«Разве я самоубийца? Меня ввели в заблуждение!». Допрашивают обвиняемых во взрыве на «Могилевдреве»

Суд начал допрос обвиняемых во взрыве на «Могилевдреве», когда погибли и получили травмы люди. На первом заседании 5 февраля допрос бывшего руководства предприятия вышел эмоциональным. Прозвучали важные подробности — и о модернизации предприятия, и о запахе гари, который работники почувствовали за несколько часов до взрыва.

Что произошло. Кратко

25 сентября 2018 года в 18.30 произошел взрыв в покрасочной камере мебельного цеха предприятия «Могилевдрев». В это время там была рабочая смена — 9 человек. Люди получили термические ожоги различной степени тяжести. Из них двое в тяжелом состоянии были переведены в ожоговый центр в Минске. Одна женщина погибла.

Всего по делу сейчас проходит 8 потерпевших. Оборудованию и зданию мебельного цеха был причинен ущерб на сумму более 23 тысяч рублей.

Напомним, на скамье подсудимых — трое. В нарушении правил пожарной безопасности обвиняют бывшего главного инженера, исполнявшего обязанности генерального директора, Максима Казинского и бывшего начальника мебельного цеха Федора Фисюка. На скамье подсудимых также Дмитрий Ковальчук — заместитель директора по техническим вопросам УП «БР-Консалт», компании, наделенной полномочиями по управлению и контролю за деятельностью «Могилевдрева». Его обвиняют в служебной халатности. Вину частично признал лишь Фисюк. Казинский и Ковальчук виновными себя не считают.

Установка новых окрасочных кабин в модернизированном цеху, их правильное использование, исправность, а также работа вентиляционной системы — главные вопросы на судебном слушании.

«Гендиректор сказал: „Это не твое дело“»

Во время допроса бывший начальник цеха «Могилевдрева» — сейчас он работает на предприятии инженером по сертификации и стандартизации — Федор Фисюк рассказал, что сначала управлял старым цехом, № 1. Там стояло оборудование советского образца, применялись пожароопасные лаки. В новом цеху № 3, модернизированном, использовались новые покрасочные камеры, в которых использовались взрывопожаробезопасные лаки на водной основе.

Отвечая на вопрос гособвинителя, Федор Фисюк подтвердил: как начальник цеха по закону он отвечал за исправность оборудования и безопасность в цеху. Если он видел какое-то несоответствие, то запретить производство он не мог, но приостановить был обязан. А после — доложить руководству, которое принимает дальнейшее решение.

Примерно в марте 2017 года на совещании и. о. гендиректора Максим Казинский — он тоже является фигурантом дела — рассказал, что управляющая компания УП «БР-Консалт» поставила задачу объединить два цеха, старый и новый.

Как позже пояснил Казинский, в декабре 2016-го «БР-Консалт» провела аудит «Могилевдрева», итогом которого стало заключение «листов на 30−60″. В нем перечислялись причины, по которым «Могилевдрев» оказался на грани банкротства. И одной из причин было неэффективное использование площадей. Потому решили все производство перенести в один цех, модернизированный № 3, а старый использовать как склад готовой продукции.

По словам Фисюка, при переезде в модернизированный цех новое оборудование — те самые окрасочные кабины, которые взорвались, — не трогали. Оборудование из старого цеха, говорит, перемещали и устанавливали в новом по схеме планировки. Вопросом, правильно ли установлены в модернизированом цеху новые кабины, Фисюк, говорит, не задавался:

— Как я мог подумать, что там что-то не так? Этот же цех после модернизации целая комиссия принимала! Они же свои подписи там ставили. А я с рулеткой после них не бегал. К тому же после модернизации президент приезжал. Это ж какую наглость нужно было бы иметь, чтобы что-то не так сделать!

Но один раз он все же захотел увидеть проект цеха, начальником которого стал. И пошел к гендиректору — им тогда был Игорь Рудой.

— Рудой сказал: «Я сам еще смотрю проект. А вообще, проект — это не твое дело. Твое дело — технология и изготовление мебели».

Этим Фисюк и занялся. Однако выяснилось, что окрасочные кабины расположены слишком близко, и это мешает технологическому процессу. Он, говорит, доложил руководству о проблеме, потом в цеху прошло совещание, на котором решили: кабины нужно подвинуть.

По словам Фисюка, первую кабину переместили, когда он был в отпуске. Тогда же нарастили стенки двух кабин, углубив их, — для того, чтобы краска не вылетала за ее пределы на работников по соседству. Передвижением оборудования по цеху занималась нанятая для этих целей фирма, а наращиванием стенок камер — механики «Могилевдрева».

— Когда вернулся из отпуска, спросил у Алексеенко, своего зама, есть ли на все это документы. Он сказал, что все будет. Что документы даст фирма, которая занималась перемещением кабин. Правда, ей не заплатили и она пока ушла, но вернется и документы будут.

Но их Фисюк так и не увидел. Документов на изменение оборудования — наращивание стенок — тоже.

— То есть вы пустили в цех людей, не удостоверившись в безопасности, хотя были ответственны за это. Я правильно понимаю? — задала вопрос судья.

— Получается, что так, — глухо ответил Фисюк.

— А что вы должны были сделать по правилам?

— Остановить производство, доложить руководству о проблеме, чтобы оно приняло решение, — сказал Фисюк и с жаром добавил: — Но я же был уверен, что документы все есть!

— Но вы же их не видели! — воскликнула в ответ судья. — Вы положились на слово людей. Понадеялись на их благонадежность?

— Да, — вздохнул Фисюк.

Фисюк пояснил: он признает свою вину частично как раз потому, что не пошел до конца — не потребовал у вышестоящего руководства все документы на цех и оборудование перед тем, как запустить туда людей и начать работу.

Был запах дыма?

Позже, говорит Фисюк, не было причин сомневаться в исправности окрасочных камер или вентиляции. По словам бывшего начальника, в цех регулярно приходили проверяющие — от сотрудников МЧС до санэпидемстанции, делали замеры. Предписаний никаких не было, превышений — тоже. Сотрудники не жаловались ни на какие запахи — по крайней мере, при нем.

А вот в материалах дела, обмолвился Фисюк, есть показания сотрудников о том, что за несколько часов до взрыва они почувствовали запах дыма. По некоторым данным — еще до обеда, то есть примерно за 5 часов до ЧП. И по технике безопасности должны были сделать три простых шага: вызвать МЧС, эвакуироваться, сообщить руководству о проблеме.

— У них было время эвакуироваться. И не нужно было туда лезть — фильтр этот воздушный отрывать, — упомянул детали материалов дела Фисюк.

В момент взрыва он в цеху не присутствовал — работал в тот день в первую смену, ушел примерно в 15.30. О происшествии узнал по телефону, когда был уже дома.

— Мое мнение: дело не в новом лаке, который использовали, а в вентиляции. Меня ведь сразу смутило, что в камерах стоят бумажные фильтры, а лак можно использовать пожароопасный. При этом в инструкции ничего про нитролаки или целлюлозные написано не было. На наш запрос производитель ответил: есть ограничение только по использованию водных лаков, так как у них большой объем сухого остатка, который оседает на фильтрах.

О жалобах на вентиляцию говорила и потерпевшая Данильчик, когда задавала вопрос Фисюку. Она интересовалась, помнит ли он, как «незадолго до взрыва» — но не в день происшествия, а более конкретный период женщина назвать не смогла — работники цеха выключили все машины, почувствовав запах дыма. По словам женщины, потом с работников требовали объяснительные и грозили лишением премий за остановку производства. Выяснилось, что в тот момент Фисюк был в отпуске.

Позже во время допроса бывший главный инженер и и.о. гендиректора Максим Казинский вернулся к вопросу работы вентиляционной системы. Он сказал, что после взрыва уцелела лишь одна из новых камер, и все замеры эксперты делали с нее. И вот что важно: к системе вентиляции она была подключена иначе, чем две взорвавшиеся. Потому Казинский — и Фисюк тоже — считают заключения экспертизы, на основании которой в том числе строилось обвинение, недействительными. Но к этому вопросу вернутся позже.

Во время допроса фигурантов дела суд пытается выяснить, кто конкретно давал определенные поручения и выполнял определенные действия, где и как это фиксировалось.

Какая-то часть документов, как оказалось, недоступна ни в электронном, ни в бумажном виде. Обвиняемые рассказали, что еще на стадии следствия сервер «Могилевдрева» внезапно поломался, а бумажная версия, например, протокола ключевого совещания пропала.

В том протоколе пошагово расписано, кто чем занимался, готовя проект по перемещению в цеху новых окрасочных камер. Проекта этого, к слову, нет. Фирма, которая переносила и переподключала камеры, их так и не предоставила. Итоговая комиссия, которая бы приняла проект, тоже не состоялась по этой причине — не было документов.

Потому судья и пыталась выяснить у Казинского, как он, тогда руководитель предприятия, допустил какие-либо работы, не удостоверившись в их безопасности и не увидев документов, эту самую безопасность подтверждающих.

— Да если бы я был главным инженером, я бы все с нуля проверял, понимаете? — эмоционально ответил Казинский. — Я как руководитель поручил специалистам все работы выполнить в соответствии. Специалистам! Тем, кто за свою работу деньги получает. И они меня заверили, что все хорошо, все правильно. А как дело коснулось, как люди пострадали, так… Меня ввели в заблуждение, понимаете? Или вы думаете, что я самоубийца?

На вопрос судьи, почему Казинский не признает свою вину, он пообещал ответить позже.

Открытым пока остается и вопрос проекта цеха после модернизации. По словам опрошенных фигурантов дела, их два — «правильный» и «неправильный». Причем последний как раз был на «Могилевдреве».

На следующем заседании будут допрашивать третьего обвиняемого — замдиректора по техническим вопросам УП «БР-Консалт» Дмитрия Ковальчука — и потерпевших.

TUT.BY следит за процессом.

Использование материала в полном объеме запрещено без письменного разрешения редакции TUT.BY. За разрешением обращайтесь на nn@tutby.com