Сергей Долидович: все, что ни делается, - к лучшему

Сергей Долидович: все, что ни делается, - к лучшему

Сколько раз Сергей ДОЛИДОВИЧ останавливался в одной-двух, а то и в десятых долях секунды от престижного пьедестала. Кто-то давно бы начал жаловаться на судьбу, а он наотрез отказывается считать себя неудачником. И продолжает верить, что не ограничится «золотом» и «бронзой» с этапов Кубка мира 2001 и 2009 годов. Почему и не хочет ставить точку в спортивной карьере. Как подтвердили недавние специальные тесты, пусть им и не придавалось особого значения, потенциал свой Долидович еще далеко не исчерпал.

С вопроса об этих соревнованиях мы и начали разговор с лидером белорусской сборной:

— Действительно никаких задач перед сдачей тестов не ставили. Расценивали их просто как возможность посоревноваться. Тем более за лето подзабыли, что это такое, ведь даже контрольных тренировок у нас не было. А тут еще и перерыв между сборами получился больше двадцати дней. Чтобы не расслаблялись, держали себя в тонусе, эти старты оказались кстати.

— Кросс 3 км по стадиону в дождь и ветер вы, вроде, пробежали даже лучше, чем в юности?

— Я вообще давно не бегал на стадионе и не представлял, на что могу рассчитывать. Никакой подводящей работы мы не делали. Поэтому состояние, кажется, было хорошее, а ноги не бежали. Хотя результат неплохой показал. Хорошо бы его и на лыжи перенести, что далеко не одно и то же. Здесь работают совсем другие мышцы. Я знаю немало гонщиков, которые летом откровенно не блистали. Тот же Саша Санников кроссы неважно бегал, а зимой все-таки не на всех стартах, но конкурировал на мировом уровне — девятым был на планетарном чемпионате и в эстафете в 1997 году у знаменитого шведа Торгни Могрена, как мы шутили, по спине пробежался. То есть нельзя делать выводы по кроссу. Мы — лыжники, и ставить должны именно на зимние гонки.

— Кросс на «пересеченке» в Ждановичах вы могли и не бежать, однако вышли на старт…

— Из-за проблем с ахиллами я готов был его пропустить. Даже после скоростных тренировок у меня появляются болевые ощущения, поэтому хотел себя поберечь. Но поскольку гонка на лыжероллерах проводилась по системе Гундерсона, решил все же стартовать. Пришлось, конечно, потерпеть, но уже все в порядке. А вообще я не считаю зазорным участвовать в тестах или других второстепенных стартах. Начнешь нос задирать — его тут же опустят.

— Судя по тому, что контрольных летом не проводилось, подготовка сильно изменилась?

— Для меня — да. Новый главный тренер сборной Виктор Камоцкий предложил модель, в которой меньше скоростных, интенсивных тренировок и больше силовых. Ему порой даже приходилось сдерживать ребят. Потому что некоторые хотели быстрее кататься или бегать. Но я убедился, что особенно скоростные роллеры не развивают нужных качеств. При работе на лыжах требуется больше силы, «физики». Привыкнув к лыжероллерам, на которых, в принципе, почти не требуется прикладывать усилия, — колеса сами катятся, зимой потом трудно на что-то рассчитывать. Так как лыжи сами не поедут, их толкать надо. Какие-то развивающие тренировки у нас проводились, но и только. «Функцию» же специально не поднимали. Ее разогнать легко. А вот удержать потом трудно. И я старался работать в спокойном темпе, хотя хотелось перейти на более быстрый, ведь чем медленнее бежишь, тем труднее, но сдерживал себя.

— Буквально на днях появилась информация о том, что Марит Бьорген в олимпийский сезон также меньше внимания уделяла интенсивным тренировкам...

— На мой взгляд, ее прежняя модель подготовки была слишком жесткой. Мы даже такую работу не делали, как она. Хотя не уверен, что и Марит ее выполняла. Не стоит доверять всему, что пишут. Но норвежка действительно внесла коррективы в подготовку. У нее выхода другого не было, потому что на протяжении двух лет не показывала желаемых результатов. Новая модель ей, видимо, идеально подошла, благодаря чему она здорово провела олимпийский сезон. Посмотрим, как в этом будет выступать.

— А вы легко перешли на другую модель подготовки? Сомнений не возникало?

— Как можно работать с тренером и не доверять ему? Не понимаю тех, кто только и делает, что критикует наставников, порой даже еще не начав готовиться под их руководством. Коль уж ты пришел в команду, так хотя бы на год доверься специалисту, который ее возглавляет. Тем более, модели, которая бы напрочь не пошла спортсмену, наверное, нет. Нюансы, конечно, есть. Одни хуже переваривают кроссы, другие — скоростные тренировки. Но для того и существует градация нагрузки.

— А ваш план сильно отличался от того, по которому работали другие ребята?

— Нет. Я делал то же, что и остальные, просто немножко раньше выходил на вторые тренировки. И иногда разминку проводил на велосипеде, а не на лыжероллерах, что непринципиально.

— Лето получилось невероятно жарким. Это как-то сказалось на выполнении объемов?

— Два месяца подряд в такое пекло работать прежде действительно не приходилось. Естественно, постоянно хотелось пить, желательно холодненькое. Из-за этого почти все успели переболеть. В конце августа и я не уберегся — небольшую простуду подхватил. А вообще спасались от жары, как и все, — пораньше выходили на тренировку, старались побольше пить и не забывать надевать кепку. Благо все наши трассы находятся в лесу, где тоже было жарко и душно, но все же нагрузка переносилась немножко легче. По крайней мере, солнечного удара никто не получил.

— А на качестве работы такая погода сказалась?

— Иногда мы могли на 20 минут меньше потренироваться, не три часа, а 2.40. Но, может, это и на пользу пошло? Все, что ни делается, — к лучшему. Не раз убеждался в правдивости этой поговорки. Смирись — и все хорошо будет.

— Тот факт, что не выезжали в горы, зимой не аукнется?

— Думаю, нет. Это перед соревнованиями на высоте важно неделю покататься в горах. А поскольку главный старт сезона — чемпионат мира — у нас пройдет на равнине, летом не обязательно выезжать в Среднегорье. Тем более команда у нас молодая. В прошлые циклы я не раз видел, как многих ребят подкашивал глетчер. 2700 м над уровнем моря — это очень серьезно. И если человек еще не чувствует своего состояния, чуть быстрее покатается, ему потом придется пожинать плоды. Многие просто останавливаются, не могут выйти даже на прежние результаты. На глетчере тренируется немало известных лыжников, и молодежь старается за ними пристроиться, не понимая, как это опасно. Горы ошибок не прощают. Любое лишнее движение аукнется. Поэтому я за короткие сборы на высоте — по семь-восемь дней.

— По окончании сезона вы не исключали, что можете покинуть сборную, хотя таким желанием, как понимаю, и не горели?

— Да я никогда не хотел никуда уезжать. Просто возникло некоторое недопонимание. Не было уверенности в том, что меня хотят видеть в команде. Появились разговоры, будто я занимаю чье-то место. Меня в открытую спросили, сколько можно привозить 5 — 6 места с чемпионата мира. Признаться, не считаю, что это слабый результат. Хотя, конечно, с удовольствием бы поднялся выше. Тем более, что проигрыш исчисляется порой долями секунды. А как можно упрекать спортсмена, постоянно показывающего достаточно высокий уровень, в том, что ему много лет, вообще не понимаю. На мой взгляд, ненормально не то, что лыжник бегает до 35 лет, а то, что завершает карьеру в 20 — 22 года, еще даже не начав раскрывать свой потенциал.

— Олимпиада в Ванкувере останется вашей болью?

— Да. Основная ставка, как говорил и до Игр, делалась на командный спринт. Судя по нашей готовности и выступлению в полуфинале, мы реально могли бороться за очень высокое место. По крайней мере, свой полуфинал, если бы Леня Корнеенко не уехал не туда, мы железно выигрывали. Все, кто смотрел трансляцию, видели, что он лидировал с отрывом. Это, кстати, единственный день на Олимпиаде, когда у нас и состояние было идеальным, и инвентарь работал безукоризненно. Но, к сожалению, не сложилось.

— Для того чтобы на равных конкурировать с сильными мира сего в марафоне, у вас и второй достойной пары лыж не было?

— Она была, но, скажем так, средненькая, и даже ее вовремя в бокс для смены инвентаря не положили. Не обнаружив лыжи, я поначалу подумал, что в чужой бокс заехал. Стал номер сверять... Да там и других нюансов хватало, о чем не хотелось бы говорить, чтобы никого не обижать. Как сразу все пошло не так, так и потянуло за собой то одно, то другое. Подобно, кстати, и прошлой Олимпиаде в Турине.

— А тот факт, что всю лыжную сборную списали еще до Игр, сильно бил по психологии?

— Если реально оценивать ситуацию, у нас был шанс что-то показать только в спринтерской эстафете и, может быть, у меня в дуатлоне. Но только не с тем инвентарем, какой подготовили. Увы, не попали в мазь. Тем не менее не соглашусь, что лыжники поехали в Ванкувер протирать штаны. Потому что отобраться было очень непросто. И все хотели выступить как можно лучше. Но по разным причинам не получилось.

— По весне вы не ставили каких-то особых условий, кроме одного — сохранение прежней заработной платы.

— На самом деле это не главный вопрос. Многие бы засмеялись, узнав, сколько получаю. Но мне хватает. Дочки одеты и обуты, шоколадки могу им купить. Квартира и машина есть. Наверное, это мой уровень. Да, хочется, чтобы труд нормально оплачивался, но куда важнее, чтобы было уважение, хорошее отношение. Не появись поддержки, я бы ушел из спорта.

— Вас приглашали на роль «играющего» тренера. Часто ли приходится выступать в ней?

— Нет, но иногда что-то подсказываю ребятам, хотя они и не обращаются за советом. Видимо, стесняются. Хотя, на мой взгляд, зря. И с тренерами они должны чаще вести диалог. Тем более коллектив у нас сейчас замечательный. Считаю, парням повезло. Их готовят специалисты, которые сами бегали на высоком уровне и имеют опыт работы с сильными сборными. У кого, как ни у олимпийского чемпиона и ни у тренера, не один год отработавшего с австрийскими лыжниками, учиться? Атмосфера в сборной очень хорошая — только тренируйся и добивайся результатов. Никто никого не «пасет». И это тоже плюс. Чем больше самостоятельности, тем лучше. Если спортсмен в 20 лет не поймет, что надо и свою голову включать, толку не будет. То, что меня еще с седьмого класса порой оставляли одного, потому что не могли все время брать на сборы со старшими, думаю, сыграло свою положительную роль. Мне составляли план, по которому тренировался самостоятельно. Считаю, тренеры не должны нянчить своих воспитанников, а только подталкивать их. Думать же они должны сами. Тем более, что у нас индивидуальный вид спорта. И в тех же масстартах, которых становится все больше, огромную роль играет тактика. Тебе самому нужно ориентироваться в ситуации. Как и на тренировке, где тренер за 15 — 20 минут лишь пару раз спортсмена увидит.

— Лыжероллеры до сих пор не получили?

— Не хочу говорить на эту тему. Не должны тренеры их выпрашивать. Вместе с тем не думаю, что кто-то не хочет, чтобы мы тренировались на хороших лыжероллерах и показывали высокие результаты. Видимо, что-то не получается. В принципе, летний период уже позади. Пока выкрутились. В тренинге никто не потерял. Но нужно сделать все, чтобы ситуация не повторилась, потому что в следующем году работать уже будет не на чем.

— В этапах Кубка мира собираетесь выступать все также точечно?

— Да. Потому что команда молодая. У ребят нет еще фисовских очков для участия в кубковых стартах. Допуск у нас по-прежнему небольшой — три человека. Скорее всего, пробегу три этапа до Нового года и затем рыбинский. В принципе, сезон пролетает очень быстро.

— Участие в «Тур де Ски» не планируете?

— С одним и даже двумя тренерами это невозможно. А гонщиком ТОП-уровня, с которым бы могли послать троих специалистов, я не являюсь. Да и команда тогда осталась бы брошенной. Овчинка, что называется, выделки не стоит. Тем более многодневка очень тяжелая. Хотя мне и хочется в ней поучаствовать, но пришли к выводу, что пропустим ее. На пользу она нам не пойдет.

— А на весенний Баренц-Тур поедете?

— Вряд ли. Многое будет зависеть от выступления на чемпионате мира. Если вдруг оно окажется неудачным, то, скорее всего, в марте завершу карьеру после того, как пробегу 70 км на чемпионате России. Но я все-таки надеюсь, что хорошо выступлю в Норвегии — займу, как в Либерце, не ниже пятого-шестого места. Основную ставку делаю на дуатлон и коньковый марафон. Командный спринт будет «классикой», поэтому он отпадает. На Олимпиаде «полтинник» бежали традиционным ходом, а это не совсем мое. Даже в суперформе я вряд ли поднялся бы выше восьмого места. Потому что если в «коньке» могу где-то расслабиться, то в «классике» — нет. А гонка длинная, ход должен быть легким, чтобы остались силы на финиш. Дуатлон сам по себе сложнее. Там жесткая борьба идет с первых и до последних метров. В марафоне с не очень хорошим состоянием еще можно раскатиться, в дуатлоне это исключено, потому что с места в карьер сразу бросаются.

— Дочек на лыжи еще не ставите?

— Ставлю. Не только старшая — девятилетняя Ольга уже каталась, но и пятилетняя Даша. Не скажу, что уверенно, но обе стоят на лыжах. Рядом с нами, кстати, открывают секцию, в которой, не исключено, сам в перспективе буду работать.

— Хотите, чтобы девчонки пошли по вашим стопам?

— Не обязательно. Но умение кататься на лыжах, считаю, не помешает. Будет получаться — пусть бегают, а нет — заставлять не стану. В нашем виде начать тренироваться можно и в 12 — 14 лет, а на примере Виктора Камоцкого — даже в 16. Пока обеим нравится спорт. Оля, услышав весной, что могу завершить карьеру, достаточно болезненно восприняла эту новость. А после спринтерской эстафеты на Олимпиаде жена даже давала ей успокоительные таблетки — так сильно ребенок переживал. Да не только близкие болели. С нами работал российский сервисмен Михаил Синогейкин, так, когда он вернулся домой, знакомых больше волновало не то, почему у их земляков медалей маловато, а что случилось с белорусами в командном спринте. Приятно, что болеют. Пусть это горький момент, но спорт дарит и немало радостных минут. Ради них и стоит тренироваться.