Главный по цифровому развитию РФ: Зачем человеку с востребованной ИТ-специальностью диплом гособразца

Программа «Цифровая экономика РФ» перешла на уровень национального масштаба — правительство 17 сентября утвердило паспорт программы, обозначив основные векторы диджитализации. Об этом, а также о приоритетных направлениях «Цифровой экономики», основных различиях с государственной программой и перспективах в образовательной сфере рассказал в интервью ТАСС спецпредставитель президента РФ по вопросам цифрового и технологического развития Дмитрий Песков.

— Правительство рассмотрело паспорт национальной программы «Цифровая экономика», в целом на нее потребуется около 2 трлн рублей бюджетных и внебюджетных средств. На что конкретно будут тратиться эти деньги, какие направления приоритетные, и какие средства на них потребуются?

— Приоритетное направление, связанное с законодательными изменениями, требует меньше всего денег. В проекте программы на него, если я не ошибаюсь, предполагается около 1,5 млрд рублей. Необходимо принять множество законов для того, чтобы цифровая экономика заработала. Это важно. Следующая, наверное, по степени важности — это инфраструктура.

— На нее, наверное, необходимо больше средств?

— Да, она самая большая, самая капиталоемкая. Почему? Логика простая. Например, нужно дотянуть интернет до жителей страны. Дотягивать интернет можно тремя способами: дотянуть оптоволокно, дотянуть оптоволокно не до человека, а до хаба, и от него построить сети сотовой связи и использовать их как трансляторы для беспроводного сигнала. А можно использовать низкоорбитальные и высокоэллиптические группировки спутников для космического доступа в интернет. Доступом в интернет в первую очередь необходимо обеспечить социальные объекты. Потому что получается, что, если не заработает программа «Цифровая экономика», национальный проект «Образование» тоже не сможет быть осуществлен — в школах не будет быстрого интернета. В этом смысле национальные проекты зависимы друг от друга.

— Примерно какую долю в этих средствах занимает инфраструктурное направление?

— Инфраструктурные решения, я думаю, в разных сценариях займут от 50% до 70%.

— Какова вовлеченность бизнеса в национальную программу?

— Уникальность программы «Цифровая экономика» состоит в том, что она проектировалась в первую очередь вместе с бизнесом. В частности, был создан действительно уникальный механизм АНО «Цифровая экономика», в которую вошли все крупные игроки. Наблюдательный совет АНО возглавил помощник президента РФ Андрей Белоусов. И эта связка власти и бизнеса позволяет иметь самую устойчивую модель программы. Невозможно посчитать, сколько точно понадобится денег дополнительно к бюджетным, но, я думаю, что на горизонте 2024 года государственные средства будут в разы меньше вложений бизнеса.

Ведь мы с вами являемся донорами этой системы, потому что чем больше мы с вами зависим от интернета, тем больше средств получают, например, те же самые сотовые операторы. Чем быстрее и дешевле мы можем купить товар в интернет-магазине, тем интереснее развиваются операторы трансграничной торговли. Поэтому, конечно, инвестиции будут постоянно увеличиваться.

— С мая произошли большие изменения в подходах к управлению этой программой. У нас появился вице-премьер, отвечающий за цифровую экономику, в каждом министерстве появится Chief Data Officer, проектным офисом программы стал аналитический центр при правительстве, а Минкомсвязь теперь стала Министерством цифрового развития. Не слишком ли много участников этого процесса?

— Категорически мало. У нас нехватка людей, которые принимают решения на основе данных. Нам придется уточнить структуру управления, переподготовить людей, конкретизировать их функции по всем ветвям власти от федерального до муниципального уровня. По нашим оценкам, нам предстоит переучить как минимум 270 тыс. управленцев в ближайшие шесть лет, и это будет сопряжено с изменением структуры госорганизаций. То же самое придется делать с депутатами всех уровней, с судьями. Это огромный национальный масштаб. Мы только-только приступаем к этой задаче. Никакой одной структуры, одного министерства не хватит для того, чтобы ее решить. Это должен быть действительно национальный прорыв и национальный консенсус по поводу такого развития. Поэтому нам, чтобы решить эти задачи, в ближайшие пять лет надо будет расти в 10 раз в год по общему объему вовлеченных людей.

— Вы увеличите количество людей. Но тем не менее какой-либо единый центр, пусть не управления, а координации всего этого можно…

— Не надо.

— Не нужен?

— Нет.

— Почему?

— Системное управление не должно быть сложнее объекта управления. Мир развивается так быстро, и экосистемы настолько сложные, развиваются по собственным законам, что попытки управлять ими из одного центра могут привести к геополитическому поражению. Мы просто проиграем глобальную конкуренцию. Нигде, даже в самых наших партнерских странах, нет модели централизованного управления построения цифровой экономики.

— Какие изменения вы вносили в национальную программу, что в ней изменено по сравнению с прежней программой государственного уровня?

— В части, которая касается моей прямой зоны ответственности, в части подготовки кадров, ключевое изменение — это акцент на подготовку специалистов, обладающих глубокими знаниями в области математики, математического образования, программирования еще со школы.

— То есть это изменения в образовательной части?

— Да. Формально его, конечно, логичнее иметь в нацпроекте «Образование», но с точки зрения результатов он должен быть в направлении «Кадры и образование» для «Цифровой экономики».

— Будут еще какие-то изменения?

— Я не вижу каких-то серьезных системных изменений. Однако есть важный сюжет, связанный с кибербезопасностью. Прошлая версия программы подразумевала создание национального центра по борьбе с киберпреступлениями, в которой инициатором выступал Сбербанк. С точки же зрения регулирования это полномочия, которые закреплены за соответствующими ведомствами, в частности, за Федеральной службой безопасности. Сейчас у нас, наконец, появился национальный центр, который работает именно с киберинцидентами.

Это правильное изменение в части именно архитектурной логики, но его еще необходимо доработать, потому что оно связано нормами закона и касается только субъектов критической инфраструктуры. Часть, которая связана с компьютерными инцидентами у малого и среднего бизнеса, туда просто не попадает. Эту связку необходимо доработать для того, чтобы система могла функционировать по всей стране.

Я на этом акцентирую внимание, потому что хакерство как явление тоже растет стремительными темпами. Информационная культура существенно отстает. Издержки бизнеса, связанные с кибербезопасностью, становятся критическими после ошибок, утечки и потери данных и так далее. Таким образом, этот механизм необходимо доработать, чтобы он имел целостный характер.

— Что конкретно необходимо сделать?

— Нужно сделать интерфейсы, в которых ответственные структуры могли бы пользоваться теми данными, которые собирают крупные операторы данных, такие, как Сбербанк. Он очень много знает, в том числе о мелких компьютерных преступлениях. У них накоплены уникальные массивы данных.

— Вы не боитесь негативного отношения к подобным инициативам? Наверняка возникнут тут же противники, которые не захотят предоставлять эти данные.

— Не хотят — не надо. Во-первых, эти данные уже собираются, во-вторых, при передаче от одного оператора к другому происходит их деперсонализация. У нас не определены базовые правила работы с данными. Вопрос, кому эти данные принадлежат, до сих пор остается открытым.

Есть разные подходы. Первый, мне он нравится больше всего лично, — данные принадлежат человеку. Если сотовый оператор хочет пользоваться теми данными, которые он накапливает в процессе эксплуатации моего сотового телефона, то пусть платит мне как потребителю малую долю, я с ним с удовольствием поделюсь за скидки в тарифе, который я использую. Это один подход, мне он кажется перспективным.

Второй подход — данные принадлежат компаниям. Они собирают их в рамках своих договоров с пользователями. Третий подход — данные принадлежат государству, то есть государство потом решает, кому с ними нужно поделиться.

Наконец, четвертый подход — механизм саморегулируемой организации, в которую могут войти крупные операторы данных. Они будут сливать все ручейки в некое большое озеро данных и установят недискриминационные правила доступа к нему, которые будут позволять, с одной стороны, развивать цифровую экономику, с другой — давать доступ к этим вводным ресурсам остальным участникам.

Все эти четыре подхода обсуждаются. Финальные решения пока не приняты, но на данном этапе проводятся обсуждения среди экспертов.

— Вы раньше говорили, что нужно в принципе сменить парадигму образования в России. А как это сочетается с цифровым образованием?

— Требования к системе образования очень простые. Нам нужно готовить очень много специалистов с ИТ-компетенциями. И готовить их быстро и качественно. Система образования сейчас не может выполнить ни одну из этих трех функций: она готовит мало, долго и дорого. Нам нужно поменять все три подхода, при этом есть передовые практики, но их нужно легализовать и поддержать.

Например, компания Mail.ru Group делает прекрасные программы по подготовке специалистов по информационной безопасности, Сбербанк создал «Школу 21», где программисты учатся вообще без преподавателей. В эту сторону необходимо направлять внимание, нормы, финансы.

— Как это менять?

— Позволить готовить специалистов быстрее. «Школа 21» отказалась от дипломов. Зачем человеку с востребованной ИТ-специальностью сегодня диплом государственного образца, если он умеет анализировать большие данные?

— Вы общаетесь с Минпросвещения по этим вопросам? Какая у них позиция?

— Да. С Минпросвещения на уровне именно ключевых решений у нас сейчас полное взаимопонимание.

— А на уровне высшей школы?

— У нас идут дискуссии по контрольным цифрам приема. Есть некоторые попытки подойти творчески к определению этих показателей. Когда мы говорим, что у нас ключевая цифра 120 тысяч человек в год, которые поступают на ключевые ИТ-специальности, то некоторые указывают, что, например, гуманитарные специальности — это тоже ИТ-специальности. Если там есть какая-то ИТ-компонента, курс матстатистики, например. Можно еще включить и профтехобразование. И наши колледжи будут, видимо, готовить бизнес-архитекторов.

- Вы активно участвовали и поддерживали движение WorldSkills. Изменило ли это движение отношение к рабочим специальностям?

— Во-первых, в том числе для цифровой экономики, у нас сегодня движение WorldSkills готовит специалистов уже по нескольким десяткам компетенций. В том числе специалистов, которых не готовят в вузах и даже нигде в мире. Например, программа подготовки квантовых инженеров или компетенций по генетическому редактированию. Надо понимать, что это рабочие профессии цифровой экономики. Токарь на станке с ЧПУ сегодня — это программист в первую очередь. Маляр, кстати, тоже высокотехнологичная профессия. Сканер, стена, настройка, химическое определение состава, использование распылителей, VR-устройства, которые тренируют вас как маляра и оценивают, насколько качественно вы работаете.

— Как вы себе представляете школу через 10 лет?

— Я надеюсь, что за 10 лет мы по всей стране придем к той школе, которую сегодня массово можно уже увидеть в Москве. Великолепно оснащенная, с молодым прогрессивным директором, горящими глазами у педагогов, индивидуальными образовательными траекториями у всех учеников. Школа, которая открыла свои двери, выплеснулась в город и живет вместе с городом, поддерживает самые лучшие устремления детей, которые у них есть. И при этом, конечно, юноша или девушка должны любить родину и связывать свою судьбу с ней. Вот это самый лучший образ школы через 10 лет, который я вижу.