Профессор МГИМО Алексей Подберезкин: Внешняя политика в XXI веке во многом предопределяется интересами модернизации и интеграции в большинстве развитых стран
Внешняя политика в XXI веке во многом предопределяется интересами модернизации и интеграции в большинстве развитых стран. Так, в Японии, например, она основывается на трех фундаментальных посылах. Во-первых, на привлечении в страну иностранных инвестиций и максимальном выносе грязных производств в страны с дешевой рабочей силой (при сохранении за собой управленческой структуры); во-вторых, на создании в Юго-Восточной Азии крупнейшего подконтрольного рынка, подконтрольного финансам Японии; в-третьих, превращении Японии в законодателя мод новейших товаров и услуг. Эти фундаментальные основы, однако, не означают, что в Японии существует четкая модернизационная стратегия. Как отмечают некоторые авторы, "Для Японии выбор интеграционной модели выглядит весьма затруднительным в связи с общей неясностью и даже непредсказуемостью реальных изменений в стране. Однако смена внешнеполитических и экономических ориентиров неизбежна".
Таким образом даже для такой высокоразвитой страны как Япония, проблема модернизации и интеграции в мировое хозяйство не решена. В том числе и из-за внутриполитических сложностей. Думается, что аналогия между Россией и Японией не случайно, хотя эти страны находятся в разной с точки зрения уровня технологического положения и качества НЧП положении. Это совпадение, вызванное внутриполитической идеологической и политической незавершенностью, ярко отражает, на мой взгляд, общую мировую тенденцию, когда страны в XXI веке объективно стоят перед выбором вектора развития.
Это отразилось на колебаниях внешнеполитического курса России, вызванного поиском ориентиров в своей модернизационной политике - от односторонней ориентации США, до такой же ориентации на Евросоюз, а затем на создание Евразийского союза.
Выступление Д. Медведева - летом 2010 года перед российскими послами серьезно отличалось от предыдущего, состоявшегося в 2008 году (Президент России выступает с установочной речью раз в два года перед Послами России в МИДе), где он потребовал от высшего дипсостава "давать оценку, а иногда и просто отпор любым попыткам обеспечения национальных или групповых интересов в ущерб международному праву". Подобное сравнение наводит на мысль о том, что в 2010 году Д. Медведев внес слишком радикальные изменения не только в прежний внешнеполитический курс, но и на им самим утвержденную Концепцию внешней политики, подчинив задачу обеспечения национальных интересов частной задаче модернизации страны, опираясь на развитые страны Запада. Более того, в интересах модернизации (во всяком случае, так считают многие СМИ) он предложил провести модернизацию демократии и демократических институтов путем глобальных реформ. По его словам, международное сообщество должно составить список норм современной демократии и привлечь к участию в этом процессе все заинтересованные страны. "В целом интересам российской демократии отвечает следование как можно большего числа государств демократическим стандартам в их внутренней политике", сказал президент, подчеркнув при этом, что они "не могут быть навязаны в одностороннем порядке".
Эффективность внешней политики России в 2000-2010 годах непосредственно связана с темпами развития НЧП в мире. Количественный рост ВВП страны в 2000-2007 годы сопровождался укреплением внешнеполитического курса, но до определенного предела. Он, в частности, вызывал беспокойство на Западе, который ассоциировал выздоровление России с "возрождением империи", с одной стороны, и ее отставанием в качественном развитии, выражавшемся как в стагнации ИРЧП, так и развитии общественных институтов.
Примерно со второй половины первого десятилетия, особенно после 2007 года, в российской элите стала звучать озабоченность качественными параметрами развития экономики и общества, особенно теми, которые определяют качество человеческого потенциала.
Надо сказать, что для этого были все основания. В качестве примера обычно используется сопоставление такого показателя, как индекс человеческого развития - ИЧР (human development index, HDI). Он является среднеарифметическим трех субиндексов - ожидаемой продолжительности жизни, уровня образования, душевого уровня ВВП по ППС. Идеалом считается, когда каждый из субиндексов и ИЧР в целом достигает 1, т.е. максимально возможного в современных условиях значения.
Использование этого индекса вместе с тем, на мой взгляд, вызывает несколько принципиальных вопросов.
Во-первых, конечно, хорошо, что появились некоторые инструменты количественных оценок уровня развития государств в мире, но необходимо понимать, что, как и все индексы и критерии, они не совершенны. Так, ИРЧП не включает многие важные показатели - уровень культуры, творческий потенциал, развитие науки, духовные и нравственные качества человека и нации.
Во-вторых, те, кто готовит и оперируют индексами и рейтингами, должны понимать их политическое и идеологическое значение. Тем более это должны осознавать те, кто пользуется этими рейтингами. Так, использование этих оценок исследователями кафедры "мировая экономика" МГИМО(У) привело к следующим выводам.
По данным ПРООН, в 2007 г. первые три десятка мест по величине ИЧР (от 0,929 до 0,971) занимали развитые страны из списка МВФ (за исключением Кипра, Мальты, Португалии и Словакии). Из постсоветских экономик неплохие места были у стран Балтии - в середине пятого десятка стран (0,866-0,883), хуже у Белоруссии, России и Казахстана (0,826, 0,817 и 0,804 соответственно). Остальные постсоветские страны вообще не входили в список стран с очень высоким (не ниже 0,900) и высоким уровнем человеческого развития (не ниже 0,800), находясь в группе стран со средним уровнем человеческого развития (85-е место у Украины - 0,796 и 127-е место у Таджикистана - 0,688).
Выводы, следуют, на самом деле, уже политические: Россия, как великая держава, единая общность, делится по уровню регионального (по сути дела) развития на три группы стран, которые находятся на разной стадии своего развития.
Следующий вывод ученых, безусловно, справедлив, более того, свидетельствует о правильности избранных в 2005-2010 годах демографических приоритетах.
Отставание большинства постсоветских стран по уровню и качеству жизни неравномерно по разным индексам, входящим в ИЧР (т.е. субиндексам). Так, у России очень низок индекс ожидаемой продолжительности жизни (0,686 против 0.708 в среднем по миру), неплох индекс душевого уровня ВВП по ППС (0,833 против 0,784 среднемирового). Можно сделать вывод, что по мировым меркам Россия не бедная страна, с весьма образованным населением, но очень низкой продолжительностью жизни.
Тема развития потенциала личности стала центральной в ходе избирательной кампании Д. Медведева и первые два года его президентства (2008-2010). Можно сказать, что российская элита в числе основных своих приоритетов в этот период сформулировала социальные и технологические (инновационные), в том числе и в международной области и сфере безопасности. Принятые в 2005-2010 годах многочисленные концепции и стратегии, в которых были сформулированы угрозы безопасности страны, отчетливо определяли в качестве приоритета опережающее технологическое и инновационное развитие, чему в немалой степени обязана "обеспечить благоприятные условия" внешняя политика, а также политика в области обороны и безопасности.
Так, среди таких международных сопоставлений со второй половины десятилетия особое место стали занимать уже не количественные, а качественные сопоставления и сравнения критериев, определяющих индекс развития человеческого потенциала - душевой ВВП, образование, здравоохранение, продолжительность жизни. Так, неблагоприятные демографические тенденции в последние 20 лет, которые стали известны еще в начале 90-х гг., но которые долгое время рассматривались как "естественные", привели к принятию специальной программы "Демография" (2007 год) и комплексу социальных программ в области строительства жилья, образования и здравоохранения, получивших название "Приоритетные национальные проекты". На реализацию этих проектов были выделены огромные суммы, а курировать их было поручено специально выделенному первому заместителю Председателя Правительства РФ и будущему Президенту России Д. Медведеву. Произошла переориентация не только внутренней, но и внешней политики, что, однако, не всегда было замечено на Западе.
Состояние дел в социально-экономических областях, внимание к ним элиты, объективно понизило интерес к вопросам национальной и международной безопасности, в том числе и с точки зрения выделения национальных ресурсов. Можно сказать, что во второй половине первого десятилетия социальные критерии стали в центре общественного внимания, а критерии, определяющие военную мощь - отошли на второй план. Такие показатели, как "пользователи Интернетом", "численность студентов", "продолжительность жизни" стали наиболее обсуждаемыми в российской элите. Как следствие, - именно в этих областях в 2007-2010 годах наблюдался определенный прогресс, который свидетельствует о потенциальных возможностях российской экономики и общества.
Начала меняться и тенденция сокращения численности населения. Если в 2000-2006 годах численность населения России сокращалась ежегодно на 500-800 тыс человек, то после принятия программ правительства, она уменьшилась до 100-120 тыс, а в 2009 году даже составила небольшой прирост (по предварительным оценкам).
Таким образом именно в 2007-2010 годы социальные критерии в сопоставлении России и развитых стран стали занимать ведущее значение в анализах российских политиков и ученых. Некоторые из них привели к тому, что для их исправления были разработаны специальные федеральные программы, выделены крупные средства, рассчитанные на долгосрочную перспективу, что в целом говорит о смене приоритетов в области национальной безопасности в пользу социальных приоритетов. Это особенно видно на проводимой военной реформе, где социальные критерии сегодня играют ведущую роль.
За последние 25 лет произошли таким образом, серьезные, даже радикальные, изменения в мировой политике и расстановке сил в мире, что позволяет говорить о том, что международные отношения в XXI веке стала качественно иными, нежели во второй половине XX века. Этот бурный процесс изменений отнюдь не завершен. Более того, можно говорить о том, что через 10-15 лет результаты происходящих сегодня изменений приведут к созданию совершенно новой конфигурации в расстановке мировых сил. Соответственно неизбежно появление новых центров силы, новых угроз, вызовов, а, как следствие, и новых коалиций государств.
В этой связи особое внимание привлекают процессы, проходящие на европейском континенте, особенно в связи с подписанием в декабре 2007 года Лиссабонского Договора. Его ратификация 27 странами-участниками к концу 2009 года и вступление в силу означает, что фактически появился новый субъект международных отношениях - конфедерация европейских государств. Но это же означает (в связи с взятыми странами-участниками обязательствами), что была создана новая военно-политическая коалиция государств, в которую не входят не только США, но и ряд европейских стран. Так, по признанию Н. Саркози, "Стратегическое партнерство между Европой и Китаем... актуально как никогда".
Понятие, что такая коалиция еще делает только первые шаги и у нее нет пока ни собственных институтов военной силы, ни единой военной политики. Но уже сейчас можно видеть, что возросло влияние, например, Европарламента, который, хотя и находится на промежуточной стадии своего развития от сугубо декларативного института к полноценному политическому субъекту, но обсуждал в марте 2010 года таки специальные вопросы, как европейская оборонная стратегия и размещение элементов ПРО США в Европе.
Серьезные, даже принципиальные изменения во взглядах на международную и европейскую безопасность произошли и в российской элите. Прежде всего, следует оговориться, что за последние десятилетие изменилась сама российская элита, ее идеология, степень адекватности восприятия международных и внутриполитических реалий. Она прошла мучительную для себя и страны эволюцию идеологии с конца 80-х годов - от идеалистического представления о международной безопасности, даже эйфории, к прагматизму, осознанию национальных интересов и вполне адекватному восприятию действительности. Эта дистанция огромной протяженности была пройдена за 25 лет, но особенно быстро за последнее десятилетие. Сегодня мы видим совершенно другую российскую элиту, чем в конце 80-х годов, чьё восприятие международных реалий еще далеко не идеально, но уже вполне соответствует реальной действительности: она трезво оценивает ситуацию и опирается в своем анализе на национальные интересы, а не мифы.
Более того, сегодня мы уже можем говорить, во-первых, о вполне консолидированном подходе российской элиты к внешней политике и видение ею долгосрочной внешнеполитической стратегии России, получивших не так давно эпитет "умной" внешней политики.
Во-вторых, о реальных внешнеполитических результатах, даже успехах, которые неизбежно следуют за последовательной реализацией такой стратегии[14]. К таким безусловным успехам российская элита относят позицию России в ходе осетино-грузинского конфликта в 2009 году, подписанные российско-американского договора об СНВ-3 в апреле 2010 года, позицию России в отношении событий в Киргизии в апреле 2009 года, российско-польских отношений, но, главное, соглашений с Украиной, достигнутых в марте-апреле 2010 года.
Применительно к вопросам международной и европейской безопасности, таким образом, мы можем говорить о двух параллельных процессах, которые в последние 20 лет стремительно развивались. К сожалению, не всегда в одном направлении. Первый процесс - хаотизации международных отношений, отхода от старой системы, получившей название "Вестфальской", но не оформившейся в новую систему международных отношений, где соблазн использования военной силы стал сильнее, чем он был до 90-х годов. В рамках этого процесса и одновременно с ним развивался интеграционный процесс в Европе, который 2010 году фактически превратил Европу в Конфедерацию 27 государств, связанную военно-политическими обязательствами, т.е. в военно-политическую коалицию.
Второй процесс происходил в эти же годы на постсоветском пространстве. Он означал эволюцию во взглядах (не только российской элиты, но и элит постсоветских государств) от посткоммунистических до национально-демократических, от эйфории в отношении США и Европы времен М.Горбачева, до трезвой оценки роли и места своих стран в мире и в Европе. Эта эволюция - результат, попыток элиты адаптироваться к новым международным реалиям, учитывая собственные национальные интересы. В этом процессе эволюции огромная роль принадлежит Европе и Евросоюзу, которые рассматриваются постсоветскими элитами не только как партнеры, но и как будущие союзники и члены общего политического и экономического пространства.
Таким образом формирование позиции России относительно проблем безопасности происходило у вполне повзрослевшей, опытной и прагматичной российской элиты, которая прошла сложный период политического и идеологического взросления, неудач, даже поражений и кризисов за последние 25 лет. И Россия, и ее элита к концу первого десятилетия XXI века стали другими. Россия, даже не смотря на кризис, вернула полный суверенитет и независимость во внешней политике, а элита - избавилась от эйфории неоправданных надежд и идеализации международных отношений, которые ей были свойственны в период М.Горбачева и Б.Ельцина. Естественно и закономерно, что изменился и подход российской элиты к проблемам международной и европейской безопасности. Причем на диаметрально противоположный: от блокового подхода середины 80-х годов - к отказу от национальных интересов и потере суверенитета периода 90-х, а затем - к политикам выстраивания системы европейской безопасности совместно с бывшими противниками в первом десятилетии XXI века.