Рушничок на счастье
Елена Романова, romanova@vayar.sml.by © Фото Андрея Артюховского
В каждой семье наверняка есть свои реликвии. У кого-то в узорчатой шкатулке хранится старинный перстень, кто-то бережет орден деда — участника Великой Отечественной войны, а кто-то — фотографии давних времен. В семье моей подруги, например, пользуются почетом антикварные настенные часы в красивом деревянном корпусе — память о деде, привезшем этот трофей из побежденной Германии.
А реликвия моей семьи скромна и, на первый взгляд, совсем заурядна: льняные рушнички без вышивки и особых узоров. Их в незапамятные времена сделала моя бабушка — Анна Антоновна Каптур. Некогда плодами ее рукоделия был наполнен весь дом: от вязаных кружевных подзоров до дорожек-половиков. Но ничто не вечно, остались только три рушничка. Мы ими охотно пользовались: а как же, экологически чистая продукция! Однако, заметив, что ткань полотенец от стирок стала истончаться, мама попросила:
— Береги их — последняя память о нашей Антоновне.
И я припрятала рушнички подальше. Берегу их до сих пор…
Великая труженица была моя бабушка. Троих детей вырастила она одна после того, как в 1937 году репрессировали моего деда Владимира Тарасовича, впоследствии посмертно реабилитированного. Вот и приходилось гаротной — не избалованной счастьем — женщине крутиться, чтобы одеть семью, обустроить и украсить незатейливый быт. А это огромный труд, который многим нынешним теперь даже представить невозможно.
Например, те же рушнички начинались с того, что бабушка сеяла лен. К уборке приступала, когда посевы начинали желтеть. Это называлось «брать лен»: стебли выдергивают пучком с корнями, к одному — еще пучок, еще… Пока не получится ладный сноп, который обвязывают у семенных коробочек перевяслом, ловко скрученным из тех же стеблей льна. Сноп к снопу ставится домиком — так из нескольких получается «бабка». Откуда это знаю? Да самой довелось брать лен.
Раньше всем жителям деревни давали «колхозные нормы»: независимо от того, колхозник ты или нет, каждый должен был выбрать норму льна, прополоть столько-то соток картофеля, свеклы и так далее. Не сделаешь — не дадут косить сено для коровы или еще какие бедствия падут на твою голову… На летние каникулы я приезжала в деревню к тете, директору местной школы. На «нормах» работала вся семья — и, конечно, для меня исключения никто не делал.
Бывало, тетя приведет меня и мою двоюродную сестру к нашей делянке на льняном поле и скажет перед тем, как самой уйти делать другую работу:
— Чтоб эту полосочку, что я отмерила, от дороги до леса выбрали. Потом можете домой идти.
А начинали так детей учить лет с пяти-шести. И ничего, мы старались. Разумеется, уставали: вскоре от «физических упражнений» на свежем воздухе страшно хотелось есть, начинала болеть спина. Терпели — дела, не завершив, не бросали. Считаю, что такая наука дорогого стоит…
В свое время бабушка, выбрав лен таким манером, выждав сроки на просушку, приступала к мочению. Снопы подвозили к заводи на реке Нача, погружали в воду на пару недель, прижав жердями. Готов ли лен, определяли с помощью «опытков»: горсть стеблей сушили в печи, мяли на мялке, испытывая, хорошо ли отделяются древесные волокна (кострица) от лубяных. Потом бабушка выполаскивала снопы, отжимала руками, ставила в «бабки», но теперь уже верхушками вниз, чтобы стекла вода и лен согрелся.
В последних числах августа — начале сентября лен сушили. Для этого бабушка раскладывала снопы на пожне через равные промежутки, затем, разрезав перевясла серпом, тонким слоем расстилала стебли. Получались длинные ровные ряды. Для «стлания» особенно хороша была погода с частыми дождями, росами и туманами. Опасались раннего снега, так как из-под него лен было уже не достать.
На ветру и под солнцем лен сох и отбеливался. Однако и выгибался дугой! Через неделю стебли переворачивали, чтобы они выровнялись и подсушились с другой стороны. Перед следующим этапом — досушка в овине (пуне) — бабушка снова ставила «опытки». Лен снимали со стлища только в сухую погоду, снова связывали в снопы, везли к пуне. Сушили, развязав снопы, в вертикальном положении («садили») на жердях, установленных под потолком. Нельзя было пересушить лен, иначе он годился лишь на паклю.
Затем бабушка приступала к «мятью». Сначала она обрабатывала стебли тяжелой наклонной мялкой, сделанной из комлевой части бревна, затем — легкой горизонтальной, столярной работы. За день бабушка могла обработать до двух пудов волокна. Во время этих манипуляций древесная часть измельчалась и удалялась, оставались волокна, которые необходимо было надлежащим образом разделить, а также удалить остатки кострицы. Для этого надо было лен трепать. Затем волокна чесали.
Надо сказать, что чесание требовало особого мастерства, его во все времена поручали наиболее опытным работницам. Бабушка всегда выполняла это дело сама, не доверяя дочерям.
После этого этапа работ волокна связывались в пучки. Только после всех этих перипетий лен был готов к тому, чтобы превратиться в нить. А прясть, отмечу, моя бабушка умела отменно до старости.
Зимой приступали к ткачеству. Деревянный станок для этого дела до ареста успел сделать мой дедушка. Я не видела этого процесса с участием бабушки: когда я подросла, станка уже и в помине не было. Но я так ясно представляю мою дорогую труженицу за этой работой… Все было подвластно ее ловким, умелым пальцам! Так в ее неутомимых руках родились эти три домотканых льняных рушника, ставшие нашей семейной реликвией.
Берегу эти простые полотенчики, познавшие столько бабушкиного труда. Одно с соответствующим наказом отдала недавно старшей дочери Марии, второе положила в приданое младшей — Ольге. Третье будет внучку Дашеньку дожидаться. Пусть девочки мои помнят свою прабабушку и прапрабабушку Анну!