Полгода протестов в Гонконге: почему Китай настаивает, что они организованы извне?
Несколько месяцев назад один китайский чиновник спросил меня, считаю ли я, что протесты в Гонконге разжигают иностранные государства.
«Чтобы вывести столько людей на улицы, должна быть организация, крупная сумма денег и политические ресурсы», — размышлял он.
Как мы видим, разгоревшиеся в начале жаркого лета протесты продолжались всю осень и не прекратились зимой.
Протестное движение, сформировавшееся еще весной, к лету набрало силу: в Гонконге проходили многочисленные протесты, все чаще происходили ожесточенные столкновения небольших групп демонстрантов с полицией.
За время протестов полицией было произведено более 6000 задержаний, стражи порядка 16 тысяч раз применили слезоточивый газ и в общей сложности использовали 10 тысяч резиновых пуль для разгона протестующих.
По мере углубления политического кризиса Китай продолжал считать, что за каждым событием стоят «иностранные силы».
«Черный лебедь» и «серый носорог»
В январе этого года председатель КНР Си Цзиньпин созвал высокопоставленных членов компартии, чтобы обсудить «предотвращение возможных рисков».
Он заявил собравшимся о необходимости подходить максимально осторожно к так называемым «черным лебедям» — непредсказуемым событиям, которые могут ввергнуть систему в кризис.
Он также предостерег собравшихся от «серых носорогов" — известных рисков, которые игнорируются до последнего момента, когда слишком поздно что-то предпринимать.
Государственные СМИ Китая пишут обо всем — от проблем на рынке недвижимости до безопасности продуктов, но почти не упоминают о Гонконге.
Через несколько недель после выступления Си Цзиньпина правительство Гонконга при поддержке Пекина представляет законопроект, разрешающий экстрадицию подозреваемых из Гонконга в материковый Китай.
Реакция жителей Гонконга на этот законопроект была незамедлительной и решительной. Многочисленные противники законопроекта опасались, что этот законопроект позволит китайским законам укорениться в Гонконге.
Несмотря на заверения властей Гонконга о том, что законопрект не коснется «политических преступлений», многие решили, что такая законодательная инициатива однозначно идет вразрез с главным принципом автономности Гонконга — «одна страна, две системы».
Не только правозащитники и эксперты выражали обеспокоенность по поводу законодательной инициативы, но также и представители бизнес-сообщества, многонациональные корпорации, иностранные правительства, которые были обеспокоены тем, что под действие закона могут попасть и иностранные граждане.
Именно в этот момент начали звучать первые заявления по поводу «иностранного вмешательства».
9 июня прошла масштабная и преимущественно мирная акция протеста против законопроекта, в ней приняли участие более миллиона человек.
Наутро после протестного марша в редакционной статье на английском языке в издании China Daily говорилось об угрозе [иностранного] «вмешательства».
«К сожалению, некоторые жители Гонконга были обмануты оппозиционным лагерем и его иностранными союзниками и вовлечены в кампанию против закона об экстрадиции», — говорилось в статье.
С точки зрения участников акций протеста, пренебрежение их требованиями как «продиктованными кем-то» объясняет дальнейшие события.
Политическая элита города, поддерживаемая Пекином и изолированная от обычных гонконгцев политической системой, продемонстрировала неспособность понять настроения и требования общественности.
Через три дня после марша 9 июня, после того, как глава администрации Гонконга заявила, что она не откажется от рассмотрения законопроекта, тысячи людей окружили здание Законодательного собрания Гонконга, где обсуждался проект закона об экстрадиции.
Пять лет назад почти на этом же месте машины сносили палатки участников «революции зонтиков».
А теперь новый законопроект, кажется, возродил протестное движение.
Протестующие бросали в полицию кирпичи и бутылки, в ответ стражи порядка использовали слезоточивый газ, и к вечеру 12 июня Гонконг стал свидетелем самых масштабных столкновений демонстрантов с полицией за последние десятилетия.
Никто не сомневался в том, что движение зонтиков, с его требованием демократических реформ, вернулось, чтобы взять реванш.
Некоторые послабления — сначала приостановка рассмотрения законопроекта, а затем и отказ от него — сделаны были слишком поздно и не могли уже остановить рост протестного движения.
Пекин справедливо указывает на то, что многие гонконгцы осуждают действия некоторых протестующих — тех, кто надевает маски, возводит баррикады, наносит урон государственной собственности, поджигает машины и магазины.
Некоторые из них — ярые сторонники правления Китая, остальные просто мыслят довольно прагматически, они считают, что насилие и столкновения только будут способствовать большему вмешательству Пекина в дела Гонконга.
Но власти в Пекине были очень удивлены результатами проверки на прочность продемократических взглядов, когда в конце ноября на выборах в районные советы Гонконга при рекордной явке победу одержала оппозиция.
Кандидаты, которых поддерживал продемократический лагерь, получили 60% голосов избирателей.
Сначала материковый Китай отреагировал лишь изумленным молчанием, там ожидали, что большинство голосов получат пропекинские кандидаты.
Государственные СМИ сначала сообщали только о завершении голосования, при этом ничего не говорилось о результатах выборов.
Позже государственное информационное агентство Синьхуа обвинило участников акций протеста в сговоре с «иностранными силами».
«Политические силы, которые стоят за ними, настроены против Китая», — говорилось в сообщении агентства.
В качестве доказательства иностранного вмешательства агентство приводило высказывания зарубежных политиков в поддержку продемократического движения в Гонконге.
Пекин также обвинил Вашингтон в том, что США приняли закон, предполагающий ежегодную оценку политической ситуации в Гонконге для сохранения особого торгового статуса этой территории.
Агентство Синьхуа назвало происходящее в Гонконге злонамеренной политической манипуляцией, которая серьезно вредит самому Гонконгу.
Однако никаких доказательств того, что координация и руководство протестами осуществляется из-за рубежа, представлено так и не было.
На самом деле, молодые, радикально настроенные участники протестных акций, повсеместно использующие слово Chinazi [производное от China (Китай) и nazi (нацист)] кажутся одинаково мотивированы как заявлениями Пекина, так и заявлениями Вашингтона.
Основные институты — независимые суды и свободная пресса — которые должны защищать принцип «одна страна, две системы» представляются Пекином как опасные иностранные институты.
Гонконгцы надеялись, что экономический рост Китая принесет больше политических свобод в материковый Китай, и ценности, которых придерживается общественность в Гонконге и жители Китая, станут более близкими. Однако теперь гонконгцы опасаются, что их надежды не только не оправдались, но и обернулись чем-то совершенно противоположным.
Лагеря «перевоспитания» в Синьцзяне, подавление гражданской активности, похищение гонконгцев по подозрению в политических преступлениях — все это способствует росту опасений, что сейчас у власти в Гонконге находятся политики, которые не разделяют принципы и ценности, делающие этот регион особенным.
Несмотря на все опасения Пекина, власти Китая вряд ли решатся ввести на территорию Гонконга военных — такое действие вызвало бы резкий протест со стороны международного сообщества.
Однако и политического решения Пекин предложить не может.
Власти Китая не могут дать продемократическому движению в Гонконге то, чего Пекин лишает остальных жителей Китая. Пекин ценит стабильность и контроль, а не свободу и демокартию, и он не может понять, как кто-то может отдавать предпочтение второму, а не первому.
Таким образом, можно сказать, что Пекин оказался связанным исторически с территорией, с которой он находится в глубокой идеологической оппозиции.
Происходящее в Гонконге не могло остаться без внимания во всем регионе, в особенности на Тайване, который Китай считает своей отколовшейся провинцией.
Опыт Гонконга, по словам президента Тайваня Цай Инвэнь, наглядно показывает, что невозможно сосуществование двух систем — авторитарной и демократической — в рамках одного государства .