Теракт на Дубровке глазами белорусского фотографа: "Больше всего запомнилось ощущение бесконечности"

15 лет назад террористы захватили театральный центр на Дубровке в Москве. На сцене мюзикла «Норд-Ост» появился мужчина с автоматом, а вскоре захватчики потребовали: российские войска должны покинуть Чечню. Власти не пошли на такое условие, а на четвертый день начали штурм. Чтобы усыпить боевиков, был использован неизвестный газ. Это помогло в ликвидации почти всех террористов, но также стало причиной гибели большинства заложников.

Захват произошел 23 октября 2002-го, в здании тогда находилось более 900 человек — актеры, зрители и персонал. В результате штурма погибли 125 человек (по неофициальной версии, от отравления газом и несвоевременной помощи). Еще пятерых убили сами боевики. Исполнители теракта (около 40 человек) были ликвидированы тогда же, еще несколько осуждены позже за пособничество — последний процесс шел в 2017-м.

Эти события можно проследить по снимкам фотокорреспондента агентства Reuters, белоруса Василия Федосенко. TUT.BY попросил вспомнить, в какой обстановке ему приходилось работать.

— Больше всего запомнилось ощущение бесконечности. Стоишь на лестнице, рядом коллеги на лестнице стоят. Холодно, стоишь ждешь. И понимаешь, что конца-края этой истории нет. Нельзя сказать, что это «безнадега», но бесконечная «тягомотина». Несколько часов ты постоял, ничего не произошло. И ты понимаешь, что ночью снова ты будешь стоять до утра, — вспоминает фотограф.

Василий Федосенко приехал в Москву на третий день после захвата, когда стало ясно: местные фотографы своими силами явно не справятся, будет «долгая история». На первом же самолете фотограф вылетел из Минска — и в течение недели каждый день снимал происходящее, вплоть до похорон погибших.

— Было непонятно, когда начнется освобождение или штурм — поэтому фотографам нужно постоянно находится на месте. Организовывали смены, распределяли несколько человек по разным сторонам. Нашли проем между домами единственное место, откуда был виден театр напрямую. Оттуда примерно 100 метров, так мы могли видеть здание. Иначе ничего бы и знать не знали. С остальных сторон было милицейское оцепление. Так дежурили несколько дней подряд. Вокруг было много желающих снимать, с десяток человек, поэтому стояли на стремянках.

— Но фотоаппарат постоянно включен.

— Разумеется. Иногда [заложникам] подвозили воду, были какие-то добровольцы из Красного Креста — мы это снимали. Любое фото на эту тему потом расходилось в прессе.

— 15 лет, говорите?.. Конец октября. Я помню, погода была ужасная: снег с дождем и очень холодно, особенно ночью. (…) Мы не были в курсе планов спецслужб, разумеется. Поэтому в разных местах ждали, когда что-то начнется.

— Иногда милиционеры проверяли документы. Однажды подошли ко мне мужики в фуфайках (а я как раз говорил по телефону) и спрашивают: какие последние цифры твоего номера? Ну, я сказал. Все, говорят, гуляй дальше, нет проблем! Это были спецслужбы, разумеется. У террористов была телефонная связь, и кто-то им, видимо, передавал, что происходит снаружи. Поэтому и проверяли. Внутри террористы еще и картинку смотрели по ТВ, чтобы следить за тем, что творится на улице.

Штурм начался „как обычно“ утром, говорит опытный фотокорреспондент. Он проснулся от звонка коллег на съемной квартире, а через 40 минут снова был на месте.

— Доступа туда не было. С какой-то стороны увидел, что автобусы вывозят людей. Через запотевшее стекло заметил: кто-то запрокинув голову лежит, кто-то полусидя — без сознания. Было очевидно, что это бывшие заложники: многие сидели в бессознательном и полусознательном состоянии. Таком состоянии, что вообще…

Как это бывает, некоторые кадры не удалось сделать. Так случилось и в этот раз: в сумерках фокус фотоаппарата сработал не сразу, автобус умчался.

— Было непонятно, куда везут — все происходило хаотично, — вспоминает Василий Федосенко.

В СМИ люди рассказывали о путанице в первые часы после штурма: пока в ближайшую больницу отправили несколько пострадавших, в другую привезли несколько сотен.

Еще пару дней события разворачивались там же. Точнее, у стен больниц, потому что родственников внутрь не пускали. Была неразбериха: списки пациентов вывешивали не везде.

У сотен заложников наблюдались признаки сильного отравления неизвестным веществом. Формулу газа, который во время штурма распыляли спецслужбы, не рассекретили до сих пор.

— Постоянно возникали организационные вопросы. Бедные родственники кидались по больницам: здесь или не здесь? Уцелел или нет? Знали, что много человек погибло, поэтому если был живой — конечно, радость. Помню, начали отпускать пациентов, многие выходили в шоковом состоянии, нас [прессу] посылали всякими словами.

— Упреки, вроде „наживаются на горе“ и тому подобное?

— Да, „зачем снимать“ и так далее. Все люди смотрят новости, читают газеты и смотрят на сайтах, что происходит. Поэтому мы делаем свою работу. Но когда человек сам попадает в такую историю, он не хочет, чтобы его снимали, это факт.

Это не единственный теракт, который приходилось снимать Василию Федосенко. Из относительно недавнего: в 2011 — взрыв в минском метро, в 2013 — взрывы в Волгограде.

— Теракт на Дубровке чем-то для вас отличается? Или все теракты, которые вам приходилось снимать, — это одно горе, и как-то выделить один среди них сложно?..

— Конкретно этот отличается тем, что он был очень длительный. Несколько суток подряд. Это угнетало. Понятно, что когда-то наступит развязка — та или иная, но произойдет. В воздухе висело: будет штурм. Но не знали когда. Хотелось, чтобы все случилось скорее. Сутки, сутки — утомляет физически и психологически ждать, когда все произойдет. А еще боязно, что мы прозеваем, опоздаем. На фоне остальных событий, которые я снимал, это наиболее тяжелый кусок работы. Мы знаем, что там — люди, и все „висит“.

— Уже потом «нагнало» понимание того, что вы видели тогда в течение целой недели?

— Любая такая трагедия в нашем деле впечатляет. Но фотоаппарат во время съемки выступает в роли некой защиты — когда его поднимаешь, дистанцируешься. И сам себя заставляешь. Такие события — это печально и ужасно. Но наша задача сделать кадры, чтобы мировое сообщество увидело, что происходит.