эпоху push-уведомлений приложения могут автоматически обновлять контент. Но у людей появилась психологическая зависимость от этой функции. «От нее легко можно отказаться», — говорит Брихтер, сравнивая это с ненужной кнопкой «закрыть двери» в лифтах с автоматически закрывающимися дверями.

«Я потратил много часов и недель, месяцев и лет, думая, повлияло ли положительно на общество или человечество хоть что-то из того, что я сделал», — признается Брихтер. Он заблокировал некоторые сайты, отключил push-уведомления, ограничил использование Telegram только перепиской с женой и двумя близкими друзьями, а также попытался отучить себя от Twitter. «Но я все еще трачу время на чтение тупых новостей, которые я уже знаю», — признается он, добавляя, что сожалеет о побочных эффектах своих изобретений.

Однако чувство вины испытывают далеко не все в этой сфере деятельности. Два изобретателя — Джастин Сантамария и Крис Марчеллино — работали в Apple над технологией push-уведомлений, которая была представлена ​​в 2009 году. Это было революционное изменение, но из-за него миллионы людей стали гораздо больше отвлекаться на свои телефоны.

Сантамария говорит, что технология не была «по своей сути хорошей или плохой». «Это более широкая дискуссия для общества, — говорит он. — Нормально ли отключить телефон, уходя с работы? Нормально ли, что я не отвечаю вам сразу? Нормально ли, что я не ставлю «лайк» всему, что появляется в Instagram?»

Его коллега Марчеллино также заявляет, что у него и в мыслях не было «ловить людей на крючок». «Все изменения были позитивными: эти приложения объединяют людей. ESPN сообщает вам, что игра окончена, а благодаря WhatsApp вы можете бесплатно общаться с родственником из Ирана, у которого смс-сообщения не включены в тарифный план».

Сейчас Марчеллино учится на нейрохирурга. Он говорит, что технологии могут влиять на те же неврологические пути, что азартные игры и употребление наркотиков. «Это те же самые схемы, которые заставляют людей искать пищу, комфорт, тепло, секс», — говорит он.

Он зачастую нажимает на красные иконки в приложениях, просто чтобы «сбросить их», но не считает использование психологической уязвимости человека неэтичным. «Это капитализм», — говорит он.

Возможно, в этом и проблема. Роджер Макнейми, венчурный инвестор, который чрезвычайно выгодно вложился в Google и Facebook, разочаровался в обеих компаниях. По его мнению, их изначальные миссии были испорчены кучей денег, которую они смогли заработать на рекламе.

«Facebook и Google утверждают, что дают пользователям то, что те хотят, — говорит Макнейми. — То же самое можно сказать о табачных компаниях и наркодилерах».

По его словам, благие намерения руководства Google и Facebook привели к ужасным последствиям, а чтобы устранить эти последствия, компании должны отказаться от своих рекламных моделей.

Но как могут они это сделать, если именно эти бизнес-модели сделали их двумя самыми богатыми компаниями планеты?

Соавтор «лайка» Розенштейн считает необходимым государственное регулирование «психологически манипулятивной рекламы», такое, как, например, в области табачной промышленности. «Если мы будем заботиться только об увеличении прибыли, — говорит он, — мы быстро попадем в антиутопию».

С ним согласен Джеймс Уильямс — бывший стратег Google, разработавший метрическую систему поисково-рекламного бизнеса компании.

Он говорит, что прозрение настигло его несколько лет назад, когда он заметил, что окружен технологиями, которые мешают ему сосредоточиться, когда это нужно. Потом на работе он взглянул на один из разноцветных дисплеев, где показывалось количество людей, привлеченное к рекламодателям, и понял: «Это миллион человек, которых мы подтолкнули или убедили сделать то, чего они не собирались делать».

Тогда он начал независимые исследования, большая часть которых проводилась во время работы в Google. Примерно через 18 месяцев он увидел меморандум Харриса, и они стали союзниками, изо всех сил пытаясь внести изменения изнутри.

Уильямс и Харрис покинули Google в одно и то же время, а также основали группу Time Well Spent, которая стремится создать общественный импульс для изменения подхода крупных технологических компаний. Уильямсу трудно понять, почему этот вопрос не поднимается «на главной странице каждой газеты каждый день».

«87% людей просыпаются и ложатся спать со своими смартфонами», — говорит он.

По его словам, средства массовой информации все чаще работают на технологические компании и должны играть по правилам экономики внимания — то есть «преподносить сенсации, приманивать и развлекать, чтобы выжить».

После ошеломительной победы Дональда Трампа многие задались вопросами о роли так называемых «фейковых новостей» на Facebook, созданных российскими Twitter-ботами, а также таргетинговых программ, которые такие компании, как Cambridge Analytica, использовали для убеждения избирателей. Но Уильямс считает эти факторы симптомами более глубокой проблемы.

Дело не просто в махинаторах, которые используют интернет, чтобы изменить общественное мнение. Сама экономика внимания создана для продвижения такого феномена, как Трамп, который умело привлекает и удерживает внимание сторонников и критиков, используя или создавая возмущение.

Еще до президентских выборов Уильямс заявлял, что кампания популярного телеведущего ознаменовала собой водораздел, когда «экономика внимания, наконец, преодолела порог и стала проявляться в политической сфере».

Аналогичная динамика, по словам Уильямса, наблюдалась и несколькими месяцами ранее во время кампании Brexit.

После выборов в США Уильямс исследовал еще один аспект современного мира. Если экономика внимания подрывает нашу способность помнить, рассуждать, принимать решения самостоятельно — способности, которые необходимы для самоконтроля, — есть ли надежда для демократии?

«Динамика экономики внимания направлена на то, чтобы подорвать человеческую волю, — говорит он. — Если политика — это выражение нашей человеческой воли на индивидуальном и коллективном уровнях, то экономика внимания напрямую подрывает основы демократии». Если Apple, Facebook, Google, Twitter, Instagram и Snapchat постепенно ослабляют наши способности контролировать собственный разум, настанет ли момент, когда демократия перестанет функционировать?

«Сможем ли мы понять, если и когда это произойдет? — спрашивает Уильямс. — И, если не сможем, тогда как мы можем знать, что этого уже не произошло?»

The Guardian, перевод "Идеономики"