Парни из первой шеренги
Пожарный Петр МАКАРЕНКО, служивший в части по охране реактора, запомнил их молодыми
«Реактор никогда и ни при каких обстоятельствах не может разрушиться. Максимум, что может случиться, — произойдет пожар». Эту фразу руководства Чернобыльской АЭС пожарный Петр Макаренко запомнил на всю жизнь. А тогда, в сентябре 1981-го, когда он только устроился работать на станцию и поселился в Припяти, их днями натаскивали на ликвидацию возгорания.
— Наша часть на тот момент состояла из трех караулов по 18 человек, всего в ней служило около 80 пожарных. Мы заступали на дежурство по графику сутки через двое, имели спецдопуски на посещение станции и, разумеется, понимали, что охраняем достаточно опасное производство. Но специальной «атомной» подготовки никто из нас не получил, — вспоминает Петр Макаренко, в то время старший пожарный ВПЧ-2 по охране Чернобыльской АЭС. — Да, мы знали общее устройство АЭС и физику атома, схему расположения энергоблоков и машинного зала. Однако за пять лет, предшествовавших аварии, ни разу не были и не тренировались на действующем реакторе. Все, что мы умели и к чему реально готовились, — затушить возгорание в машинном зале, возникновение которого инженеры-ядерщики все-таки допускали.
Общежитие, в котором вместе с женой и двухлетним сыном жил Петр Макаренко, вплотную прилегало к СВПЧ-6 (эта часть отвечала за безопасность города Припяти и находилась в 2,5 км от станции). Из окон второго этажа рано утром 26 апреля хорошо была видна колонна пожарных машин. Их было несколько десятков, они не глушили двигатели. На многих — госномера Киевской области и Киева…
— Новость ударила как обухом по голове: пожар и взрыв на 4-м энергоблоке, реактор разрушен. Из отпуска срочно отозван начальник ВПЧ-2 Леонид Телятников, он руководил операцией. Володя Правик, Вася Игнатенко, Витя Кибенок и еще трое ребят из третьего караула СВПЧ-6 тушили пожар и получили сильнейшую дозу облучения. Госпитализированы в припятскую больницу — жить не будут, — рассказывает о событиях того утра Петр Николаевич. — Все вокруг говорили, что именно они, первая шеренга, совершили настоящий подвиг. Но тогда я еще не до конца осознавал масштаб произошедшей катастрофы. Перед глазами у меня стоял Вася Игнатенко, который жил с женой прямо над нами, точно в такой же однокомнатной квартирке. Шутник, спортсмен, вот-вот должен был стать папой, и тут вдруг «жить не будут». У Володи Правика за два дня до взрыва родилась дочь, только-только отметили. Вел сатирическую стенгазету, очень переживал, что старлея ему вот уже четвертый год не дают. Витя Кибенок — жена на сносях, со дня на день должна родить... В голове все это просто не укладывалось. Однако в больницу к пострадавшим врачи категорически не пускали — фон в их палатах, как говорили, зашкаливал.
Затем события закрутились с бешеной скоростью. Срочный отзыв с выходного и еще 5 беспокойных суток в городе, который через 48 часов превратится в обезлюдевшие бетонные декорации.
— Паники ни среди местного населения, ни среди городских служб не было. В школах в субботу целый день шли занятия (при закрытых окнах), работали магазины, вечером даже играли свадьбу. Но 50-тысячный город знал: случилась серьезная авария. Об этом косвенно свидетельствовали отключенные телефонные линии и кордоны ГАИ на въезде в город, — продолжает свой рассказ Петр Макаренко. — Рано утром 27 апреля, как и многие, я вывез жену с сыном за пределы Припяти и посадил в первую попутку до Наровлянского района, где жили мать и теща. Хорошо помню, как коляску мы накрыли сверху толстым верблюжьим одеялом, — чтоб туда не просачивались радиоактивные частицы. В этот же день колонны автобусов начали массовый вывоз горожан… Вечером в Припяти светились считаные окна. Но было и еще одно свечение, которое я не забуду до конца жизни: от реактора на высоту 80—90 метров поднимались раскаленные искры. Это был настоящий атомный вулкан!
За первые сутки дежурства старший пожарный Макаренко получил дозу в 10 рентген облучения. За четверо последующих — еще 30. Обиднее всего было то, что даже пища, которой их кормили в столовой все эти дни, была загрязнена радионуклидами. Не спасал ни йодистый калий, который нужно было пить по ложке в день, ни выданные позже таблетки. 30 апреля весь второй караул ВПЧ-2 увозил с собой в больницу книжечку участника ликвидации, справку о полученной дозе радиации и страшный вердикт припятского врача: «Жить вам, ребята, осталось не более 30 дней».
— Настроение было тягостное. Мы были наслышаны о том, что омертвение тканей у героев первой шеренги достигло 60 процентов. Они таяли на глазах. Чтобы спасти жизнь нашему начальнику майору Телятникову, московские медики делали неоднократное переливание крови, пытаясь ее максимально «обновить», — рассказывает о пребывании в госпитале города Иванков Петр Николаевич.
Из больницы — на сутки домой, проведать родных. Оттуда — в Киев, в управление пожарной охраны. Здесь сказали: «Бери отпуск и в Одессу на отдых с семьей!» О том, когда возвращаться на службу, никто не обмолвился ни словом. Видимо, негласный диагноз «30 суток» просочился и сюда…
— Все вещи, которые мы взяли с собой из Припяти и за которыми даже отдельно возвращались в опечатанную квартиру, пришлось потом выбросить. Фонили. В Одессе покупали все новое на те 200 рублей, что мне дали после госпиталя. Отдых был тяжелым: во всем теле чувствовал слабость, кружилась голова, на солнце несколько раз терял сознание. Но даже тогда я понимал: это мелочи в сравнении с тем, что пережили пожарные, дежурившие в ночь на 26 апреля. Они спасли не только Европу, они спасли всех нас, — вспоминает Петр Макаренко. — В сентябре 1986-го мы получили квартиру в городе Белоцерковь Киевской области. Три года я отработал там в пожарной части по охране шинного завода. Затем перевелся в Гомель, оттуда — в Минск. На пенсию в декабре 1999-го уходил начальником 18-й части Фрунзенского райотдела по ЧС. Сейчас работаю на Белорусской железной дороге старшим инструктором по противопожарной профилактике. Как видите, остался верен любимой профессии.
…И светлой памяти погибших коллег. Каждый год 26 апреля он приходит на улицу Василия Игнатенко. Возлагает цветы к барельефу и идет в храм. Ставить свечки своим вечно молодым друзьям, не растерявшимся и не отступившим 26 лет назад — «при стечении самых невероятных вероятностей».