В поисках абсолюта

Триумфатором нынешней первой Национальной театральной премии стал спектакль Национального академического театра им. Я.Купалы «Не мой» в постановке известного режиссера Александра Гарцуева. За эту работу купаловцы отхватили сразу 5 премий, включая главную — «За лучший спектакль». Об абсолютном признании, проблемах молодой режиссуры и новом прочтении «Людей на болоте» Александр Федорович размышляет вслух в гостиной «СБ».

За чистоту эксперимента

— Знаете, может быть, впервые возникло стойкое ощущение чистоты и справедливости голосования, и не потому, что победил наш спектакль. Всегда же на различных театральных конкурсах или фестивалях есть некие установки — «поддержать периферию», например, или поощрить человека, который «недавно заступил на должность». Может, это и нормально, по–славянски, но с точки зрения профессии принцип «всем сестрам по серьгам» не совсем справедлив. То, что мы получили 5 наград, неимоверно приятно. Я даже испытал легкое чувство неудобства, сидя в зале. Когда получил первую статуэтку в номинации «Лучшая современная белорусская постановка», решил про себя: ну и хорошо, значит, все не зря. И вдруг награды посыпались одна за другой. Я потом спрашивал у Алексея Дударева, который входил в счетную комиссию премии: «Неужели голоса действительно разделились поровну?» Он сказал, что абсолютно, ровно голос в голос.

Это наша общая командная победа. Если говорить, например, о работе художника, это же целая эпопея. Борис Герлован придумал замечательную декорацию, Елена Игруша очень подробно, вплоть до мелочей — костюмы. Но так случилось, что буквально перед выпуском Борис Федосеевич серьезно заболел. А как можно продолжать процесс воплощения замысла без художника? И тут произошел довольно феноменальный случай: его ученики Алла Сорокина, Ольга Мацкевич, Игорь Анисенко, Дарья Волкова сами пришли ко мне и предложили свои услуги. Они люди молодые, со знанием технологии, довели все фантазии до конкретного воплощения. У нас же каждое бревно на сцене — фактически высокотехнологичный модуль, там внутри куча всего, в том числе миниатюрная дыммашина. Каждое бревно на дистанционном управлении. Титанический на самом деле труд.

Сложное бремя выбора

— Всю жизнь работаю в одном театре и всегда считал его лучшим именно из–за людей, которые там каким–то чудесным образом всегда собираются. Лучшие артисты, режиссеры, художники. В нашем случае они вообще работали бесплатно, решив, что это их долг перед мастером — прийти и помочь выпустить спектакль. Герлован создал замечательную школу художников. Чего не могу сказать о режиссуре — режиссерской школы у нас нет. И это очень сложный комплекс проблем начиная от набора и обучения. В этом году я присутствовал на приемных экзаменах — худрук купаловского театра Николай Пинигин набирал курс. На 9 мест пришло 16 человек. Из них 2 парня и 14 девушек. А это все–таки мужская профессия. На актерском факультете ситуация немного лучше: там прослушивались 200 человек. Но 16 — это катастрофа. Я не знаю, как это назвать. Нивелировка профессии режиссера? Неинтерес к ней? Я не думаю, что в Беларуси нет талантливых людей. Мне кажется, они все уезжают в Москву и Питер поступать, как–то так сложилось. Тем не менее Пинигин набрал курс, может, что–то теперь сдвинется с места. Вообще, Николай Николаевич — режиссер современной формации, многим молодым он дал возможность проявить себя.

Вкус простых ценностей

— Я с годами становлюсь консерватором. Не знаю, хорошо это или плохо. Думаю, здоровый консерватизм — это сохранение настоящих ценностей. Наверное, только с годами понимаешь их вкус. Мне хочется, чтобы в зале и смеялись, и плакали, чтобы спектакль зрителей пробирал до нутра. И если это получается, я — счастлив. Но так выходит, к сожалению, не всегда.

Сейчас приступаю к постановке спектакля «Люди на болоте». И это позыв души. Сам написал инсценировку по двум романам Мележа... Наверное, оттого, что есть потребность заниматься белорусским материалом, но современных белорусских пьес, которые были бы мне действительно интересны, нет. Уже в который раз прибегаю к хорошей литературе и пытаюсь сделать из нее пьесу. Потому что там есть живые настоящие люди, взаимоотношения, боль, правда характеров, честность. Это мое мнение и моя эстетика. Я не претендую на абсолют. В искусстве вообще абсолюта не бывает.

В итоге целый год сидел за клавиатурой компьютера. И проблема не в том, чтобы набрать слова. Ведь надо фактически написать пьесу — выделить из огромного романа те линии, которые тебе интересны. Не может быть бешеного количества людей на сцене, как в романе. Должны быть завязка, развитие, кульминация и развязка. Все просто. Иногда я вижу большие прозаические произведения на сцене, но они, на мой вкус, сделаны по принципу дайджеста. Я же хотел сосредоточиться на 3 — 4 главных героях.

Этот роман параллельно идет со мной всю жизнь. Он появился, когда я был совсем маленьким. Помню, как его все тогда в интеллигентских кругах взахлеб читали. Это было очень модно в начале 60–х гг. Был Быков и был Мележ. Примерно так же потом читали Короткевича. Я помню первый телеспектакль «Люди на болоте» середины 60–х гг. Улицы затихали — все смотрели очередную серию. Потом я окончил театральный институт и пришел в Купаловский театр, где долгие годы шла своя постановка этого романа. Меня ввели на роль Никанора. Это была советская инсценировка — очень много сцен собраний. Много массовки, все курят. Помню, занавес открывается — деревенская хата, сцена собрания, накурено, и в зале сразу раздаются аплодисменты. Потом был фильм Виктора Турова, где тоже еще молодым артистом сыграл маленькую рольку. Помню эти поездки на съемки в Березинский заповедник, общение с московскими актерами.

Мне кажется, что сейчас я учел все ошибки предыдущих постановок, сделал более динамичную инсценировку без массовых сцен, без собраний. Оставил то, что понятно сегодня: передел собственности, любовный треугольник, исторический перелом, когда задумываешься над тем, что происходит вокруг? Что тебя ждет? К тому же такая чисто белорусская любовь... У Василя есть фраза, когда Ганна бросает мужа, приходит к нему и говорит, мол, ну все, хватит нам, давай сойдемся и будем жить, а он ей говорит: «Ня лёс, Ганно...» Эта фраза у нас даже поговоркой в театре стала, когда что–то где–то не получалось. Что–то в этом есть тоскливое, обреченное, наше белорусское и очень щемящее. Когда все не так, как надо.

Вот моя деревня

— Будем надеяться, что история получится про нас. Вглядываясь в 20–е годы, мы поймем, что происходит с нами сейчас, откуда пришли, какими стали. Беларусь — в принципе, деревенская страна. И даже Минск на 80% состоит из людей деревенских, если и не в первом, то точно во втором поколении. Кто богаче, кто беднее. Один — подлец, другой — смелый. Кто–то готов биться за любовь, кто–то — нет. Все это наша одна большая деревня.

Автор публикации: Валентин ПЕПЕЛЯЕВ