«Решил, что обнародую все это». Член избирательной комиссии извиняется перед избирателями

«Не подпишу протокол, — думал член избирательной комиссии участка для голосования № 1 Советского района Минска Ярослав Романовский. У себя в кабинете повесил листовку с напоминанием об уголовной ответственности за фальсификацию выборов, надел белый браслет — но протокол в итоге подписал. А сейчас решил извиниться перед избирателями.

В ночь с девятого на десятое августа Ярослав следил за протестами. За несколько часов до этого он поставил подпись под итоговым протоколом. Какие там были цифры, он тогда не знал, не знает и сейчас. Вместо этого на пальцах показывает, какой была стопка «за Тихановскую», а какой — «за Лукашенко».

Спустя три недели Ярослав решил рассказать историю подсчета голосов на своем
участке. После двухчасового разговора он попросил включить камеру еще на минуту —
чтобы записать извинения перед теми, кто голосовал. Сказал, что теперь чувствует себя свободней.

Как стал членом избирательной комиссии

— Я работаю в Институте порошковой металлургии имени академика О.В. Романа, молодой специалист, мне двадцать три года. Этим летом меня вызвал к себе Сергей
Побережный, директор моего подразделения, и сказал, что нужно в
участковой комиссии побыть на выборах. Я не очень-то хотел, но не очень-то у меня и спрашивали. Позже выяснилось, что я был выдвинут в члены УИК от Белорусской социально-спортивной партии. Никогда не слышал о ее существовании.

Проблем никто не хочет, например, у нас все боятся потерять общежитие для
сотрудников — это серьезный аргумент. У нас зарплата 800−900 рублей. Моя жена Даша недавно забеременела. Ее тоже в комиссию записали, мы с ней работаем на одном предприятии. Но на голосовании ее не было — попала в больницу.

Где-то за две-три недели до начала досрочного голосования меня позвала секретарь
комиссии, чтобы подписать какие-то бумажки. Мы с женой подошли, привычно
подписали, и только потом посмотрели на лицевую сторону документа — а это итоговый
протокол за девятое августа. Список кандидатов, места для подписей членов комиссии.

Начали выяснять, что происходит, пришли к председателю Ольге Комяковой. Она с порога: «Так, товарищи, никаких дебатов, все к Александру Федоровичу. Это документ просто для сверки подписей. Я вам пояснила уже. Есть какие-то вопросы — к Александру Федоровичу».

Александр Федорович — это Ильющенко, генеральный директор предприятия. Ему мы вопросы задавать не стали.

Аудиозапись разговора Ярослава, Дарьи и председателя комиссии Ольги Комяковой:

Как считал избирателей на досрочном голосовании

Мое участие в работе комиссии в период досрочного голосования было сведено к минимуму — присутствовал только один раз.

Решил включить счетчик на телефоне и считать избирателей в тот день. Насчитал
тридцать три человека. В протоколе этого дня комиссия записала около ста сорока
человек.

На участке (он располагался в школе № 148 на улице Гамарника. — Прим. TUT.BY) я сидел с белым браслетом — нас, ребят с белыми браслетами, было четверо. До основного дня голосования нам никто замечаний не делал.

Видел девчонок, независимых наблюдателей, они сидели на корточках на
улице, на жаре. Я сказал: мужики, вам не стыдно? У нас есть штук пятнадцать пустых
стульев, давайте их вынесем. Иван Русецкий, зампредседателя комиссии, и
наблюдатель, Алексей Брикет, главный инженер на моем предприятии, тут же
налетели на меня. Кто-то сказал: они проплачены госдепом, вот и работают. Я ответил: вам тоже платят.

Сколько нам обещали заплатить? Не знаю, директор не говорил. Пока ничего не платили.
Слышал, что мне собирались начислить 760 рублей.

Когда день закончился, я ждал, что нужно будет подвести какие-то итоги, что-то
задокументировать. Но нам просто сказали: вы свободны.

В основной день голосования пришла вся комиссия, и я тоже. Одним из наблюдателей в
тот день был наш директор, на участке — только сотрудники института. Девятого августа, в основной день голосования, несколько членов комиссии снова пришли
с белыми браслетами, председатель комиссии это не оценила, пришлось снять.

Избирателей было невероятное количество. Если на досрочку приходило человек
тридцать в день, то в воскресенье — просто нескончаемый поток.

Люди активные были, старались следить за всем. На некоторых бланках были точки,
просили заменить. Кто-то находил в списках для голосования сына, который живет в
Польше, требовал вычеркнуть. Многие пришли с белыми браслетами.
У нас на участке было четыре кабинки, шторки тоже были. Люди фотографировали
бюллетени, им не мешали. Один раз, когда старушка не могла сфотографировать
бюллетень сама и попросила сына зайти к ней в кабинку, председатель сказала, что это
нарушение.

Обычные члены комиссии сидели тихо. Да и не знал никто толком, что нужно делать, у нас был очень кратенький инструктаж, было еще пособие для членов УИК, но я его не читал.

Как считали бюллетени

Закрыли в восемь вечера участок, поставили столы, начали считать бюллетени с надомного голосования — их пару десятков было. Потом посчитали досрочное голосование — одна урна. И основной день — две урны.

Когда вскрыли урну с досрочного, распределились так: три человека считают Лукашенко,
один — Тихановскую, по одному на Дмитриева, Канопацкую, Черечня. Лукашенко на
досрочке победил однозначно. Процентов восемьдесят набрал.

В урнах основного дня было много бюллетеней, сложенных гармошкой. Пришлось
поменяться — теперь четверо считали Тихановскую и один человек — Лукашенко. Я
считал голоса за них обоих. Тихановская в основной день однозначно победила. Это то,
что я видел.

Когда считали неиспользованные, там много было бюллетеней без подписей членов
комиссии на оборотной стороне. Я не знал, что такие бюллетени недействительны, мы
считали их как обыкновенные.

Каждый раз после того, как заканчивался подсчет части голосов — надомного, досрочки,
основного дня — подходил зампредседателя Русецкий, спрашивал — сколько у тебя?
Подошел и ко мне, я говорю: «За Лукашенко семьдесят восемь». Он записывает и уходит.
Зову: «Постойте, а за Тихановскую?» Он даже не обернулся.

Все были в панике, одна женщина, которая давно в этом, говорит — такого не было, чтобы Лукашенко так проиграл. Что сейчас будет? Одна девочка плакала, может, потому что Тихановская победила, а может, понимала, что будет дальше.

Председатель комиссии все это время сидела далеко, потом сказала: каждый по одному подходит и расписывается. Мы стали язвить — что, Лукашенко победил? Она сказала, что ей не нужны наши демарши, и мы замолчали.

К участку начали подходить люди, снаружи, через окно, пытались снимать на камеру,
подсчет заснять, но я не знаю, получилось ли. Примерно в 21.45 приехали сотрудники ОМОНа, не знаю, кто их вызвал. Мы сгребли все бюллетени в одну кучу, председатель положила их в пакеты, никто не раскладывал по стопкам за кандидатов. Взяли пакеты, сели в машины, уехали с ОМОНом.

Нас после этого не выпустили, минут еще на тридцать-сорок оставили сидеть на участке.
Мы сидели в фойе с выключенным светом. Протестующие вели себя мирно. Кто-то пришел с детьми, с колясками. Было очень стыдно, но и страшно тоже, уехали даже наблюдатели, остались только обычные члены УИКов — нашего участка и соседнего, он был в том же здании.

Когда все это начиналось, до выборов еще, я думал так — у меня гражданская позиция
есть, протокол подписывать не буду, колом стану. Был настроен провести выборы честно.
Потом была идея уже после подсчета — просто выйти к народу и сказать: «Ребята,
давайте пойдем и спросим у председателя настоящие результаты». Но к концу дня вокруг ходили силовики, я ничего не понимал, дико выдохся, просто падал, чувствовал полную апатию.

Не видел единства, понимал, что многие члены комиссии не готовы меня поддержать, у
каждого было что терять и мнение на этот счет. Председатель комиссии командовала, казалось бессмысленным брыкаться — если я не подпишу, со мной может что-то
случиться, у меня на подкорке эта мысль сидела. Плюс раньше мы уже что-то
подписывали. Какая теперь уже разница?

Что было бы, если бы все члены комиссии не подписали протокол? Если бы прямо все, то я не знаю, что бы было. Но не было всех. Были разъединенные ребята,
которые не понимают, что делать. Мы попытались выйти с черного входа, чтобы покурить. Там уже курили какие-то милиционеры. Подошли люди. Милиционеры говорят — в здание давайте, сейчас эти блогеры нафотографируют, как вы курите на школьном участке. Мы вернулись обратно в фойе.

Потом я решил — хватит. У входа стоял наш бусик, институтский, водитель
тоже наш — от института. Мы просто пошли через главный вход с опущенными головами.
Один человек крикнул — как посчитали? Один из членов комиссии в ответ на эмоциях: «Мы считали правильно, а что в итоге записали, мы не знаем».

«Данные подсчета мне неизвестны»

Приехал домой девятого, хотел к людям выйти. А потом на улице начали
стрелять, взрывы начались, интернета нет, вообще решил, что война началась. Потом
интернет почитал, узнал, что не война, что это по мирным протестующим.
До вторника сидел дома, просто не знал, что делать, потом поехали с женой в
деревню.

Официальные данные подсчета по нашему участку мне неизвестны. Протокол не
вывесили. Решил, что обнародую все это. Меня отец так учил, нельзя делать подлости, нельзя лгать. Я испугался тогда, извините. Больше не боюсь. Попытаются уволить с работы, мне даже интересно как, ведь я на отработке еще год, и жену наверняка попытаются — хотя у нее до декрета два месяца. Да мы и сами решили, что уйдем, если на нас будут давить. Я понимаю, что на десять-пятнадцать суток меня
могут закрыть. Пускай, что я, какой-то уголовник? Мы с женой обычные люди, никогда
закон не нарушали. Надеюсь, сильнее давить не будут, в правоохранительной системе
есть честные и порядочные люди.

Мы попросили прокомментировать рассказ Сергея Побережного, директора подразделения, в котором работает Ярослав, и председателя комиссии Ольгу Комякову. Они отказались, сославшись на то, что нужна санкция генерального директора ГНПО порошковой металлургии. Александр Ильющенко через секретаря передал, что в комиссии не был, поэтому говорить ему нечего.