«Теперь мне не страшно». Пасынка избили на Окрестина, и отчим вышел на площадь
Для всех, кто читает этот текст, эта история началась с отца. Хотя в реальности все закрутилось из-за сына, точнее пасынка. 10 августа по дороге домой силовики задержали Алексея Жука. Минчанина отвезли на Окрестина, откуда он вернулся через полтора суток — избитый. Синяки Алексея стали одной из причин, почему его отчим Владимир Скалик, тракторист МТЗ, начал выходить на площадь, а потом взял микрофон. Эмоциональная речь мужчины быстро разошлась по интернету. Теперь работягу с завода узнают на улицах, хотя для него, говорит, слава неважна. Все, чего он хочет — жить в государстве, где законы будут работать на людей, а не против.
Более десяти лет Владимир Скалик работает на МТЗ трактористом. Вторую неделю после смены на заводе он вместо того, чтобы отдыхать, направляется на площадь. Во вторник, 25 августа, мужчина не только вышел на Независимости, но и подошел к «открытому микрофону». Говорит, накатило: у сына проблемы с ногой и «ряды заводчан на протесте редеют».
— У меня ребенок — для матерей и отцов дите всегда дите — в больнице <…>, сделали операцию, пока гниет. Хотели ногу отнимать… Но молодежь здесь стоит, где же вы? Отцы где? Женщины ваши — жены, матери здесь, вы же где? — не сдерживая эмоций высказался Владимир. — Тракторный завод, неужто вы трусы? Шахтеры из Солигорска приезжали, поддержали вас. Где же вы? Сергея (Сергея Дылевского. — Прим. TUT.BY) забрали, Олю (Ольгу Ковалькову. — Прим. TUT.BY) забрали, где же вы? Сколько же можно бояться? Перестаньте вы бояться <…> Негоже так. Мне детей жаль этих, матерей жаль. Да, я простой тракторист с тракторного завода, Володя. Но нельзя так. Я был каждый день и буду. Пусть меня убьют, но я буду с вами. Со всеми теми, кто смело выходит и говорит: «Жыве Беларусь!», и наши дети.
Видео с его выступлением быстро разлетелось по интернету. С тех пор на улице и на заводе к Владимиру стали подходить знакомые и незнакомые люди. Прохожие хотят пожать ему руку и интересуются: «Как ваш сын?» Сын, точнее пасынок Алексей, неделю провел в больнице. В пятницу, 28 августа, его выписали.
— Мы с его мамой Раисой вместе два года, — рассказывает свою историю Владимир. — Когда сошлись, я сказал ей: «Теперь не только ты за моей спиной, но и твои карандаши».
Тому самому «карандашу» 33 года. Несмотря на недетский возраст, для Владимира он «Лешик» и «дитенок». Отношения у них близкие, и даже во время интервью отец пытается накинуть на плечи стоящего во дворике больницы сына свою кофту.
— Володь, не нужно, мне нормально, — просит его Алексей.
С Алексея эта история и началась.
«Нас поставили к стене, заставили приседать, а потом десять человек стали бить дубинками»
Алексей живет между станциями метро «Пушкинская» и «Спортивная». Вечером 10 августа после встречи на «Фрунзенской» он возвращался к семье. Из-за акций подземку к тому времени закрыли пораньше, и молодой человек пошел домой пешком.
— В новостях я читал, что основное движение происходит на Немиге, поэтому, когда увидел, что транспорт на «Молодежной» стоит, особого значения этому не придал. Подумал: наверное, какой-то митинг затеяли, — вспоминает собеседник. — Прошел еще немного, увидел, как впереди стеной стоят люди в черном. «Куда ты идешь?» — закричали они. — «Будем стрелять». Я развернулся и пошел в обратную сторону.
Вторая попытка вернуться домой была дворами. Так, вспоминает Алексей, он добрался до «Макдональдса» на «Пушкинской». Успел предупредить жену, что скоро будет, но до квартиры так и не дошел. У метро к нему подбежали люди в масках.
— Я был в майке, шортах, сланцах, на плече — барсетка, — продолжает Алексей. — Они сорвали барсетку, положили меня лицом вниз и стали избивать дубинкой. Спрашивали, кидал ли я в них камни. Говорю: «Какие камни, я иду к жене и ребенку». Потом они достали электрошокер, трижды ударили мне в область почек и загрузили в автозак.
Телефон и барсетка, где лежали ключи и кошелек, рассказывает Алексей, остались на улице. Задержанных же отвезли на Окрестина. В ЦИП всем сказали сдать личные вещи.
— Ко мне подошел сотрудник, говорит: «Где твои вещи?», я ответил: «Остались на «Пушкинской». Он меня поднял, общупал, а потом ударил дубинкой. Наверное, за то, что у меня нет личных вещей, — рассуждает собеседник. — Затем нас поставили на колени, спросили личные данные и снова побили. После завели, я так понял, в прогулочный дворик. Места было мало, поэтому сидели по очереди. За день, что мы здесь провели, на всех кинули буханку хлеба и дважды сводили в туалет. На вторые сутки нас перевели в камеру. Она рассчитана на 6 человек, но в итоге там было 45 ребят.
Затем, вспоминает Алексей, из камеры сказали выйти в коридор. Построили в шеренгу и стали зачитывать фамилии. Тем, кого назвали, нужно было перейти к другой стене. Таких выбрали человек 20. «Вы счастливчики и сегодня пойдете домой», — сообщили им, остальных будут судить. «Счастливчикам» предложили «подбежать, расписаться».
— Мы побежали, думали в кабинет, но в итоге выбежали на улицу. Там стало понятно, что расписываться будем не ручкой, — возвращается к тем событиям собеседник. — Нас поставили к стене, заставили приседать, а потом десять человек стали бить дубинками. После этого сказали: можете быть свободны. Так через полтора дня я оказался на свободе. Никаких документов о том, что я был в изоляторе, никаких оправдательных бумаг на работу мне не выдали.
После побоев, рассказывает Алексей, он два дня не мог сесть. Несмотря на это, на завтра после освобождения собрался с силами и пошел на смену. На завод, где работает слесарем. Обращаться к врачам сразу не стал. После того, как прочел, что люди в балаклавах ездят на машинах «скорых», звонить медикам, не скрывает, боялся. Нога продолжала болеть. Набрать 103 решился только после того, как по стране пошли акции солидарности. Тогда, говорит, страх ушел.
— Врач посмотрел, выписал мазь и антибиотики. Прошло пять дней, но ноге стало еще хуже. Я поехал в свою поликлинику, оттуда меня направили в 5-ю больницу, и тут уже сделали операцию, — описывает ситуацию собеседник. — Мне сделали три надреза и поставили дренаж, чтобы уходил гной. Как объяснил доктор, меня били так, что мягкие ткани отслоились от кожи, стала образовываться жидкость, ее нужно было убрать. Врач сказал, я отделался малой кровью. Если бы чуть позже обратился, могла бы быть гангрена и ампутация.
Заявлений об избиении Алексей не писал. Говорит, никогда ни с чем подобным не сталкивался и что делать — не знал.
— Недавно мне звонили из Московского РОВД, сказали: вы сообщали в поликлинику, что вас избили на Окрестина, хотим отправить вас на экспертизу, — рассказывает он. — Я говорю, какую экспертизу, уже все сошло. Идти куда-то я отказался, сказал, что после операции. Девушка, которая со мной разговаривала, ответила, что сама ко мне подойдет. Пока не подходила.
— Видели видео с выступлением Владимира?
— Когда я находился на Окрестина, больше всего переживал за родных. Позвонить им не давали, где я, они не знали. Я очень волновался за них, а они, как видно из ролика, — за меня.
«Мужики должны защищать своих жен, а у нас кругом одни женщины»
— Когда вечером 10 августа Леша позвонил жене, до дома ему оставалось минут 15, — вспоминает Владимир Скалик. — Время прошло, потом еще немного, но его не было. Стали ему перезванивать, абонент недоступен. Начали набирать в милицию: «Информации нет». Назавтра Рая с Лешиной женой пошли в наше РУВД. В списках сына не было. Им посоветовали съездить на Окрестина — там тоже ничего. Двое суток Рая не спала и не ела. 12-го она позвонила мне на работу, сообщила: Леша пришел. Когда я вернулся и увидел их обоих, не знал, кого из них первым нужно спасать. Каждый удар, который ему нанесли, еще сильнее отразился у нее на сердце и душе. Сам я, увидев эти синяки, рвал и метал.
На неделю, рассказывает Владимир, он выпал из жизни, а потом понял, что больше не может смотреть на происходящее в стране со стороны. Мужчина стал одним из тех, кто поддержал забастовку на МТЗ. По вечерам и в выходные начал выходить на улицу. В этот понедельник, продолжает собеседник, его трудовой протест закончился, но выходить на Независимости он продолжает.
— Я человек справедливый и понимаю: на выборах нас обманули. Это первое. Второе — оскорбления Александра Лукашенко, от которых мы устали. Мы, извините, не быдло, мы народ, — объясняет он свое решение. — Третье — это история с Лешей. Получается, над нами будут издеваться, как над собаками, а мы должны молчать? Нет, такого быть не должно.
Жена Раиса очень переживает из-за гражданской активности Владимира, но у него на этот случай есть аргумент. «Представь, — говорит он, — началась война, я пойду, а ты мне скажешь: «Береги себя». Получается, я должен за других прятаться, но я так не поступаю».
— Она знает, я всегда буду в первых рядах. На заводе меня тоже знают с нормальной стороны, — поясняет свою жизненную позицию собеседник. — После того как видео с митинга попало в интернет, меня вызывали к руководству. Думал, уволят, но со мной спокойно поговорили. Я объяснил, что выступал не от завода, а от себя — тракториста Володи.
— В своем выступлении вы обращаетесь именно к мужчинам, почему?
— Потому что столько издевательств. Мужики должны защищать своих жен, а у нас кругом одни женщины. Учителя — женщины, врачи — женщины. А где же их мужики? Заметил, что сейчас, когда ко мне на заводе подходят, выдерживают дистанцию. Возможно, переживают, что я как человек, который ходит на площадь, могу спросить: «А почему вы не выходите?» И тогда им придется что-то ответить.
Владимир не отрицает: в будни на улицы выходит все меньше заводчан. Почему, объясняет двумя простыми причинами: первая — страх перед ОМОНом, вторая — боязнь потерять работу. У многих, говорит, дети, кредиты.
— А вы почему не боитесь?
— Наверное, после ситуации с Лешей мне уже ничего не страшно.
— Долго вы так собираетесь ходить?
— До конца.
— А когда вы поймете, что все — можно оставаться дома?
— Когда законы в нашей стране будут работать для людей. Когда человек, вот даже в нашей с Лешей ситуации, который обращается, чтобы наказать виновных, не думал, что единственное, чего он добьется — это отписка. И когда тот, кто во главе государства, будет думать о людях, а не о себе.