"Если вы напишете мое имя, за мной придут". Жители Турции - о том, что изменилось после мятежа

После неудавшегося госпереворота в Турции начались репрессии: введен режим чрезвычайного положения, тысячи человек арестованы, уволены около 60 тысяч, в том числе полицейские, судьи, преподаватели. Журналист «Медузы» Екатерина Кронгауз поговорила с несколькими людьми в Турции о том, как изменилась их жизнь.

Осман Г.

Ассистент профессора по медицинской информатике Университета Анталии (имя изменено)

Я работаю в Университете Анталии, и у нас пока здесь никого не уволили, но я уверен, что в ближайшие дни кого-то уволят. Впрочем, это вряд ли меня коснется. Дело в том, что увольняют, как я понимаю, только тех, кто имеет отношение к гюленовскому движению. Мы их называем «фетхуллисты». Глава ячейки в нашем университете сбежал за шесть дней до попытки переворота. И, в общем, я знал, что это произойдет. Это движение, ну то есть много движений, без названий, разные, но объединенные одной идеей, так развивалось и настолько проникло во все сферы Турции — в основном в образование, но и в правительство, в полицию, — что любой образованный человек понимал, чем это закончится.

Я принадлежу к трети населения Турции, секулярной, которая ненавидит и эту группу людей, и правительство Эрдогана. Мы нерелигиозны, мы за демократию. И в этом смысле то, что произошло, в ближайшей перспективе — это хорошо. Не должна власть сменяться недемократическим способом, не должны к власти приходить религиозные группы, мы не хотим исламского государства. А если бы они пришли к власти, мы бы получили именно его, что-то похожее на Иран.

То, что произошло во время переворота, — это устрашение. Публичная порка военных — это единичный случай, я не думаю, что Эрдоган имеет это в виду, не думаю, что он хочет причинить им вред. То, что произошло, должно стать всем уроком — что не нужно допускать религиозные организации в управление страной.

Все меры, которые сейчас принимают — не выпускают профессоров, — это, я думаю, на неделю или несколько, просто чтобы никто не убежал. Я не знаю, но не думаю, что это коснется меня. С другой стороны, я привык к некоторым проблемам передвижения. У меня чуть меньше двух лет отношения в России. И нам было очень удобно друг к другу летать, до истории с самолетом, когда отменили все чартеры. Потом я пытался прилететь все же в декабре, хотя уже говорили, что турок не пускают. Нас в самолете было шесть турецких граждан. Один был муж русской, другой был сотрудник российской компании. И четверо как я — просто прилетели. В общем, нас час продержали на границе, сказали, что пустить не могут, отвели в какую-то большую комнату и днем следующего дня отправили обратно. С тех пор я не был в России, уже больше восьми месяцев. Но она ко мне прилетает, только стало дороже и не так удобно.

Вы, пожалуйста, не упоминайте мое имя. На всякий случай.

Елена Смирнова. Маркетолог

Ровно год назад я переехала из Москвы в Стамбул — бросила работу, квартиру, мужчину. Я очень хотела здесь жить. Я работаю на российскую компанию удаленно. Я подавала на вид на жительство за три дня до истории с самолетом. И успела все получить. Потом, правда, когда я съездила в Москву и возвращалась обратно в Стамбул, меня чихвостили на границе наши таможенники, но все было довольно вежливо, час разговаривали и пропустили в итоге. А в Стамбуле вообще никаких проблем не было, у меня все документы в порядке.

Сейчас в Стамбуле ничего не происходит. Ну то есть как. Я живу в районе Джихангир, здесь довольно тепличная среда. Здесь живут экспаты и представители творческих индустрий — журналисты, дизайнеры, владельцы кофеен.

Наверное, по новостям и фейсбуку кажется, что у нас стоят танки, бегают курды, стреляют из автоматов и кричат «Аллах акбар», но танки не стоят и не стояли в городе. Они стояли в Измире и около аэропорта в Стамбуле. В субботу и воскресенье у нас был тут такой первомай, все вышли на улицы и праздновали победу демократии, размахивали турецкими флагами и стучали в барабаны. Где-то еще даже празднуют, говорят, где-то еще ездят машины с громыхающей музыкой, но, в общем, продолжается обычная жизнь.

Я не знаю ни одного глубоко религиозного человека, за весь год встретила тут такого одного. У нас шутят в компании, что если ты в эти дни ездишь на общественном транспорте — ты видишь, кто голосует за правящую партию. У нас сделали сейчас бесплатный общественный транспорт, чтобы все могли приехать из разных концов и праздновать. И вот я вчера ездила в старый центр и, действительно, много видела консервативных семей, покрытых мусульманок. Но скорее они мне удивлялись, а не я им.

Из моих знакомых от последних репрессий никто не пострадал. Но, конечно, я не знаю никого из гюленовского движения, оно у нас запрещено с 2003 года, как и ИГИЛ. Если я или кто-то из моих знакомых был бы с ней связан, мы бы были в тюрьме.

Но мои знакомые страдают от вообще всего, что происходит последний год. У моего друга закрывается кофейня, потому что нет туристов. Когда были взрывы в аэропорту, мы обсуждали, что хуже уже для туристов быть не может. Но тут снизу постучали — и начался переворот. Все-таки после того, как Путин снял санкции, были какие-то надежды на туристический подъем. Теперь — нет.

Вчера мы с подругой ходили в новую кофейню — все там прекрасно, сделано с душой. Но никого нет. Сидят хозяева и говорят: ну, наверное, через месяц закроемся. Они за день зарабатывают 25 лир — это три чашки кофе.

У мужа моей подруги отличный сувенирный магазин — большой, с коврами и керамикой. Сейчас думают, кому бы продать, но никому он не нужен. Зимой не было русских туристов, но были европейские. Теперь — никаких.

Индивидуальные гиды зарабатывали по 100 евро за экскурсию и могли сделать пять экскурсий в месяц и чувствовать себя хорошо. Теперь если и заработают 100 евро за месяц, уже говорят спасибо.

Лира падает, доллар растет, и хоть государство и говорит, что это не коснется экономики, оно всего уже коснулось. Но у турок такой менталитет — они все любят сесть и поговорить, но никто не предпринимает каких-то действий. То есть они все говорят: надо уезжать, у этой страны нет будущего, но я не знаю ни одного человека, который бы подал на какую-то стипендию или нашел работу где-то и собирается реально уезжать. Все сидят в кофейнях, пьют чашку кофе за 10 лир и обсуждают. Но я к этому привыкла, в Москве так же, это какая-то общая история.

Эмин З.

Сотрудник издательства (имя изменено)

Я вряд ли смогу вам помочь; если вы напишете мое имя, за мной придет полиция. Я — выпускник первой гюленовской школы, и я работаю на его институции всю мою жизнь — как учитель, как автор. Компания, в которой я работаю, одно из самых больших издательств в Турции, восемь месяцев назад было захвачено правительственными людьми. С тех пор они выжимают оттуда людей. В понедельник около 100 авторов было уволено, во вторник — 20. Поэтому я не могу называть своего имени, ради своего же блага. Я только немного расскажу.

Последние выходные — это ад для всей страны, такое количество людей убито. И правительство винит в этом гюленовское движение. Люди, которые с ним связаны, стали козлами отпущения, как будто террористической травмы недостаточно. Теперь началась охота на ведьм против движения, никто не утруждает себя доказательством участия в чем бы то ни было. Это в основном касается людей в образовании и некоммерческих организациях. Они всегда защищали демократию и никогда не участвовали ни в каком насилии и преступлениях. Мы говорим об учителях, врачах, академиках. Теперь правительство требует отстранить деканов всех университетов и забирает лицензию у 21 тысячи учителей. Плюс 15 тысяч отстранены министерством образования. Они отзывают публикации. Мы занимаемся образовательными публикациям — у нас работники архива, люди, занимающиеся образовательными технологиями, — все были уволены.

Вы знаете, кто такой Гюлен? Он живет в Америке, он хотел образовывать мусульман, его идея в образовании, а не в войне и насилии. То, что произошло, — это какие-то люди в армии решили совершить переворот, у них свои резоны и свои взгляды. Солдаты открыли огонь по полиции и по народу. И этих солдат, которые даже не понимали, что они делают, а просто следовали приказам, — их отдали в руки разъяренной толпы. Много солдат линчевали, убили, это был ужасный день. Но из-за разногласий Эрдогана с Гюленом — они скинули всю вину на движение, на «Хизмет». Без всяких причин.

Я был дома, я никуда не выходил в ту ночь, но Эрдоган был повсюду, даже в FaceTime. Он призывал людей выходить на улицу и противостоять восставшим солдатам. Стоять перед танками и защищать демократию. Мирные жители были убиты и ранены.

Теперь все люди, связанные хоть как-то и когда-то с гюленовскими школами или организациями, — все боятся. Их дома поджигают, их увольняют, их судят в коррумпированных судах.

СМИ, близкие к движению, критиковали власть, расследовали коррупцию, но теперь их все блокируют. Наше движение за толерантность, мы религиозны, но мы не радикалы. И мы не пытаемся обратить людей в нашу веру, мы просто хотим строить сеть людей, связанных друг с другом, помогающих. Мы всегда были против насилия, никто из нас не участвовал в перевороте. В этом нет никакого смысла. Мы хотим вырастить образованных людей, без предрассудков, разделяющих общие ценности.

Я понимаю, что меня скоро уволят. Но я не так боюсь за себя и семью. Моя семья в Софии, и я гражданин Болгарии. Я везунчик по сравнению с моими коллегами. Но я не хочу уезжать, и я только что отменил поездку на конференцию за границу, потому что, боюсь, меня не пустят обратно.

Надежда Астель

Замужем за турецким гражданином

Муж сейчас в Стамбуле, я на даче с детьми под Измиром.

Когда выяснилось, что переворот не удался и Эрдоган вернулся в стамбульский аэропорт, стало понятно, что как было раньше — уже не будет. Всю ночь жителям Турции приходили смс от Эрдогана, правительства или глав районов с призывами выходить на площади защищать демократию, из рупоров мечетей также зазывали не оставаться в стороне и отстоять страну. Многие сторонники Эрдогана вышли и отстояли. С утра фейсбук пестрел ужасающими фотографиями и видео избиений храбрым турецким народом сдавшихся молоденьких солдатиков. Кому-то повезло меньше — и одними кулаками и публичными порками они не отделались. Ходят слухи о перерезанных горлах и отрезанных головах.

Народ в шоке. Последовавшие массовые чистки среди военных, полиции, финансистов, ректоров и деканов тоже не внушают оптимизма. По улицам разгуливают люди, завернутые в турецкие флаги, машины бесконечно сигналят, из динамиков мечетей все еще бесконечно льются призывы, на площади Таксим люди ставят палатки и не хотят уходить, ведь их попросил Эрдоган. Сегодня коллега мужа поделился историей, произошедшей с его мамой: к ней вечером пришли трое полицейских и потребовали открыть дверь для обыска, пожилая женщина открыла, спустя четыре часа очнулась посреди зала, не помнит ничего, квартира обчищена.

Люди стараются брать отпуска и уезжать на дачи или за границу, те, кто остаются в Стамбуле, передвигаются по маршруту дом — работа — дом, постоянно прикованы к новостям, стараются лишний раз не высовываться.

Есть тут такая должность «капыджы» — человек, который обеспечивает сервис в подъезде, с ним, по сути, видишься три раза в день. У знакомого капыджы случилась неприятная ситуация, он ночью (с 15 на 16 июля) пытался проехать через мост из Азии в Европу — и его машину, в которой он ехал с сыном, окружила толпа на мосту и начала бить и раскачивать. Но он надавил на газ и как-то проехал, машина вся помята, но он цел.

Не знаю, что будет. В Россию возвращаться одна я не планирую, а визу для мужа получать небыстрое дело — и она не дает ему права оставаться надолго, к тому же у него в Стамбуле работа и мама пенсионного возраста, ее тоже не оставишь.

Муж хорошо работает, он менеджер международных проектов в хорошей турецкой компании, но он психует, потому что не может контролировать ситуацию и не знает даже, сможет ли завтра прилететь к нам на дачу — или опять что-нибудь случится.

Екатерина Кронгауз