Куропаты: воспоминание о надежде
Тот, кто был в Куропатах 19 июня 1988 года, вряд ли сможет это забыть. Не только потому что это шествие было первой протестной акцией в БССР. Не только из-за слов, которые там произносились, и слез, которые там лились. Главное: тогда, в 1988 году, мы чувствовали невероятное единение. Общность людей на фоне страшной правды.
Мы были уверены: отныне наша жизнь пойдет по совершенно иным рельсам — чести, смелости и национального достоинства. Каждый, кто стоял рядом, был другом. А стояли не только минчане, но и жители других городов и даже других республик: помню львовских артистов и вильнюсских филологов. И все жаждали правды. Это было торжественно, больно и прекрасно. Конечно, идти туда было страшно, все же Советский Союз, но страх таял уже в трамвае. Чем ближе к точке сбора — к трамвайному кольцу, тем больше ты видел людей, несущих плакаты, цветы и знамена. И ты понимал: нас много. Нас и вправду оказалось много: десять тысяч человек. Главным чувством тогда была эйфория: правда победила! Катарсис. Освобождение.
То, что правда не может победить раз и навсегда, минчанам дали понять уже через несколько месяцев, на Дзяды. Тогда шествие, идущее к Куропатам, было разогнано. Милиция пустила в ход «черемуху» и резиновые дубинки. Люди, кашляя, кричали: «Вандея! Вандея!». Думаю, после этого многие наивные души убедились: победы социализма с человеческим лицом здесь не будет.
Куропаты — это больше, чем кладбище. Мы не знаем, как звали людей, лежащих там. Их возраста, социального и этнического происхождения. Не знаем, кем они работали, кого любили, сколько у них было детей. Нам ведомо только то, что их убили. Потому за тридцать один год Куропаты стали памятником всем жертвам репрессий.
Возможно, нам никогда не узнать, где покоятся писатели, литературоведы, историки, уничтоженные в ночь с 29 на 30 октября 1937-го. В одну-единственную ночь был расстрелян цвет белорусской интеллигенции — 132 человека. Где их помянуть? И потому мы идем в Куропаты, где, стоя под ночным дождем и пытаясь перекричать шум идущих по мосту фур, называем имена: Михась Чарот, Михась Зарецкий, Юлий Тавбин, Алесь Дудар, Юрка Лявонны, Мойше Кульбак, Валерий Моряков, Тодар Кляшторны (расстрелянный не этой, а следующей ночью)… Мы знаем, что Вацлав Ластовский был арестован в Саратове, расстрелян — Бог весть где. Что Владимир Жилка умер от туберкулеза в уржумской ссылке. Мы не можем найти могилу Ластовского или поехать в Уржум. Или в Вязьму на могилу Максима Горецкого. Но мы можем прийти в Куропаты в Ночь расстрелянной поэзии. Да, нас будет сто, а не десять тысяч, как на первом митинге. Но нам не будет холодно под ночным дождем.
Но разве дело только в поэтах? Всегда ли нам известно, где лежат нашие предки, замученные в лагерях? Нет. Но мы можем прийти в Куропаты. В одиночку или с близкими. Лучше летним вечером. В Куропатах нет ощущения отчаяния. Там есть чувство вечности. Может, потому что место, как говорят, «намоленное». Храм на крови. И не надо помпезных мемориалов: все, что нужно, там уже есть — любовно ухоженные могилы, рукотворные памятники… Имена на крестах. Пенье птиц. Заходящее солнце. И тишина, куда более торжественная, чем бряцанье литавр. Не дай Бог, чтобы Куропаты стали вылизанным парадным местом, «благоустроенной территорией». Не всем должно заведовать государство: есть вещи, которыми должно заниматься общество. Оставьте мертвым их вечный покой! А нам — могилы наших мертвых.
Но есть кое-что, подтачивающее ощущение вечного покоя. Спустя годы среди «сестер и братьев», которые шли с нами рядом, начались отнюдь не братско-сестринские разборки. И среди их выросших детей — тоже. Это и стало очередным печальным открытием в истории Куропат.
С одной стороны, вандализм безымянных уродов, ломающих кресты и рисующих звезды Давида и свастики на памятниках, с другой — организованные действия по спиливанию крестов. И когда? В Великий пост, на Крестопоклонной неделе. Кто удивляет больше: вандалы или чиновники, руководствующиеся бессмертной формулой: «Я только исполнял приказ»? Не исключено, что у рабочих, спиливающих кресты, и у милиционеров, курирующих процесс, и у чиновников в их креслах — крестики на груди. И никакого диссонанса они не ощущают. Что важнее — приказ или вера? Ответ очевиден.
Но Куропаты стали яблоком раздора не только «варты» и «силовиков»; владельцев ресторана и защитников Леса. Они превратились в повод для претензий национального толка: мол, рестораторы так себя ведут потому, что они не белорусы. Помню публикации, где каждому совладельцу ресторана посвящен абзац с фотографией (одного — даже в кипе, наверно, чтоб не перепутали), зато про белорусских чиновников, выдавших кучу разрешений со своими резолюциями, — бегло, в нескольких предложениях. По касательной. Кстати, из конкретных имен растрелянных в Куропатах на сей день доподлинно известны два — Мовше Крамер и Мордехай Шулескес.
В Куропатах лежат все — белорусы, евреи, поляки, татары, русские, литовцы — и им ни тогда, ни теперь не до этнических различий. Тошно не только от таких намеков, но и оттого, что создатели местной версии еврейского заговора, — те, с кем ты, по логике, на одной стороне. Таких ли «разбирательств» мы ждали в 1988 году, когда со страхом и надеждой ехали в трамвае, а потом шли в Куропаты?
Спорят и на другую тему: а хорошо ли всем огулом ставить кресты? Там же и мусульмане, дескать, и иудеи… Мы не знаем, к какому вероисповеданию относятся люди, которые лежат в Куропатах. Думаю, что в основном атеисты: таково уж было время. Возможно, многие верили исключительно в советскую власть, которая их и убила. Но крест — не просто символ конкретной религии. Наш пращур, догадавшийся перечеркнуть вертикальную линию горизонтальной, создал первое произведение искусства. На перекрестии дорог возводили храмы и закладывали города. Крест — вера не только в Бога, но и в человека. В понимание между людьми.
А понимания нет. Есть распря. Скандал. Краткое время, когда диалог был хоть как-то возможен, уже утеряно.
Я не знаю, изначально ли виноваты рестораторы, или они, как утверждают, постфактум обнаружили около какого Леса строятся. Я также не уверена, в том, что все их посетители — моральные уроды. Большинство, я думаю, просто не знают, что такое «Куропаты». Проезжие люди. Транзитные. Но в том, как получилось, мне видится не просто конфликт между разными группами, а ведущий конфликт современной культуры. С одной стороны, «Наслаждайся», а с другой — «Помни!»
Я никогда не пойду в «Поедем поедим»: «Помни!» для меня важнее, чем «Наслаждайся!». И несмотря на то, что «варта» не всегда действует разумными методами, — я остаюсь на ее стороне. «Варта» — не монолит, это разные люди, по-разному понимающие свою задачу и решающие ее тоже по-разному. С иными я согласна, с иными — нет. Куропаты стали раскаленным нервом общества, когда каждый поставлен перед необходимостью выбирать «своих». Могли ли мы тогда, в 1988 году, предположить, что из своих нам надо будет выбирать других своих? И так до бесконечности. Что надо будет определять «чужих» — из тех, у кого на голове кипа, или из тех, кто возводит кресты? Мы так хотели освобождающей правды и единства. Не получилось.
Иногда кажется: наше общество обуяла вялотекущая гражданская война. Она — на то и гражданская, что победителей в ней нет и не будут. В гражданской войне проигрывают все. Кто-то, как Сизиф, будет вкапывать в землю новые кресты. Кто-то будет их вытаскивать из земли, швырять на землю, будто хлам, и называть это «монтаж заграждений» и «благоустройство территории». Только нерукотворный памятник погибшим — Лес — с любовно убранными к Пасхе крестами будет стоять вечно. Стоять и напоминать о нашей трагедии и наших надеждах тогда, в 1988 году. Которым не было дано сбыться.