Прямая и явная готовность

Основоположник джамахирии и добрый друг белорусского государства Муаммар Каддафи, сочтя, вероятно, что «ситуация повернулась таким образом, что над страной нависла реальная угроза», ничтоже сумняшеся использовал против «крыс» и «тараканов» (ливийская разновидность «отморозков») вооруженные силы, включая ПВО и ВВС.

О том, стоит ли белорусскому государству облизываться на опыт своих экстравагантных камрадов, корреспондент «БелГазеты» поинтересовался у военного летчика капитана запаса Виктора М., успевшего послужить не только в современной Беларуси, но и в доперестроечном СССР, в т.ч. в 326-й тяжелой бомбардировочной дивизии под командованием генерал-майора Джохара Дудаева.

- Белорусский президент заявил, что в случае «реальной угрозы» также мог бы использовать вооруженные силы. Как относятся к подобным заявлениям люди, не понаслышке знающие, что такое армия?

- Отличительная специфика армии в том, что там учат убивать. В отличие, скажем, от милиции, где убивать все-таки особо не учат. Там, где армию используют для подавления народных волнений, всегда начинается братоубийство.


Помню, в 1970-е гг., когда я учился в Тамбовском авиационном училище, никто даже близко не рассматривал возможность применения вооруженных сил для решения внутренних конфликтов. Даже в дисциплинах, не имевших отношения к специфике ведения боя, такая тема не затрагивалась. Это было аксиомой: армия должна защищать народ от внешней агрессии - других задач у нее нет.

Иногда среди курсантов заходил разговор: «А вот если тебе прикажут бомбить безоружных людей, ты будешь это выполнять?» Те, кто был помоложе и опыта имел поменьше, отвечали: «Ну а как же - приказ есть приказ». Ребята постарше были не так категоричны. А ведь мы тогда рассуждали о… гражданских объектах на территории врага! То есть даже насчет того, можно ли убивать безоружного противника, у нас возникали сомнения. А чтобы выступать против собственного народа - такая мысль и в голову нам прийти не могла.

- В устах западного политика заявление, подобное тому, что сделал Лукашенко, звучало бы как прямой вызов гражданскому обществу и вряд ли добавило бы его автору очков. Почему президент решился на столь странную эскападу?

- Наверняка это было сказано не для красного словца, а как предупреждение всем, кто еще не утратил желания перемен: в случае чего возможно всё. Предупреждение это должно насторожить тех, кто имеет дело с оружием. Особенно офицерский состав - людей зрелых и помнящих, во что вылилось во времена перестройки использование военной силы в Вильнюсе, Тбилиси.

Я долго думал над словами президента еще и вот почему. У нас ведь есть огромная милицейская армия, сравнимая по численности с армией регулярной. Все эти спецназы, ОМОН, внутренние войска. Неужели может возникнуть ситуация, когда для разгона толпы милицейских сил окажется недостаточно? Но тогда возникает вопрос: если такая толпа соберется, значит, это уже будут не «отморозки», которых «народ не поддерживает», - это уже и будет сам народ. Так что кадровые военные должны для себя решить, как им поступать в подобном случае - по приказу или по совести.

- То есть вы не исключаете вариант, когда верховное командование отдаст приказ стрелять, а офицеры среднего звена ему не подчинятся?

- Не исключаю. В армии немало совестливых людей, которые никогда не будут стрелять в свой народ. Но есть и такие, которые будут стрелять. И не потому, что они злые или жестокие. Просто у них семья, им за квартиру нужно платить… Белорусские военные получают хорошее жалованье, военные пенсии на порядок выше гражданских, и далеко не все готовы отказаться от этих благ.

Хотя здесь палка о двух концах. Ведь когда используют армию внутри страны, такую ситуацию не назовешь нормальной. И она будет оставаться ненормальной до тех пор, пока не сменится власть, решившая пострелять по своим. Военным в любом случае придется отвечать: если не перед тем, кто отдавал приказ, так - рано или поздно - перед теми, против кого этот приказ был направлен.

Опять же вспомним Вильнюс, Тбилиси. Армия оказывается между двух огней, а механизма, который позволил бы военнослужащему сказать: «Я не буду выполнять приказ, противоречащий конституции», в стране у нас не выработано. Поэтому на месте президента я не стал бы играть такими вещами - подобные игры кончаются трагедией для обеих сторон.

- А не случится ли так, что после громкого президентского заявления в Военной академии начнут преподавать тактику ведения боевых действий против «внутреннего врага»?

- Не думаю. Это было бы полным абсурдом.

- Имя вашего бывшего командира, Дудаева, как раз связано с ситуацией, когда власть использовала армию против граждан своего государства. Я имею в виду военные кампании в Чечне…

- Дудаев - неоднозначная личность. За то время, когда он был моим командиром, у меня сложилось о нем хорошее мнение. С командирами, которые были до него, я не мог поговорить откровенно и сказать все, что думаю, потому что сразу бы «попал на крючок». А Дудаев был человеком широких взглядов, с ним я мог поделиться любыми мыслями, не опасаясь, что он сдаст меня «особистам».

У нас с ним вообще сложились хорошие отношения - мы даже ездили вместе в Чечню, в гости к его брату. Но при этом он был сильным руководителем, жестким, умел давить на людей. Когда проходили совещания, полковники стояли перед ним, опустив глаза. В этом он чем-то был схож с Александром Григорьевичем. Возможно, авторитарная сторона его личности и возобладала в нем, когда он стал президентом Чечни.

- Могли ли российские власти разрубить «чеченский узел», не используя вооруженные силы?

- Это сложный вопрос, он требует отдельного разговора…