Опыт, который мне нужен

Мемуары известных людей всегда открываю с некоторой опаской, не хочется разочаровываться в кумирах, вываливающих на тебя грязное белье, потрясающих пожелтевшими от времени чужими письмами, враз переходящих с литературного пушкинского на кухонно–базарный треп.

И все же, несмотря на все законы рынка, главный из которых — завернуть халтуру в нарядную упаковку, общую инфляцию жанра, обусловленную тем, что каждый медийный персонаж своим долгом почему–то считает состряпать увесистый кирпич с собой, любимым, на обложке (последний пример — Дима Билан с исповедью «Хроники. От хулигана до мечтателя»), попадаются и сегодня мемуары неравнодушные, цельные, наполненные внутренним светом. Если и пытается в них автор свести счеты со временем, собственными неврозами и комплексами, то делает это только за счет собственного же душевного ресурса. И разве есть что–то более увлекательное, чем примерить на себя чужую судьбу с ее промахами и триумфами. Как бы ты поступил, когда рядом с тобой попрекали добродетель? Нашел бы нужные слова для того, чтобы указать мерзавцу на дверь? Это блуждание по человеческому лабиринту поучительно — порой цепь унижений в судьбе творца сменяется вспышкой счастья, а вот он сам, только приучив жаворонка любви кормиться с рук, от бездумности или бахвальства сворачивает ему голову. Чем крупнее калибр автора, тем эксцентричнее причуды. И еще заметил, что больше по душе — истории современников, тех, кто ездит с нами, образно говоря, в одних и тех же трамваях. Ну или ездил до поры до времени...

Не каждая подобная книга — настоящее открытие, но и слякотным разочарованием они становятся редко. Так, с любопытством изучил жизнерадостный трехтомник режиссера Сергея Соловьева. На страницах оживают Тарковский, Шпаликов, Шепитько. Режиссер вспоминает, как трудно пробивал «стену» в профессию, как долгое время не реализовывалась ни одна сценарная заявка, как зарождалось его «полукриминальное» (в силу возраста объекта) чувство к школьнице Тане Друбич, будущей кинозвезде. Как не хотели утверждать ее на главную роль в картине «Сто дней после детства» и как сам после отговорил ее идти учиться на актрису. Совсем с другой стороны раскрывается в своих недавних воспоминаниях, состоящих их двух книг «Черная кошка» и «Страна воров», Станислав Говорухин. Яркий публицист, владеющий искусством убеждения, оказывается еще и тонким лириком, по–чеховски остроумным наблюдателем за деталями, словечками, уловками женщин и повадками коллег. Его зарисовки с натуры — настоящая проза: лаконичная, солнечная, живая, пересыпанная афоризмами — на меня книга произвела сильное впечатление. В этом эмоциональном регистре совершенно «выключен» привычный Говорухин, повторяющий одни и те же истины про дегуманизацию современного искусства и засилье «поп–корнового» кинематографа. Читая такие страницы, понимаешь, человек — не формула, выведенная раз и навсегда, химический состав в нем может меняться.

Предвзято можно относиться к мемуарам из разряда «я и великие», где неизвестное широкому кругу «я» соседствует рядом с именем–брэндом. Есть несколько известных книг: «Андрей Миронов и я» Татьяны Егоровой (пережившей недавно уже восьмое издание), «Андрей Тарковский и я» Ольги Сурковой. Но и они по–своему познавательны. Это такой «женский взгляд» без Оксаны Пушкиной, где только один голос, один взгляд и одна истина — собственная, личная, выстраданная. Почему нужно стесняться своих оценок, если судьба дала шанс побывать в свете ослепляющей кометы, а неизвестное «я» порой ничуть не уступает «брэнду» ни в принципиальности, ни в эмоциональности, ни в глубине оценок.

В сегодняшнем общем хоре информационного потока, где все голоса стараются перекричать друг друга, иногда хочется монолога, исповеди, чтобы кто–то рассказал, что тоже ошибался и тоже стучал в закрытые двери. Мемуары, лишенные грима и пудры, почти всегда счет человека самому себе, где он сам расставляет ценник напротив блюд, которые ему довелось вкушать. Это драгоценная передача человеческого опыта, с которым ничто не может сравниться.

Автор публикации: Валентин ПЕПЕЛЯЕВ