Голунов в интервью Собчак рассказал, как его пытались посадить

Журналист «Медузы» Иван Голунов, которого обвинили в покушении на сбыт наркотиков, а затем освободили за недоказанностью вины, дал интервью Ксении Собчак для ее YouTube-блога.

Ключевые моменты из первого интервью Голунова после его освобождения — в пересказе Би-би-си.

О своем состоянии

Наверное, пока я находился под стражей, в какой-то момент отключились рефлексия, переживания, я действовал по плану. Я думал: это та самая известная статья про подкидывание наркотиков, по которой осужден брат моего коллеги. Я понимал, что мне подбросили наркотики, но не понимал, что это про меня.

Когда я был освобожден, уже появились разные вопросы касаемо безопасности. Нужно поменять замки, первые две ночи я провел у знакомых. Мне комфортно, но я опасаюсь, у близких случались панические атаки, связанные с темой безопасности.

Наркотики ведь откуда-то взялись, я подавал жалобы на сотрудников полиции, но я не знаю, в каком они статусе. Двое генералов уволены, но я не понимаю, что еще может произойти.

О том, что за ним могли следить

В конце апреля мы с друзьями возвращались с 20-летия журнала Forbes, и они заметили, что за нами полтора километра шел какой-то человек.

Друзья заметили, а я не заметил, хотя у меня был опыт, когда я вычислял слежку. Это не паранойя, потом находились подтверждения.

Мне казалось, что я более-менее внимательно себя веду. После задержания я смотрел, чтобы никто ничего в карман не подложил. Но каким-то образом наркотики, которые называются «соль», оказались у меня в рюкзаке. Как это произошло, у меня представления нет.

Как происходило задержание

Я люблю пользоваться порталом «Наш город». Я шел и увидел помятый дорожный знак, сфотографировал его и положил телефон в карман, чтобы потом отправить жалобу. Прошло буквально 15 секунд, раздался крик «стоять!». Я обернулся и увидел двух бегущих людей в гражданской одежде. Первая мысль: это какой-то гоп-стоп.

Они подскочили ко мне, закрутили руки, надели наручники и стали требовать пароль от телефона. Я отказался, они засунули телефон обратно мне в штаны, подъехала машина, меня начали в нее запихивать. Мне сказали: «Вы задержаны, уголовный розыск».

Я просил сообщить о задержании моим родным и близким, в машине показали удостоверения. Мы проехали где-то 150 метров, в машину сел понятой. Я ехал в куртке, с рюкзаком за спиной и в наручниках, было довольно неудобно.

На вопрос, почему меня везут в ЗАО, оперативники сказали: «Мы можем работать где угодно».

Про общение полицейских с понятыми

Второго понятого нашли еще через 30 минут, откуда-то он взялся. Один сотрудник увидел, что понятой в медицинской маске, и говорит: «Привет, Серега! Ты что, болеешь?» Я говорю: «В смысле? Вы знакомы?» Оперативник отвечает: «Нет, я просто увидел, как его зовут [в документах], решил поинтересоваться, чего такого?»

Дело Голунова

Голунов был задержан 6 июня в центре Москвы. В полиции заявили, что при досмотре у него нашли пять пакетов с мефедроном, а при обыске дома — более пяти граммов кокаина и электронные весы. 8 июня Никулинский суд Москвы отправил Голунова под домашний арест по обвинению в покушении на сбыт наркотиков в крупном размере.

Задержание журналиста вызвало широкое общественное возмущение: за Ивана Голунова вступились не только коллеги, в том числе с федеральных телеканалов, но и политики и артисты.

11 июня министр внутренних дел России Владимир Колокольцев сообщил, что дело Голунова закрыто «из-за недоказанности его причастности к совершению преступления». В тот же день он вышел на свободу.

13 июня президент России Владимир Путин подписал указ об увольнении двух генералов полиции — начальника УВД по Западному административному округу Москвы Андрея Пучкова и начальника управления по контролю за оборотом наркотиков главного управления МВД по Москве Юрия Девяткина.

Как проводился принудительный осмотр

Я сразу говорил, что мне нужен адвокат, что нужно сообщить родным. Мне говорили: «Нет, тебе не положено, ты вообще еще не задержан!» Потом они игнорировали эти просьбы. Когда они поняли, что на любой вопрос я отвечаю, что буду говорить только в присутствии адвоката, сказали, что будет принудительный досмотр.

Я сказал, что не буду ничего сам делать, на меня пошел человек, который был старшим, — Денис Коновалов. Он начал сдирать с меня куртку, зажав меня в угол. Тут я понял, что, наверное, сопротивление бессмысленно. Мне расстегнули наручники, я снял куртку с рюкзаком, положил их на стул. Меня попросили раздеться догола, спустить трусы до колен, нагнуться.

Как нашли наркотики в рюкзаке

Потом они стали досматривать рюкзак. Открывают — и я вижу, что наверху лежит пакетик с маленькими цветными шариками. Я видел, что шла видеозапись, и сразу сказал, что это не мое.

Когда они это сделали, я не знаю. Пакетик был самой верхней вещью в рюкзаке. Они довольно быстро сообразили, что это. Начали смотреть, какое у него крепление, есть ли магниты.

О насилии полицейских

В тот момент, когда я сказал, что не пойду на дактилоскопию, один из оперативников не выдержал и ударил меня два раза кулаком в висок. Это было не то чтобы больно, но на следующий день вполне себе чувствовалось при нажатии. Это был оперативник по имени Максим Маратович Уметбаев.

Меня потащили на дактилоскопию, я стал громко кричать: что у меня нет адвоката, что это все незаконные действия. Потом меня вернули в кабинет, где был досмотр. Туда пришел оперативник, который решил сыграть роль доброго полицейского и предложил сообщить кому-нибудь о задержании. Я продиктовал телефон соседа, а он начал кричать: «Ты хочешь предупредить сообщника!»

Мне кажется, они знали, что я журналист. Я говорил: «Возьмите, погуглите [кто я], заодно погуглите номер адвоката». Адвокат появился только через 15 часов после задержания.

Потом меня привезли в пункт медосвидетельствования, попросили подуть в трубочку и сдать мочу. Они очень бесились, что я везде пишу «требую адвоката». В уголовном деле, кстати, нигде не фигурирует, что мы там были. Может, не все материалы мне доступны.

Я сказал, что никуда не пойду, пока не приедет наряд полиции, схватился за лавочку. Меня начали вдвоем отцеплять от нее, дотащили до лестницы. Там мы упали, я ударился головой о ступеньки, на меня упал оперативник.

Когда меня вытащили на улицу, один оперативник пошел за машиной, а другой поставил мне ногу на грудь, все это время я был в наручниках. Мне говорили: «Ты себя плохо ведешь». Грудь до сих пор болит, мне немного некомфортно, когда я обнимаюсь.

Про обыск в квартире

Дальше все собрались: двое понятых, четверо оперативников — и поехали в квартиру. Мы поднялись на этаж, я совершил какой-то рывок, попытался позвонить соседям, чтобы были свидетели, которых я знаю.

У полицейских была связка из 16−20 ключей, но они открыли дверь с первой попытки. Мне зачитали постановление Мосгорсуда об обыске, в котором говорилось, что оперативные мероприятия разрешены с 30 мая — то есть за неделю до задержания.

Сначала они осмотрели стол, потом — сумку с книжками, разложили их на кровати. Потом переключились на кушетку, а потом перешли к шкафам. Я говорю: «Давайте последовательно, от стены к кровати, чтобы не рассеивать внимание». Они говорят: «Не твое дело, мы лучше знаем».

Обыск проводили вдвоем. Еще один оперативник одной рукой держал меня за наручники, а другой — снимал на видео. За столом сидел оперативник, который что-то записывал, писал эсэмэски. Вдруг он неожиданно встал и пошел туда, где его не было видно. Через какое-то время оперативник у шкафа встал на табуретку и говорит: «Ооооо, пакетики!»

Как журналист я всегда сомневаюсь до последнего, но в случае с квартирой у меня практически нет сомнений о том, как подкидывали. И дальше их уже ничего не интересовало, они смотрели довольно формально: не стали смотреть горшки с цветами, аптечку.

О том, кто мог заказать его преследование

Мне сложно представить, все реализовано так топорно…

У меня недавно выходила история про людей, которые так или иначе связаны с бизнесом под залог недвижимости, микрофинансовыми организациями. Заметка вышла, эти люди могли обидеться. Но после выхода уже обычно никто кулаками не машет.

После этого я занимался продолжением истории, связанной с похоронным бизнесом, ритуальными услугами, которые контролируют силовики, люди из управления ФСБ по Москве и Московской области. Угрозы поступали и перед выходом первой части расследования, была фраза «на кладбищах много свободных мест».

Сейчас тоже были намеки, мол, зачем тебе это нужно. Я понимал, что кто-то щетинится, что кому-то это не нравится.

Может, эта история вообще не связана с моими расследованиями, но пока выглядит так.

О поддержке

Все сказали кучу добрых слов, я смотрел характеристики, где соседи писали: знаем, здоровается, пьяным в подъезде не лежал. Меня это так растрогало, я даже заплакал. Это то, чего я совершенно не ожидал. Теперь я должен оправдать их доверие.

Мне хочется сказать спасибо всем этим людям, всех обнять, помочь тем, кому нужна помощь.

Почему не пришел на марш 12 июня

У меня была мысль выйти, но если бы я появился, люди могли бы сконцентрироваться вокруг меня, что спровоцировало бы «винтилово». Оно произошло и без меня, но я не хотел подставлять людей. Мне говорили, что не стоит туда идти, что это может вызвать негативные последствия.

Теперь я думаю: может, мне при выходе из изолятора надо было поехать в мэрию, где шли переговоры?

Я надеюсь и постараюсь, чтобы этим митингом не была поставлена точка.

Что будет дальше?

Я не очень понимаю, как устроена 228-я, но постараюсь разобраться и понять, чем я могу быть полезен, чем могу помочь людям, которые выходили в мою защиту, и тем, кто уже осужден по этой статье.

Я надеюсь, что мой кейс поможет хотя бы сократить количество случаев с подбрасыванием наркотиков.

О том, чтобы пойти в Мосгордуму, не думал, но город — это вещь, о которой я понимаю, как она устроена.

Я бы хотел вернуться к прежней жизни, спокойно ездить в метро, писать заметки.

Я не представляю, чем я могу заниматься не в России. Я надеюсь, вопросы безопасности решатся.