История продолжается
2012 год был объявлен Годом российской истории. Стал ли он переломным в восприятии соотечественниками основных событий нашей истории, удалось ли консолидировать усилия ученых в стремлении восстановить репутацию исторической науки как науки объективной и свободной от идеологизации – об этом мы беседуем с доктором исторических наук, членом-корреспондентом РАН, ректором РГГУ Ефимом ПИВОВАРОМ.
– Ефим Иосифович, закончился 2012 год, объявленный Президентом России Годом российской истории. Как вы считаете, использовала ли историческая наука такую прекрасную возможность для укрепления своих позиций? Удалось ли нашим историкам прояснить в общественном сознании некоторые заблуждения и стереотипы относительно знаковых событий нашей истории?
– Как историк я могу сказать, что это покажет время. А вот то, что пытались использовать, – бесспорно, и, конечно, какие-то результаты есть. Удалось привлечь внимание к знаменательным датам отечественной и мировой истории. 1150 лет образования российской государственности – это ведь ключевая дата не только российской истории. А Отечественная война 1812 года – это тоже не только российская история. И 400-летие окончания Смутного времени – все эти события были в течение года в центре общественного внимания, и, мне кажется, кое-что изменить в понимании этих событий нам удалось. Удались и некоторые организационные вещи – воссоздана сама институция российского общества историков. Она начинает работать, появляются проекты, которые будут иметь далеко идущие последствия.
– Ваш украинский коллега, академик Петр Толочко в интервью «СВ» предложил называть Год российской истории Годом древнерусской истории, поскольку такой подход включает в это празднование и Украину. В противном же случае мы даем повод для националистов говорить, что это – история только россиян.
– Знаковым поводом для объявления 2012 года Годом российской истории был указ о 1150-летии российской государственности. (Именно так была обозначена эта дата изначально, только потом президент издал указ о праздновании Года.) Но учитывая то, что это привело потом к формированию государственности и России в нынешних границах, и Украины в нынешних границах, и Беларуси – то, конечно, в этой идее Петра Петровича была логика. Но, с другой стороны, мы не имеем права воссоздавать указы, касающиеся других государств. И в этом тоже есть логика. Но конечно же мы подразумеваем под Годом российской истории гораздо более широкое историческое полотно.
– Насколько мне известно, независимо от формулировки, украинские ученые тоже присоединились к празднованию этой даты?
– Бесспорно. Эта дата объединила ученых и с Украины, и из Беларуси – это же часть их национальной истории, поэтому делить общее наследие бессмысленно. Все же мы понимаем, что после призвания варягов в Новгород была создана Киевская Русь – как мать всех государств, которая дала развитие всем государственным образованиям на территории Восточной Европы, в том числе и нынешним государствам. Мы проводили много конференций и обсуждений. В наших стенах, к примеру, было обсуждение книги Петра Толочко о проблемах, связанных с историей и археологическим наследием Древней Руси. И в большинстве случаев наши оценки совпадали. Как вы понимаете, одно дело – политическая история новых государств, а другое дело – наше общее наследие. Они пересекаются, коррелируют, но эти процессы, согласитесь, все-таки разные.
– А с таким подходом к истории соглашаются ваши коллеги из стран СНГ?
– Позиции разные. Какая-то часть солидарна, какая-то нет, но это нормальный творческий процесс. У каждой страны теперь уже своя национальная история, историки ее формируют. И в этом процессе не может быть какого-то равнения на одну точку зрения. Я не вижу особой угрозы в отсутствии полного единства. Потому что ведь мы не просто занимаемся историей, мы занимаемся историей для будущих поколений – для жителей Брянска, Белгорода, Харькова, Киева, Пскова, Нарвы, Оренбурга, Павлодара... Гражданская позиция для историка тоже очень важна, как и воспитательная функция у истории. Поэтому мы должны это учитывать и спокойно работать. Но взаимодействие ученых-историков крайне необходимо.
– В начале 1990-х историческая наука пережила что-то вроде «развода», не обошлось и без скандалов: искажались факты, делилось совместно нажитое культурное наследство, боролись за Гоголя, за Шевченко... Как сейчас обстоят дела?
– Сейчас, мне кажется, этот период уже становится тоже историей и здравый смысл побеждает. Хотя, конечно, я далек от утверждения, что все уже решено – это длительный процесс. Но есть масса примеров взаимодействия исторических школ разных стран, которые к такому консенсусу приходят: французские и немецкие историки или немецкие и польские историки. Чем больше мы изучаем историю друг друга, которую, как оказывается, мы не совсем хорошо знали, тем лучше мы понимаем мировой исторический процесс. Вы говорите о Шевченко – а он еще и основоположник казахстанской реалистической живописи, которым стал, будучи там в ссылке, делая зарисовки этих прекрасных казахских лиц, которые вы можете сегодня увидеть в музее в Киеве.
– Теперь и казахи присоединятся к спору, кому принадлежит Шевченко...
– Бессмысленное занятие – делить кого бы то ни было. Вся проза Шевченко – на русском языке, но это же не означает, что он не является важнейшим фактором формирования украинской культуры. А Гоголь много жил в Украине и воспроизвел много элементов народной украинской культуры, но никто же никогда не будет отрицать, что его творчество – важнейший фактор русской культуры. Надо не делить, а как раз учитывать многообразие этого общего культурного наследия.
– А способны ли историки новых независимых государств прийти к какому-то общему объективному пониманию и трактовке исторических событий?
– Возможно ли достижение какого-то консенсуса в анализе прошлого? Конечно, возможно. Прежде всего на основе научного анализа и деполитизации – насколько это возможно. Историческая продукция – это важнейший элемент воспитания. И как только политические элиты понимают, что воспитание негативного отношения к соседям опасно для самого этого общества, они приходят к нормальному взаимодействию. Сказать, что политика не влияет на историю, это, конечно, утопия, но все-таки должны быть разумные пределы. И решение этой проблемы в руках двух сообществ – и научного сообщества, и политической элиты.
И сейчас мы уже немало делаем в этом направлении. В каждом отдельном случае надо искать консенсус – будь то история Северной войны или место Мазепы и других гетманов Украины, будь то сюжеты, связанные с событиями Великой Отечественной войны или Второй мировой войны в целом. Сейчас начнет работать российско-украинская комиссия историков, и я надеюсь, что такая планомерная работа, которая из года в год становится все более академичной, должна привести к позитивным результатам.
– И эта работа особенно актуальна в связи с новым всплеском интеграционной активности на постсоветском пространстве.
– Мне кажется, что именно «мягкая сила» должна сыграть очень большую роль. Именно общественность должна участвовать и продвигать эти процессы. И образовательное сообщество, и деятели культуры, и представители спорта, и журналисты. Форумы интеллигенции, форумы русскоязычной прессы, которые мы проводим в разных городах и столицах СНГ, дают иногда больший результат, чем встречи профессиональных политиков. У нас, например, есть такая постоянно действующая площадка, как форум ректоров гуманитарных университетов стран СНГ. Это позволяет нам постоянно находиться во взаимодействии и отчасти обеспечивать то, что мы называем гуманитарным измерением интеграции. Политическая интеграция – процесс долгий и сложный. А вот интеграционные процессы в гуманитарной сфере – вещь очень реальная и результативная. Здесь огромное поле, и тут надо более активно работать. У нас в РГГУ есть, например, ассоциация украинистов, в стенах нашего вуза базируется общество Россия – Азербайджан. Мы очень многое делаем для усиления наших контактов со странами Центральной Азии, Казахстана. Но я вижу, что резервов здесь гораздо больше, чем мы используем. Эту «мягкую силу» надо активнее вовлекать в интеграционную деятельность. В том числе используя интеллектуальный потенциал профессионального экспертного сообщества. Это поможет выработать более точные стратегии в отношении наших соседей, изучив модели их развития и поняв общественное настроение в этих странах.