Сталинистские рецепты в России ("The Washington Post", США)

Когда в конце прошлого века и начале этого столетия рушились диктатуры, многие начали думать, что история движется только в одном направлении.

Прилив свободы охватил Восточную Азию и Восточную Европу, бывший Советский Союз и Индонезию. В эпоху глобальной торговли и коммуникаций весь мир, казалось, должен был последовать этому примеру. Исследователи и аналитические центры изучали демократизацию, зачастую предполагая, что ее можно наблюдать и предсказывать, как и любой другой естественный процесс, и что демократическому Западу не нужно ничего делать – только смотреть и ждать.

Энн Аппельбаум (Anne Applebaum), историк и колумнист Post, вспомнила, что приливы сменяются отливами, и занялась прямо противоположной темой. Сейчас, когда Владимир Путин упорно затягивает петлю на шее России, подробное исследование Аппельбаум о том, как устанавливается и восстанавливается тоталитаризм, выглядит не только грустной, но и полезной, и прозорливой книгой.

Новая работа Аппельбаум совсем не затрагивает Путина и лишь косвенно затрагивает Россию. «Железный занавес: подавление Восточной Европы 1945-56» («Iron Curtain: The Crushing of Eastern Europe, 1945-56») фокусируется на Польше, Венгрии и Восточной Германии и подробно рассматривает рецепты, которыми Советский Союз пользовался, чтобы удушить три очень разные страны.

Эта книга глубоко человечна, иногда забавна, зачастую надрывает сердце. Изложенная в ней история захватывает, несмотря на то, что мы знаем, чем она закончится. Она посвящена «тем восточноевропейцам, которые старались, насколько это было возможно, думать, видеть, слышать и говорить правду», но свои суждения автор выносит с оглядкой. Аппельбаум уважает невероятно трудные моральные дилеммы, которые ставил перед людьми тоталитаризм, и те многочисленные формы, которые сопротивление могло принимать, помимо самоубийственных восстаний.

Книга с увлекательными подробностями излагает, как во время Второй мировой войны Сталин готовился господствовать в Центральной Европе, обещая при этом Соединенным Штатам и Британии, что регион сможет сам выбрать свой путь. Полезным образцом для него стало то, как десятилетиями раньше большевики подчинили себе Россию и прочие советские республики. Лаконичные названия глав книги указывают на ключевые инструменты и болевые точки: полиция, насилие, этнические чистки, молодежь, радио, внутренние враги.

Они также наглядно показывают, насколько последовательно Путин реализует сталинистские рецепты. Как и Путин, приверженцы Сталина терпели некоторые демократические декорации, пока это было необходимо. Однако они с самого начала обеспечили себе контроль над органами безопасности (над КГБ, как бы он ни назывался), а органам безопасности – контроль над всем остальным в стране.

Как и Путин, первое время они сохраняли относительно свободную прессу. Однако ключевые СМИ— радио после Второй мировой войны, телевидение при Путине — были быстро поставлены под контроль.

Как и восточноевропейские тираны, Путин охотно винит во всех проблемах западные провокации, использует для укрепления своей власти националистические предубеждения, ищет внутренних врагов. («Они порылись в своих досье и выявили 25 категорий “врагов”, - пишет Аппельбаум о польской тайной полиции. – Позднее список расширился до 43 категорий».) Даже история с Pussy Riot не оригинальна – 60 лет назад коммунистов приводили в ужас странно одетые джазисты, которых они не могли контролировать.

Как и в путинской России, тех, кто протестовал, ждали избиения, аресты или смерть. Тогда, как и сейчас, понимали, что несколько примеров шокирующего насилия могут заставить замолчать множество людей.

«Исключительным достижением советского коммунизма, - пишет Аппельбаум, - была способность системы заставить множество аполитичных людей во множестве стран подчиняться без лишних протестов… Если арестовывали одного человека из круга 20-ти знакомых, этого могло хватить, чтобы держать остальных в страхе».

В отличие от Сталина, Путин пока не старается пропитать идеологией все сферы повседневной жизни – он требует покорности, а не рвения. Его мачистское позирование с голым торсом выглядит пародией на культ личности, внедрявшийся Сталиным со смертельной серьезностью. Он помогает обогащаться своим дружкам и контролирует природные ресурсы страны, но не запрещает частное предпринимательство целиком и полностью.

Есть и еще одно отличие: у поляков были основания чувствовать себя брошенными на произвол судьбы, когда опустился «железный занавес», но Запад — начиная с Уинстона Черчилля — тогда хотя бы признавал это. Напротив, когда Путин одну за другой искоренял свободы, чиновники из администрации Буша продолжали бессмысленно твердить, что Россия по-прежнему свободнее, чем в советские времена. Администрация Обамы сейчас без всякого толка пытается добиться от России помощи в деле продвижения демократии в Сирии и одновременно старается не позволить Конгрессу призвать путинских приспешников к ответу за смерти и аресты несогласных.

При всей своей трагичности в одном отношении «Железный занавес» - оптимистическая книга: диктаторы не сумели изменить человеческую природу. Европейцы восстали, сначала - в 1956 году, а затем - в 1989-м. Коммунизм рухнул.

Однако конец мог бы быть другим – или, по крайней мере, мог бы случиться позднее – если бы Запад не выступал безоговорочно в защиту свободы, в том числе - с помощью Плана Маршалла, НАТО, Радио «Свободная Европа» и Национального фонда демократии. Подобную же решимость необходимо проявить и в отношении подражателей Сталина из Белоруссии и Средней Азии, не говоря уже о его лучшем ученике, который угнездился в Кремле.