Минск затеял с Кремлем чересчур рискованную игру

Системная уязвимость экономики — плохой фон для «дипломатических маневров». К тому же наивно думать, что Москва не учитывает возможное намерение партнера утопить процесс в переговорном болоте.

На прошлой неделе в СМИ появилась информация о возможных направлениях так называемой углубленной экономической интеграции между Беларусью и Россией. Многие коллеги высказались по этому вопросу. Значительная часть комментариев фокусировалась на достаточно важных, но все же, на мой взгляд, второстепенных вещах.

Например, размышляли, насколько правомерны интерпретации автора статьи в «Коммерсанте» о «конфедерации», с какой целью в информационном пространстве появилась эта публикация, насколько возможно технически реализовать упомянутые в ней меры (например, унификацию Налогового и Гражданского кодексов, если она действительно рассматривается).

Фокусирование на этих моментах, полагаю, уводит в сторону от более важных. Например, крайне важным считаю вопрос: являются ли меры по «углубленной экономической интеграции» сугубо экономическими? Однозначно ответить, не имея достоверной информации о том, что лежит на столе переговоров, нельзя.

Оговорюсь, что именно это обстоятельство создает почву для инсинуаций. В отсутствие информации до недавнего времени сохранялась надежда, что предметом торга за компенсацию последствий российского налогового маневра и приемлемую цену на газ являются сугубо экономические вопросы. Но из скупой официальной информации, похоже, можно сделать вывод, что как минимум унификация Налогового и Гражданского кодексов действительно является частью пакета «углубленной экономической интеграции».

Если это действительно так, то новый пакет соглашений — это ощутимо больше, чем «сугубо экономика».

Экономическая интеграция затрагивает и другие сферы

Полагаю, достаточно очевидно, что практически все сферы жизни общества тесно переплетены друг с другом. Например, экономические отношения — с другими сферами социальных отношений: политическими, правовыми, научными, культурными, спортивными, религиозными и др. В этом плане часто говорят, что экономика и экономическая культура — органическая часть культуры всего общества.

Национальная экономика и экономические отношения в обществе отражают ценности, установки, которые порождены соответствующей национальной культурой. В свою очередь, экономические нормы и правила также оказывают воздействие на развитие национальной культуры в ее широком понимании.

Поэтому, безусловно, любые шаги по экономической интеграции затрагивают и другие сферы общественной жизни. Но когда пытаются вести речь о сугубо экономической интеграции, то есть целью является лишь повышение благосостояния, воздействие на другие сферы жизни общества пытаются целенаправленно ограничивать.

Поэтому сегодня в мировой практике выработаны четкие формы того, что принято называть экономической интеграцией. Как правило, ее формы и механизмы фокусируются лишь на вопросах содействия развитию торговли, инвестиций, конкуренции между странами, свободе движения труда и капитала.

Наиболее распространенными формами интеграции являются таможенный союз и единый рынок, а наиболее продвинутыми считаются экономический и валютный союзы. Все указанные формы интеграции имеют четко измеримый экономический эффект, например, сводимый к росту торговли и позитивному воздействию на экономический рост.

В случае Беларуси и России практически все традиционные механизмы экономической интеграции (за исключением валютного союза, но что есть свои важные причины) уже оговорены и задействованы в рамках Евразийского экономического союза (хоть и не работают полноценно).

Беларусь не сможет свободно корректировать нормы в будущем

Шаги же, о которых заявляется в рамках «углубленной экономической интеграции» между Беларусью и Россией, выходят за рамки «только экономики».

Во-первых, классифицировать их таким образом не позволяет отсутствие очевидного экономического эффекта по аналогии со «стандартными» формами интеграции.

Во-вторых, и что более важно, содержательно они затрагивают куда более широкий пласт отношений в обществе помимо экономических. Например, нормы Налогового и Гражданского кодексов затрагивают практически весь спектр социальных полей помимо экономики: культуру, науку, гражданское общество и др. Поэтому они неизменно будут оставлять свой отпечаток и в этих сферах.

В истории можно найти немало примеров, когда нормы на первый взгляд сугубо экономические оставляли свой след во многих сферах жизни государств и обществ. Наиболее ярким в этом смысле, является пример, который во многих своих работах приводит один из наиболее авторитетных экономистов современности Дарон Асемоглу — мита.

Мита являлась формой принудительного труда, которую использовали испанские колонисты в Латинской Америке. Такая себе средневековая «экономическая норма». Но, как показывает Асемоглу в ряде своих работ, эта «экономическая норма» настолько сильно повлияла на ценности, установки и поведение людей, которые жили в тех областях, где она действовала, что даже по прошествии столетий после ее отмены именно эти области являются самими бедными.

Поэтому такого рода нормы принято классифицировать как институциональные. Институты, институциональные нормы — это то, что задает правила игры в экономике и в целом в жизни общества. Институциональные различия зачастую являются ключом к объяснению отличий между странами в уровнях благосостояния и направлениях развития.

С этой позиции привязать свои институциональные нормы к нормам другой страны означает и привязку к ней в отношении пути развития.

Еще большую тревогу вызывает то, что в случае Беларуси и России унификация институциональных норм де-факто будет означать, что Беларусь не сможет свободно по своему усмотрению корректировать эти нормы в будущем. Утрата же права выстраивать институты по своему разумению есть как минимум ослабление суверенитета страны.

Белорусская экономика системно уязвима

Чем же вызвана готовность обсуждать неравноценную сделку, в рамках которой платой за пускай и важные, но краткосрочные экономические выгоды (компенсация за налоговый маневр, приемлемая цена на газ) является отказ от институциональной независимости?

Первая часть ответа, полагаю, очевидна. Компенсация за налоговый маневр и приемлемая цена на газ действительно сегодня чрезвычайно важны для краткосрочных перспектив национальной экономики.

Вторая часть ответа менее очевидна. Некоторые предполагают: власти действительно верят в то, что сделка «сугубо об экономике», или же недооценивают последствия частичной утраты институциональной независимости.

Более правдоподобным мне представляется то, о чем чаще говорят намеками: со стороны Минска есть расчет, что компенсация за налоговый маневр и приемлемая цена на газ будут получены, а решение институциональных вопросов утонет в бюрократической трясине. Такой себе дипломатический маневр в ответ на налоговый. И, может даже, к нему можно было бы отнестись лояльно, если бы не три обстоятельства.

Первое. Сама по себе готовность обсуждать такую неравноценную сделку может быть истолкована как прецедент, свидетельствующий о том, что как минимум составляющие суверенитета страны могут быть предметом торга.

Второе. Чрезмерно высокая значимость компенсации за налоговый маневр и цены на газ отражают состояние системной уязвимости национальной экономики.

Да, в последние два с половиной года экономические результаты страны относительно неплохие. Но перспективы экономического роста остаются слабыми, при том что сохраняются системные угрозы финансовой стабильности.

Системная уязвимость экономики — плохой фон для «дипломатических маневров». Шансы на удачу «дипломатического маневра» в такой ситуации снижаются, а ставки очень уж высоки.

Более того, полагаю, что сам по себе инструмент «дипломатического маневра» никак не может устранить эту самую системную уязвимость экономики. В лучшем случае он лишь даст новую передышку, а в худшем ее усугубит.

Третье. Расчет в духе «реалполитик» на то, что бюрократические жернова смогут перемолоть договоренности институционального характера, мне видится наивным.

Например, наивно полагать, что о такой возможной мотивации не догадываются контрагенты по сделке. Эти контрагенты за последние годы многократно демонстрировали свой «реалполитик». Поэтому вряд ли уместно думать, что они заключают сделку без немедленной выгоды для себя (и даже с затратами, если таковыми считать компенсацию за налоговый маневр), не рассчитывая на отдачу в будущем и не принимая во внимание возможные риски.

Их логику, как мне представляется, хорошо отразил основатель концепции «реалполитик» Отто фон Бисмарк, чьи слова, вероятно, должны быть авторитетны для адептов этого подхода: «Русские всегда приходят за своими деньгами. И когда они придут — не надейтесь на подписанные вами иезуитские соглашения, якобы вас оправдывающие. Они не стоят той бумаги, на которой написаны. Поэтому с русскими стоит или играть честно, или вообще не играть».