Сын за отца
Сын за отца
В репертуаре Могилевского областного театра драмы и комедии им. В.Дунина–Марцинкевича в Бобруйске появился новый спектакль — «Нерон» Юрия Сохаря. Факт воплощения этой пьесы главным режиссером театра Максимом Сохарем, выпускником академии искусств, запомнится театралам: впервые в истории белорусского театра сын поставил пьесу отца. Кстати, Сохарь–младший не допустил своего родителя, искусствоведа, профессора, а в прошлом актера Купаловского театра ни на одну из репетиций, опровергнув бытующий в театральной среде стереотип: дескать, лучшие пьесы рождаются только в театре.
Нет–нет, в их творческом и родственном тандеме все отлично: Сохарь–старший хоть и не вторгался в постановочный процесс, но по просьбе сына что–то сокращал или дописывал по ходу репетиций.
Я, признаюсь, взяв в руки пьесу Юрия Сохаря, подумала: мой современник... о Древнем Риме... да белым стихом.... Но пьесу прочла на одном дыхании. Действительно, Юрий Максимович, как сам выразился в предисловии, рискнул опровергнуть стереотип о Нероне–тиране: попытался показать императора страдающей личностью. И, кстати, выполнил это на добротном литературном уровне. По версии Сохаря–старшего, Нерон, наделенный огромной властью, олицетворяет страдание человека, абсолютно не готового нести эту тягчайшую ношу: душа его разрывается между «хочу» и «надо», между тем, кем бы он, творчески одаренный человек, поэт, мог стать и кем в силу разных причин становится.
— В свое время меня возмутил спектакль в московском театре В.Маяковского о Нероне с Джигарханяном в главной роли, — негодует драматург. — Актер был так талантливо отвратителен в интерпретации личности Нерона, что, помню, я содрогнулся и подумал: что дает моей душе такой сгусток зла? Ничего, кроме угнетенного состояния духа. Я же попытался «взглянуть в зрачки Нерону» — и увидел там нечеловеческую муку.
Удалось ли Сохарю–младшему понять сверхзадачу пьесы? Максим поставил спектакль не о власти — о любви. Вернее, о том, что происходит с человеком, который формируется как личность в атмосфере нелюбви, зависти и процветающего порока. И поэтому Нерон Евгения Ракицкого, отдавая жесточайшие приказы — того казнить, того сжечь, — герой страдающий: слабый голос совести не дает ему покоя. Он осознает свое душевное уродство. И главный нерв спектакля — в противостоянии человека с самим собой. Для усиления идеи режиссер сажает Сенеку, учителя Нерона (Леонид Кучко), в инвалидное кресло. Жутковато видеть, как император словно вспоминает себя ребенком, который слепо верил Сенеке: сначала катает своего наставника, как бы играя. Но постепенно им овладевает ожесточение: движения становятся нервными, в голосе, переходящем в фальцет, появляются мстительные нотки. Пожалуй, эта кульминационная сцена важна для понимания, о чем же в спектакле идет речь. Она, по–моему, и вытаскивает постановку. Кучко и Ракицкий удачно попадают в режиссерскую придумку с креслом — символом духовного увечья. Становится понятным и жанр спектакля, который определен постановщиками как альтернативная реальность. И сразу прощаешь скомканность сценического действия и некую актерскую растерянность в первом акте. Из придумок, хоть этот прием в театре древний, как и сам театр, хороши еще античные маски: они все похожи одна на другую, и актеры неплохо обыгрывают лживость и лицемерие своих персонажей. Во всяком случае, маски не мешают, а, напротив, подчеркивают ущербность человеческой природы, выступают символами той среды, где Нерон обречен править. Необыкновенно точно работает с маской Ракицкий. Он смотрит на нее, как на ненужный предмет, как бы недоумевая: и что с этим делать, ведь от себя самого маска не спрячет...
Что ж, Сохарь–младший хоть кадр и молодой, но в режиссуре уже не новичок. Начинал еще студентом: в Русском театре под руководством Витаутаса Григалюнаса поставил пьесу Андрея Карелина «Я верю в гороскопы», которая и по сей день в репертуаре театра. И с театром «Знiч» успел поработать до того, как год назад распределился в Бобруйск.
И все–таки почему он выбрал пьесу о Нероне?
— Она подкупила меня глубоким психологизмом, исследованием причин, почему человек становится нравственным чудовищем. Отец попытался отыскать корни этого явления. В хорошем смысле — это та позитивная конъюнктура, которая всегда будет востребована обществом. Понимаю, мне как постановщику спектакля что–то еще нужно точнее выстроить, что–то сформулировать актерам. Но я рад, что театру удалось донести зрителю нашу общую с драматургом идею любви и сострадания.
К словам Максима Сохаря могу добавить: овации премьерных спектаклей и аншлаги в Бобруйске — веское тому подтверждение.
Автор публикации: Валентина ЖДАНОВИЧ