"Моя работа могла висеть в Лувре. Ну и ладно": Лев Алимов о рисунке, который делается год
В художественной галерее «A&V» на Революционной, 17 открылась выставка почетного академика российской Академии искусств, мастера офорта Льва Алимова «Избранное…». Лев Борисович живет в Бресте и специально приехал на открытие в Минск. TUT.BY узнал у Алимова о том, почему много женщин в искусстве — это плохо, что такое гамбургский счет художника и когда можно бесплатно отдать работу, над которой трудился год.
Лев Алимов — мастер офорта, тонкой графической техники. В 1992 году Международный биографический центр в Кембридже назвал Алимова «Человеком года в искусстве» и наградил медалью «За достижения в ХХ столетии». В 1998 году Биографический институт (США) включил Алимова в энциклопедический сборник «5000 личностей мира». В 2010 году награжден медалью Франциска Скорины. В 2012 году Алимов был принят в российскую Академию художеств в качестве почетного академика. В прошлом году ему вручили звание «Заслуженный деятель искусств».
Произведения Алимова есть в музеях, картинных галереях и частных коллекциях России, США, Испании, Нидерландов, Франции, Японии, Швейцарии, Болгарии, Польши, Англии, Украины, Германии, Италии и других стран.
Московско-ярославский замес и фамильные тайны
«Замес у меня московско-ярославский», — говорит про себя Лев Алимов и охотно рассказывает историю своего рода. Семью Льва Алимова выселили из Москвы на север Ярославской области. Художник предполагает, что это произошло из-за того, что его дедушка был штабс-капитаном царской армии, а прадедушка служил в конной артиллерии.
— Отец тщательно скрывал свое происхождение, потому что боялся за детей. Поэтому не знаю, был ли отец аристократом. Но он звал меня всегда не иначе как Лев Борисович. «Сынок Лев Борисович, никогда не опускай голову», — говорил мне маленькому отец, разворачивал мне плечи и проговаривался, что когда он был маленький, у него дома был шведская стенка. А могла у крестьян быть шведская стенка?
В 1945 году из города Любимов семья получила пропуск в освобожденные районы Западной Беларуси, так как в родную Москву уже некуда было возвращаться. Тогда все пограничные города СССР не должны были превышать 100 тысяч населения. «Как хорошо мне жилось в таком городе!» — вздыхает Лев Алимов и сетует, что Минск и Брест стали очень большими.
Конкурс 35 человек на место и комплекс провинциала
Художником себя Алимов не называет. Говорит, что художник, это Леонардо да Винчи, а он просто рисует. График окончил Государственного академического художественного училища в Москве.
— Знаете, как тяжело учиться в Москве молодому художнику? Мы же смотрели на такие произведения искусства, выставки иностранных художников привозили, а в Третьяковской галереи было все вплоть до Малевича, и преподавали у нас авторитеты, за плечами которых поколения интеллигенции, — вспоминает Алимов.
Во время учебы даже натурщики были легендарными. Например, Басанько — прототип рабочего в скульптуре «Рабочий и колхозница» Мухиной. И довелось рисовать старую уже Станиславу Осипович. 16-летней ее лепил Сергей Коненков. Сейчас деревянная скульптура «Весна» — в постоянной экспозиции Третьяковки.
— Конкурс был 35 человек на место. Все это меня, провинциала, раздавило. Я увидел, как рисуют московские студенты, и мне стало грустно. И я стал попивать, — признается Алимов.
После долгого перерыва к рисунку он вернулся в 32 года, когда бросил пить. «Не пью уже 39 лет», — с гордостью говорит художник.
«Моя работа могла висеть в Лувре. Ну и ладно»
С тех пор у художника прошло уже 138 международных групповых выставок. Но среди них наберется едва ли десяток персональных. В Минске была всего одна персональная в 1988 году. И спустя 28 лет открывается вторая, избранное. Но Лев Алимов говорит, что не любитель персональных выставок, потому что это большая ответственность. По признанию художника, в нем сидит внутренний корректор:
— У нас сейчас корректоров нет, поэтому так много художников, музыкантов и певцов. Талант на таланте. Владимир Цеслер шесть лет учился в Академии искусств, чтобы стать дизайнером, а они заканчивают курсы, и уже специалисты. Деньги делают, а опыт за деньги не приобретешь, только ошибками. А сейчас все безошибочны, особенно в оплате.
Несмотря на это, персональной выставкой график очень доволен. Говорит, что сначала был скептичен, но потом приятно удивился, что кураторы «не жадничают» и выбирают действительно лучшее. При этом он с удовольствием показывает на «не принятые» к выставке работы, которые стоят у стены.
Отобранные работы выставлялись на международных выставках и получали премии. Так, «Рожденный в маске» хранится в Третьяковской галерее. Работа получила диплом «За яркий след в искусстве» на всемирной биеннале малых форм графики. Тогда Льву Алимову предложили выставить 30 своих работ. Вспоминает, что столько бы набралось, но они ему не нравились, поэтому художник отказался. «Друзья потом говорили, что я глупец, потому что на той выставке были бы представители из Лувра, и они почти наверняка бы купили мою работу. Ну и ладно. Зато моя работа в Пушкинском музее висит. А там 350 тысяч великолепнейших гравюр», — вспоминает художник.
В год одна гравюра или вообще ни одной
В год Лев Алимов делает одну гравюру. Хотя говорит, что за это время может не завершить ни одной. Так, у него много недоделанных работ, которые никогда не будут завершены, потому что уже «прожиты». Офорт — трудоемкий процесс, объясняет график. Он убежден, что настоящим офортом на небольшом тетрадном листке можно сказать больше, чем огромным живописным полотном. Вспоминает, как его попросили нарисовать иллюстрации к сборнику стихов Алеся Каско. Художник принялся их читать, чем вызывал удивление заказчика. «А такой образ у Каско, когда прищепки на бельевых веревках, как ласточки сидят, просто так и не напишешь», — объясняет свою правоту иллюстратор.
«У меня строгий корректор внутри, поэтому я сделал так мало работ. Не потому, что у меня мало времени», — поясняет Лев Алимов.
Алимов убежден, что художнику не нужна популярность, «он не Николай Басков и не поп-звезда». А по-настоящему важным должен быть «гамбургский счет»:
— С голоду я не умираю и ни на что не жалуюсь. іPhone вот у меня есть — так это подарил друг из США. Я с 1992 года на вольных хлебах и не жалею об этом. У меня маленькая пенсия, но куча выставок, я ни у кого ничего не просил. Мне важно, когда Савич и Селещук попросили подарить им работу, и когда Арлен Кашкуревич рассказал, что моя работа хранится у него рядом с Пиранези. Представляете, какая честь! Пиранези и Алимов. Ради этого бесплатно можно отдать работу. И при встрече он обнял меня. А близкий круг знает, что он никого не обнимал. И когда Борис Крепак, пятизвездочный искусствовед, внес меня в свой собственный список лучших графиков. Я с этого денег не получаю. Но это гамбургский счет.
Со временем техника Льва Алимова изменилась. Широкие линии сменились тонкими, еле заметными, но насыщенными символами и смыслами. По словам Алимова, это связано с возрастом. «Чем старше становишься, тем ближе белое и тонкое. Очень тяжело скальпелем полировать медную доску. Я считаю новый стиль не очень серьезным, но многим нравится, особенно в Москве», — рассуждает график и замечает, что стал свободен от чужого мнения.
Алимов дважды был в США, и ему дважды предлагали там остаться. Художник говорит, что в первый раз испугался, а во второй уже не захотел:
— Я только потом узнал, что человек, который предлагал мне эмигрировать, был председателем совета директоров по науке, образованию, культуре и работе с больными детьми в Конгрессе США. В другой раз за меня поручился председатель комитета по иностранным делам в Конгрессе США. Но у меня здесь дочь. И я не еврей, не баптист и не сын номенклатурного работника. Как сказал Цеслер, которого тоже приглашали в Штаты: «А кто нас там ждет?».
«Чаще всего вижу плохое, сиюминутное, модное и пустое»
По словам Льва Алимова, последние годы он работает не благодаря, а вопреки.
— Я не пью, а непьющий человек — очень неудобный. Все почему-то думают, что это злоба, но это обида за то, что происходит вокруг меня. Я очень хорошо понимаю Салтыкова-Щедрина. Тогда это называлось критическим реализмом. Когда я прихожу на выставки, стараюсь видеть хорошее, но чаще всего вижу плохое, сиюминутное, модное и пустое. Молодые сейчас кичуют, любят Уорхола, ходят в зеленых очках. Но вы опоздали на 30 лет, и Уорхол был 60 лет назад. Он уже был. Не надо его копировать.
Был у Льва Алимова и полугодовой номенклатурный опыт. Именно столько он выдержал на посту председателя брестского отделения Союза художников, но «не смог видеть то, что творится».
— Не смог терпеть людей, которые заходят без стука в кабинет с фразой «Где тут в союз принимают?». Очень много случайных людей в союзе. Меня беспокоит, что раньше была база, а сейчас 18 институтов в Беларуси готовят художников, и уровень упал. Еще меня беспокоит гендерное неравенство. Сейчас везде больше женщин. Есть талантливые девушки в графике, но вообще это тяжелый труд. Я сторонник патриархата, и мне нравится, когда девушка ходит в платье, в этом больше тайны. Сила женщины в ее слабости, а универсализация ни к чему хорошему не привела.
