Помощь Сталина и неповиновение Петрограду. Почему большевики разогнали I Всебелорусский съезд

Сто лет назад большевики разогнали Первый всебелорусский съезд, который работал в Минске. А всего две недели назад Александр Лукашенко назвал этот съезд важнейшим событием тех лет, которое отражало идею самоопределения Беларуси. TUT.BY разобрался, какую роль сыграл съезд в становлении белорусской государственности, а также как его проведению помог Иосиф Сталин.

Белорусы на переднем крае мировой революции

Наш рассказ начнем со встречи, которая состоялась в начале ноября 1917 года в петроградской квартире белорусского социалиста-народника Евсея Канчера. Хозяин беседовал с большевиками Иосифом Сталиным и Михаилом Фрунзе о судьбе Беларуси.

Евсей, он же Евгений, Канчер родился в 1882 году в деревне Севки Речицкого уезда. В своих воспоминаниях он писал: «Моим родным языком был русский, но со значительным наслоением белорусского народного говора, от которого мне трудно отойти. По духу детских лет и юношеских переживаний — белорус». Правда, тут же добавляет, что его «вселенская национальность — пролетарий».

Впрочем, если и был он пролетарием — то «духовным». Евсей окончил сельскохозяйственную школу в Марьиной Горке. В годы студенчества стал одним из организаторов подпольной революционной организации «Полесская трудовая воля», первый съезд которой состоялся в 1899 году в Мозыре. Ближайшей целью организации объявлялось «восстание в пределах Белорусского края». В 1902 году Канчер был сослан на Кавказ. Здесь он работает агрономом и заведующим изданиями и статистикой Кавказского сельскохозяйственного общества. Тут же знакомится и с молодым грузинским большевиком «Кобой» — Иосифом Джугашвили.

В 1917 году Евсей Канчер, похоже, примыкает к левому крылу Белорусской социалистической Громады (БСГ). Причем по своему мировоззрению он тяготеет больше к левым эсерам. О самоопределении Беларуси Канчер беседовал с виднейшими политическими лидерами того времени. В том числе с большевиками Владимиром Лениным, Львом Троцким и Григорием Зиновьевым, с меньшевиками Николаем Чхеидзе и Ираклием Церетели, с эсерами Марией Спиридоновой, Виктором Черновым и Александром Керенским. Консультировался даже с главным врагом всякой государственности, князем-анархистом Петром Кропоткиным. «У меня тогда была только одна цель — не дать Беларусь на поругание!» — пишет об этом Канчер.

Второй раунд переговоров с Фрунзе и Сталиным, который организовал Канчер (в то время — член Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов от Мозырского уезда) состоялся 5 декабря 1917 года. Фрунзе сообщил: командующий Западным фронтом Александр Мясников (Мясникян) выступает против любой автономии Беларуси. Но сам Фрунзе «рекомендовал созыв Всебелорусского демократического съезда». Сталин пообещал «защитить эту позицию в Совете народных комиссаров и ВЦИК» и даже профинансировать Всебелорусский съезд за деньги государственного банка. Согласно воспоминаниям Канчера, Сталин и Фрунзе одобрили его предложение о создании белорусских армейских формирований для революционной войны с Германией. Белорусов-добровольцев для них предполагалось вербовать в Петрограде и на Балтийском флоте.

Так были ли Сталин и Фрунзе приверженцами белорусского дела? Любые воспоминания — вещь субъективная, и обычно их авторы излагают только свое видение событий. Но несомненно одно — все трое участников встречи считали, что такой съезд усилит влияние революционных идей на территории Беларуси.

Конечно, в отличие от белоруса Канчера, грузин Сталин и обрусевший молдаванин Фрунзе вряд ли зачитывались белорусской «Жалейкой». Скорее, действовали более прагматично — судьбе Советов в Беларуси угрожало тогда слишком многое, начиная от великодержавных российских реакционеров, засевших в могилевской Ставке (во время Первой мировой войны оттуда осуществлялось руководство российской армией) до немецкой оккупации и восстания польских легионеров Довбор-Мусницкого. По мнению большевиков, мобилизация белорусов против этих угроз вполне отвечала интересам мировой революции.

Съезд в Купаловском и «Белорусская Марсельеза»

При этом о Всебелорусском съезде уже давно говорили многие национальные деятели. А в июле 1917 года в Минске прошла его первая репетиция — съезд делегатов белорусских партий и общественных организаций. На нем доминировали представители Белорусской социалистической Громады, ее лидер Дмитрий Жилунович (Тишка Гартный) был избран председателем. На базе этого съезда была учреждена Великая белорусская Рада (ВБР).

В то время в национальном движении появилась новая мощная струя. Белорусские крестьяне и интеллигенция, которые традиционно шли за левыми эсерами с их программой социализации земли, стали в 1917 году едва ли не самым массовым отрядом в революционном движении в Беларуси. Преимущественно левые эсеры и сформировали Белорусский областной комитет (БОК) при Всероссийском Совете крестьянских депутатов. Его председателем и был избран Евсей Канчер. В скором времени Белорусский областной комитет и Великая Белорусская Рада практически одновременно выступили за проведение Всебелорусского съезда.

ВБР провозгласила его созыв 5 декабря, Белорусский областной комитет — 15 декабря. Но поскольку именно БОК занимался практической организацией съезда, получил на его проведение санкцию и 50 тысяч рублей от Ленина, то Рада фактически присоединилась к нему. Кстати говоря, первоначально съезд планировали провести в Рогачеве. Но все же съезд перенесли в прифронтовой Минск, чей будущий столичный статус только начинал вырисовываться после оккупации немцами Вильни.

Представители от Рады стали собираться в Минске уже 5 декабря. Их предварительные заседания проходили в городском театре (теперь Купаловский театр).

Торжественное открытие Всебелорусского съезда состоялось вечером 7 декабря. На нем присутствовало около 300 человек от Великой Белорусской Рады. После вступительного слова представителя БСГ делегаты исполнили «песню белорусского пролетариата — «Белорусскую Марсельезу», белорусский гимн «А хто там ідзе…» и революционную песню «Кроў нашу льюць даўно ўжо каты…» На сцене стояли три флага — в центре белое знамя с надписью «Няхай жыве вольная Беларусь!», слева — «национальный красно-белый флаг», справа — красное знамя Громады.

После присоединения представителей БОК число делегатов, по подсчетам Канчера, составило уже 1520 человек, из них с решающим голосом — 850. Из них рабочие — составляли 250, крестьян — 652, солдат — 320, трудовой интеллигенции — 125, прочих — 75. Другие авторы говорят о более чем 1800 участниках.

«Товарищи израильтяне-пролетарии, белорусы будут идти вместе с вами»

Участников съезда можно было условно разделить на три основных лагеря. Представителей первого можно назвать «национал-демократами». К нему относились ортодоксальные белорусские деятели как «буржуазного», так и левого направления.

Второй лагерь — «советские белорусы». Они, вероятно, составляли самую большую группу на съезде. Это были преимущественно левые эсеры и делегаты крестьянских Советов. Частично к ним примыкали «национал-большевики» из РСДРП (б), БСДРП (б) и левого крыла БСГ. Их национальные устремления были более сдержанными, зато социальные — весьма решительными. При этом первоначальные требования и «национал-радикалов» из Рады, и социал-революционеров — из БОК формально не выходили за рамки автономии Беларуси.

Третий лагерь представляли деятели общероссийской партии эсеров, еврейских партий, кооперативов, профессиональных организаций, городских и земских самоуправлений, для которых было характерно достаточно аморфное отношение к национальному вопросу. Точнее, это было, скорее, пророссийское течение, но чьи представители были готовы признать некоторое самоуправление для Беларуси.

Съезд приветствовали представители Северного, Западного, Румынского фронтов и Балтийского флота, на котором традиционно служило много белорусов. Представитель 1-го Белорусского полка Томаш Гриб (БСГ), два революционных матроса и генерал Алексеевский, взявшись за руки, вышли на сцену. Генерал Алексеевский обещал образовать «единый белорусский фронт». Железнодорожники Либаво-Роменской дороги заявляли: «Мы в вашем распоряжении».

Свою поддержку белорусам обещают и мусульмане Западного фронта — от имени «30-миллионного мусульманского народа». Им вторят делегаты объединенных еврейских партий, правда, предусмотрительно оговаривая в Беларуси «права меньшинств». Павел Алексюк из ВБР обещает «товарищам израильтянам-пролетариям, что белорусы будут идти вместе с ними». Только латыши упрямо заявляли, что они «стоят за братство всех народов» и призывают бросить национальные флаги, разделяющие людей.

В последующие дни на съезде развернулись баталии по поводу дальнейшей судьбы Беларуси. «Национально-демократический» лагерь постепенно начал отбрасывать «автономистскую» риторику и все решительнее говорил о независимости. С такой речью вышел, например, Томаш Гриб из Громады.

В их поддержку стали выступать и белорусские активисты, стоявшие на советской платформе. В своих воспоминаниях Евсей Канчер писал, что в своем докладе он также поставил вопрос об образовании Белорусской советской республики. В воспоминаниях он даже называет ее БССР, впрочем, скорее всего, явно забегая вперед. Против резко высказался Александр Мясников, председатель организации с трудно произносимым названием «Облискомзап» — Областной исполнительный комитет Западной области. Бывший прапорщик, Мясников внешне был похож на Наполеона и очень любил, когда его сравнивали с Бонапартом.

Но не стоит списывать сопротивление белорусизации лишь на армянина Мясникяна и его сподвижников латышей Вильгельма Кнорина (Кнориньша) и Карла Ландера, полулитовца-полуангличанина Ричарда Пикеля и еврея Исаака Рейнгольда. Если верить Канчеру, то главное сопротивление «самостийности» Беларуси оказали именно белорусские делегаты — крестьяне и солдаты из восточных уездов. Не в восторге от белорусской независимости были также земцы и кооператоры, «правые» эсеры и бундовцы.

Александр Вазилло, один из руководителей БОК и поэт из Пропойска, и вовсе назвал полную независимость в данный момент утопией и призвал к самой широкой краевой автономии Беларуси. Речь Вазилло, ставшая едва ли не самой громкой и переломной на съезде, делегаты обсуждали два дня. В итоге «автономисты» победили.

Но курок револьвера, наведенного на съезд, был уже взведен. И взвели его в Облискомзапе…

«Караул устал…»

В ночь с 17 на 18 декабря здание Минского дворянского собрания (располагалось около площади Свободы, не сохранилось), где проходил съезд, окружила кавалерия и пехота при поддержке двух броневиков с пулеметами. В половине второго ночи в зал вошел чрезвычайный комиссар Николай Кривошеин и сказал, что хочет сделать заявление.

Невзирая на это, делегаты под звуки «Марсельезы» приняли резолюцию: «Всебелоруский съезд (…), закрепляя свое право на самоопределение, завоеванное Российской революцией, и подтверждая демократический республиканский строй в границах Белорусской земли для охранения целостности Беларуси в составе Российской федеративной демократической республики, постановил выделить из своего состава орган краевой власти в лице Всебелорусского Совета крестьянских, солдатских и рабочих депутатов, которому вручить руководство Беларусью до созыва Белорусского Учредительного собрания». Однако принять остальные 15 пунктов резолюции не удалось — на трибуну поднялся пьяный Кривошеин.

Во время его невнятной речи в зал вошли вооруженные солдаты и под возмущенные крики делегатов арестовали членов президиума. К трибуне прорвались левые эсеры из Речицы Василий Селиванов и Василий Муха. Они громко протестовали против насилия, при этом революционный матрос Муха сам являлся… комиссаром опеки СНК Западной области! Тут же избирается новый президиум во главе с эсером-максималистом прапорщиком Михаилом Гольманом. Принимается резолюция протеста, в которой говорится, что съезд, «собравшийся для решения вопросов, связанных с судьбой Беларуси, которой угрожает раздел и отрыв от Российской федеративной демократической республики, выражает свое глубокое возмущение насильственными действиями т.н. «СНК Западной области в Минске».

Тем временем солдаты с ружьями наперевес прорвались через баррикады из стульев и лавок и арестовали и новый президиум. Делегаты вступили в рукопашную схватку с солдатами. В зале погас свет. Делегаты съезда сопровождают арестованных с пением траурного революционного гимна «Вы жертвою пали в борьбе роковой…». По свидетельству Канчера, даже многие солдаты открыто возмущались разгоном белорусского съезда и дали многим делегатам уйти.

Таким образом, никакого «антисоветского переворота» Всебелорусский съезд не производил. Наоборот, делегаты съезда в Минске в очередной раз провозгласили советскую власть — только автономную белорусскую. При этом в решении съезда было также оговорено, что действовать краевой Совет будет совместно с органами центральной советской власти. Резолюция практически не выходила за пределы договора, заключенного накануне между организаторами Всебелорусского съезда и советского правительства и заранее опубликованного. 7 декабря Канчер, Мясников и Кнорин также побывали на приеме у Сталина в Смольном. Представители Облискомзапа отказали в охране съезда, но твердо обещали, что не станут разгонять его.

Уже во время работы Всебелорусского съезда БОК гарантировал Облсикомзапу его квоту мест в новом краевом автономном Совете Беларуси. Но только делиться полномочиями тем совершенно не хотелось. Мясников и его соратники, сосредоточившие ранее всю гражданскую и военную власть в своих руках, фактически произвели в Минске локальный военный переворот. При этом выступив не только против Всебелорусского съезда, но и практически против Совета народных комиссаров, разрешившего его проведение. Ведь минские большевики пошли на разгон Всебелорусского съезда самочинно, даже не поставив об этом в известность Совнарком.

Определенную дерзость Мясникова и Кнорина можно объяснить еще и тем, что если «крышей» БОК был Иосиф Сталин, то «облискомзаповским» покровительствовал тогда более могущественный нарком — глава советского МИД Лев Троцкий.

Сталин и Ленин — против минских большевиков?

В ту же ночь Евсей Канчер выехал в Петроград. В 9 утра он уже был в кабинете у Сталина, «взволнованный и злой». После доклада Канчера Иосиф Джугашвилли вызвал по прямому проводу Александра Мясникова. Разговор был строгий, Сталин говорил с раздражением. По словам Канчера, он потребовал от Мясникова «всех левых, кто бы они ни были, освободить немедленно». А самому с Ландером и Кривошеиным немедленно прибыть в Петроград для объяснений.

После того как Ландер написал объяснительную записку, Сталин и Канчер побывали и у Ленина. Канчер объяснил, что в Облискомзапе оклеветали съезд, якобы смешав «буржуазный» конгресс Рады и «советский» Всебелорусского съезда БОК. Объяснение выглядело убедительным. Тогда Ленин, по свидетельству Канчера, произносит такие слова: «Товарищи, начатое дело… продолжайте. Созывайте II съезд. Может быть, подальше от фронта, средства мы обеспечим. Перед созывом II съезда договоритесь с Облискомзапом, возьмите от него расписку. Ландеру и Мясникову мы уже сделали необходимое внушение».

Однако в скором времени Сталин и Канчер от проведения второго Всебелорусского съезда отказались — вроде бы из-за того, что консервативные крестьянские Советы наверняка не поддержали бы провозглашение белорусской государственности. Поэтому было решено сделать это по «партийной линии», что и вылилось в провозглашение БССР в Смоленске на съезде белорусских большевиков. Но это — уже отдельная история.

А Дмитрий Жилунович, руководитель временного правительства БССР, впоследствии писал, что роспуск Всебелорусского съезда произвел отрицательное впечатление на делегатов-социалистов и даже на большевиков. Результатом этих ничем не оправданных действий стало нежданное объединение «левых» и «правых» на уже нелегальных заседаниях Совета Всебелорусского съезда. И скорое провозглашение Белорусской народной республики.