Павел Татарников: «Все сказки построены на страхе…»
Арина Сандович
Его иллюстрации завоевывали Европу во времена, когда иностранцы только-только начинали учить название новой для себя страны — Беларусь. Сегодня среди многочисленных наград Павла Татарникова есть и два «Золотых яблока». Для книжного иллюстратора это все равно что «Оскар» для кинематографиста. Художник рассказал, какие сказки надо читать детям, что удивило японцев в белорусском фольклоре и какое отношение он имеет к Адаму Мицкевичу.
— Павел, глядя на ваши работы, не перестаешь удивляться, как тонко вы умеете передать дыхание прошлого!
— Профессия графика и книжного иллюстратора обязывает иметь широкий кругозор и хорошо разбираться в искусстве и исторических реалиях. Без этого невозможно работать. Я историей интересовался всегда. Но с каждой новой работой мне приходится изучать все тонкости и нюансы той эпохи, к которой принадлежат мои герои. Даже если они сказочные или мифологические персонажи.
— Вы начали рисовать очень рано — в два года. Наверняка, в ход шли обои, книги…
— Каюсь, постоянно рисовал в детстве в книгах: «улучшал» главных героев. Слава богу, мама с папой меня за это не наказывали, а позволяли себя творчески проявлять. Сначала мы жили в частном доме в Бресте, и когда мы должны были переехать, родители разрешили нам с сестрой разрисовать стены портретами и шаржами на наших друзей и знакомых. Мы уже переселились в обычную многоэтажку, а старый дом все не сносили. Он стоял без окон и дверей, и по всему городу скоро разнеслись слухи о странном доме с рисунками на стенах.
— А как вы относитесь к граффити?
— Это явление связано с движением панков, которые таким образом выражали свой протест, а также со странами с этническими или политическими противостояниями. Со временем граффити превратились в вид городского искусства. Но протестный характер остался. Вот почему на постсоветском пространстве, где бездарная архитектура уничтожила неповторимый облик городов и местечек, оно нашло благодатную почву для развития. К сожалению, эти серые, суицидальные многоэтажки строятся и сейчас. Но и граффити у нас тоже не всегда адекватные. Когда я вижу их, то самое главное для меня — сделаны ли они с художественным вкусом, могут ли украсить здание и внести в его жизнь новую струю? Если разрешить всем рисовать на стенах это тоже может обернуться катастрофой. На мой взгляд, граффити, а также разные надписи на стенах есть сублимация творческой энергии людей, которые «не нарисовались» в детстве.
— Приходилось ли вам отказываться от каких-то заказов из-за того, что они противоречили вашему мировоззрению?
— Когда только начинал, то, безусловно, брался за любую работу. И первый мой заработок, за который я купил себе джинсы, ремень и кресло, была всем известная «Муха-цокотуха» Корнея Чуковского. А сейчас я уже вышел на тот уровень, когда могу позволить себе работать над тем, что мне нравится. Как и у любого творческого человека, время от времени у меня возникают определенные проблемы с поиском и воплощением образов, чтобы им верили читатели.
— Павел, как так получилось, что художника-иллюстратора из Беларуси знают по всей Европе, а заказы приходят даже из далекого Китая?
— Все благодаря участию в международных книжных выставках, которые являются грандиозными конкурсами-просмотрами, где издатели ищут себе новых авторов и художников.
— И это, конечно же, более интересно и перспективно, нежели работать в госиздательстве…
— В государственных издательствах я не работаю уже более десяти лет, но расценки там неплохие. Безусловно, в сравнении с общеевропейскими они в несколько раз ниже. Но это связано с тем, что у них просто нет возможности платить больше. Например, в Европе за право использовать полосную иллюстрацию заплатят в среднем 200–250 евро, в США и Японии — в три раза больше. А дороже всего наш труд ценится в Британии, поскольку курс фунта очень высокий.
— Ваши многочисленные коллеги, та же Туве Янссо, создательница муми-троллей, не только рисуют иллюстрации, но и сочиняют сказки и истории к ним. А у вас никогда не возникало такого соблазна?
— Это новое течение среди художников-иллюстраторов. У меня есть истории, но мне пока еще не хватило смелости представить их публике вместе с рисунками. Вот мой покойный отец, тоже, к слову, художник, писал стихи с иллюстрациями, создавал красочные книжки-раскладушки для любимого внука — моего племянника.
— А хорошо ли вы знаете свои корни?
— Свое семейное древо могу проследить до ХІХ столетия. И по линии отца, и по линии матери — все были из зажиточных крестьян. На Орловщине, откуда родом мой дед Иван Федосеевич, татарником называют репейник. Как и в любой семье, где знают и уважают свои корни, у нас есть семейная легенда, согласно которой мой прапрадед Томаш был родным племянником самого Адама Мицкевича. И мне очень хочется это проверить.
— Как правильно выбрать для ребенка книжку?
— Детские книжки создают и покупают взрослые. И если бы все зависело от самих детей, может, они вообще никакими книжками бы не интересовались — лучше поиграть в компьютерные игры. Поэтому родители должны увлечь своих чад чтением. В детстве я наблюдал: если в семье есть библиотека, то дети ею интересуются. А бывает, заходишь в квартиру, а там ни одной книги.
Естественно, дети там читать не будут. По поводу качества: хорошо оформленная книга всегда стоила недешево. Тут все зависит от вкусов и финансовых возможностей родителей. Но, опять же, повторюсь — детям интереснее развлекаться и совершать простые действия. Намного легче нажать на кнопку клавиатуры, нежели научиться читать и писать. Но от классической формы книги пока никуда не уйдешь: ее компьютерный вариант несовершенен, людям тяжело читать с экрана. Конечно, он обязательно появится, будет хорошо проиллюстрирован и сможет воспитывать вкус. Просто это — другая форма подачи книги. И не стоит все воспринимать так драматично: перешло же однажды человечество с бересты и кожи на бумагу!
— Какие проблемы есть сегодня у белорусского книгоиздательства?
— Самая основная проблема — языковая. Наш сосед говорит на том же самом языке, на котором мы в большинстве своем разговариваем и читаем. Если не поддерживать белорусскоязычную книгу, она просто исчезнет. А вскоре исчезнет и русскоязычная, потому что российские книгоиздатели обладают большими возможностями и конкурентоспособностью.
— Сегодня много говорят о том, что современной литературе остро не хватает детских писателей, сказочников. И это касается не только Беларуси, но и всего мира…
— Их всегда было мало. Это очень талантливые люди, которые рождаются раз в столетие или даже реже. И если мы припомним классиков сказки — Шарля Перро, братьев Гримм, Ханса Кристиана Андерсена и сравним их с тем большим количеством литераторов, что существовали тогда и сейчас, то увидим, насколько это редкое дарование. Считаю, что народ — самый лучший автор сказок и легенд, они возникли, когда еще не было ни рассказов, ни романов с пьесами. Они создавались именно для этой нации и согласно ее представлениям о добре и зле, красоте и уродстве. А сейчас из-за глобализации все эти границы стерлись. Очень важно читать детям сначала сказки их народа, а уже потом знакомить с другими, поскольку именно сказки закладывают фундамент национальной идентичности и самосознания.
— Над чем сейчас работаете?
— Над восточной сказкой для китайских книгоиздателей — «Небесный император и десять солнц». Она очень известна в Поднебесной: китайцы знают ее наизусть, как мы сказку про Колобка. Для меня работать с этой сказкой очень интересно.
Ведь пришлось много времени провести в библиотеках, изучая книги по дзен-буддизму и конфуцианству, современному и традиционному искусству Поднебесной, чтобы погрузиться в китайскую космогонию — огромный концепт их исконного световосприятия.
— Нынешние родители нередко жалуются на излишнюю жестокость современных сказок и мультфильмов…
— Все сказки построены на страхе. Я сталкивался с редакторами, которые считали, что нужно убрать все эти ужасы. «А давайте-ка у нас волк не будет никого съедать в «Красной Шапочке», а Покатигорошек пусть не отрубает головы этому ужасному змею. Зачем деткам-ангелочкам читать такие «боевики»?!» Но сказки ведь для того и придуманы, чтобы дети пережили страхи через определенные аллегорические образы и были более подготовлены к реальности, к тому, что есть такие категории нашего существования, как жизнь и смерть, счастье и беда… Может, страшные сказки помогали детям пережить так называемый всплеск немотивированной детской жестокости. Граница между жестокостью и нормой очень тонкая. В детстве мне было до слез жалко волка с мультфильма «Ну, погоди!». Я только и думал: «Ну, когда же наконец он словит этого противного зайчонка и съест его?». В народных сказках, несмотря на многочисленные ужасы и страхи, все было упорядоченно, и добро всегда побеждало зло. Японские издатели, которые, кстати, хотели полностью выкупить мои иллюстрации к книге «Царевна в подземном царстве», были удивлены тем, что в наших сказках так много змеев. В их мифологии змей, т. е. дракон, положительный персонаж, а у нас — отрицательный. И тут встает вопрос традиционной морали, ибо, когда мы, к примеру, читаем японскую сказку, нельзя забывать, что она создана согласно их культуре и религии. И то, что для нас табу, для них — совсем нет. Белорусская сказка очень близка к общеевропейской и отражает наши этнические связи с германцами, кельтами, балтами. Отсюда и общие сюжеты про злых драконов и заколдованных красавиц, про церкви и замки, что уходят под землю…