«Вызывай милицию, только если будут убивать». Жертва домашнего насилия - о том, как жила 8 лет

Ване (имена в статье изменены) 7 лет. Он ходит в первый класс и уже умеет красиво писать букву «м» в прописях. Когда Ваня станет большим, он хочет стать военным, чтобы защищать город Минск и маму Полину. Минск — «от бандитов», Полину — от папы, который однажды на глазах у мальчика ее избил.

С мужем Полина прожила восемь лет. Из них только полгода она не знала, что такое оскорбления, упреки, побои и страх, что вот она не сдержится, скажет что-то в ответ — и ей опять будет больно.

Недавно муж набросился на нее с ножом. Полина испугалась так сильно, что неожиданно для себя перестала бояться.

— Когда все произошедшее я описала милиционеру, как будто проснулась. Я не могла осознать, что это все — про меня. Помню, рассказываю ему: «Раньше я обходилась одним ударом в лицо», а сама думаю: «Когда и как это могло стать для меня нормой?

Полина и Ваня живут в длинном сером доме, спрятанном в лабиринтах одного из районов Минска. О том, что́ на протяжении семи с половиной лет каждый день происходило в их квартире, Полина предложила рассказать сама, написав в редакцию TUT.BY.

— Очень хотелось поделиться своей историей, чтобы хоть одна женщина тоже перестала бояться и терпеть. И, быть может, благодаря этому осталась жива.

Полина смотрит на окна дома, в которых постепенно зажигается свет, и рассказывает о статистике, которую недавно узнала: «Каждая третья белоруска живет в ситуации физического, психологического или экономического насилия».

— Раз, два, три… — отсчитывает она. — Кто знает, что сейчас происходит за этим окном? Может, что-то похожее, что пришлось пережить и мне? Раньше казалось, что так живу лишь я. И только когда решилась поговорить об этом с другими, вдруг осознала, как много женщин переживают подобное и еще более страшное.

«Когда муж впервые ударил, извинялся и говорил, что это было какое-то затмение»

— С мужем мы познакомились лет 20 назад благодаря общей компании. Вместе прожили восемь лет. И для меня, и для него это третий брак.

Артем всегда был душой компании, с отменным чувством юмора. Постороннему человеку будет трудно поверить, что такой мужчина способен обидеть. Не верила, а тем более ничего не подозревала и я. Еще когда мы только встречались, отношения были ровными, меня практически ничего не настораживало.

Кроме одного момента, когда однажды мы с друзьями сидели за общим столом, и его бывшая жена произнесла тост: «Давайте выпьем за то, чтобы Артем больше никогда меня не оскорблял». Я хорошо запомнила, потому что эти слова шокировали. Я не понимала, как человек, которого, как мне казалось, я хорошо знала, способен кого-либо оскорбить.

Насилие в нашей семье появилось довольно быстро, спустя полгода после того, как мы стали жить вместе. На тот момент я была беременна. Начиналось все с раздражения, обид и упреков, которые обязательно сопровождались оскорблениями. «Ты чмо. Ты никчемность. Куда ты уйдешь? Ты никому не нужна», — когда слышишь такие слова на протяжении нескольких лет, начинаешь верить, что все так и есть. Самооценка ниже нуля. И самое странное, что ты не можешь защититься и хоть что-то сказать в ответ на унижения. Почему-то.

Когда муж употреблял алкоголь, он не только оскорблял, но и проявлял агрессию. Вот представьте: человек выпил, он не очень приятно выглядит и от него нехорошо пахнет. При этом он лезет обниматься, а я, по его мнению, должна это поощрять, вроде «ну да, ты хороший». Когда он пытался приобнять, а я сторонилась, начиналась обида, а затем агрессия: «Ты не принимаешь меня таким, какой я есть».

Потом он мог сильно прижать лицом к стене, чтобы показать свое недовольство. Держал так, что прям дыхание останавливалось. А однажды он меня сильно толкнул — и я со всего маху врезалась в стену.

Я была в полном шоке. Позвонила его родственнице, стала плакать и рассказывать о ситуации. Спросила: «Откуда это? Может, у него в семье что-то подобное случалось? Вроде Артем говорил, что дедушка позволял себя так вести». С тех пор я стала виноватой в том, что оскорбила его семью. Я в принципе стала виноватой: что неправильно себя повела, что сказала не то слово, что сама спровоцировала, что заслужила.

Не могу сказать, что наша семейная жизнь была сплошной молотилкой. Первое время после каждого всплеска агрессии наступало затишье где-то на полгода, а потом все повторялось. Как правило, новому всплеску предшествовал алкоголь. Если Артем употреблял несколько дней — так и знай, что скоро опять начнется.

Муж умело мной манипулировал, хотя раньше я этого не понимала. У него было три любимых способа: «я обижен на тебя», «ты виновата» и «мне плохо, пожалей». Это три рычага, на которых я была, как на крючках.

Когда муж впервые меня ударил (это было еще до официального оформления нашего брака), он сильно извинялся. Говорил, сам в полном шоке от того, что произошло. Что произошедшее было просто каким-то затмением. Артем — человек образованный, с ним всегда было интересно беседовать. И заговаривал он тоже очень умело.

Во второй раз Артем избил меня при сыне. Помню, Ваня кричал и умолял: «Папа, пожалуйста, не надо!» После этого он боялся оставаться наедине с отцом. И меня оставлять с ним один на один не хотел. Например, когда мы с мужем выходили покурить на балкон, ребенок тут же прилипал к стеклу и стучал: боялся, чтобы папа опять не начал бить маму.

Когда Ваня оставался с Артемом один в комнате, он сильно напрягался. Я даже стала замечать, что он старался ничего не говорить вслух при нем. Хотя я честно пыталась представить папу очень хорошим, добрым человеком.

«В следующий раз вызывайте милицию, если только вас будут убивать»

— Во второй раз муж избил меня так, что я вся заплыла синяками. Решилась вызвать милицию. Ребенок только-только пошел в детский сад. Оттуда мне сразу же позвонили с вопросом. А вопрос был такой: «Вы что, не были на первом собрании? Там же ясно всем сказали, что милицию вызывать нельзя, потому что вас начнут повсюду тягать». Так я опять оказалась виновата.

После этого был совет профилактики. На нем тебя сажают на стульчик посреди кабинета, и ты как школьница должна поведать, «что же у вас там произошло».

Потом вызывают в исполком. В кабинете стоит стол буквой П, за ним сидят порядка 20 человек: представители управления по образованию, комиссии по делам несовершеннолетних, еще какие-то люди. Ты с мужем сидишь посередине. С мужем, который тебя избил. Спрашивают: «Что у вас вообще произошло? Что вы себе дальше думаете?» А что ответить?

В детском саду меня пугали, что «теперь вы попадете в категорию неблагополучных семей, а ваш ребенок получит особый статус». Это безумно давит. Ты и так подавлена, а тут еще какие-то проверки.

Домой к нам приходили не раз. «Здесь у вас не так, тут должно быть по-другому. Вы не видели, как забирают детей из семей, а мы — да. Вы не представляете, как это ужасно!» Когда ты это знаешь, в следующий раз просто боишься звонить в милицию. Потому что в подкорке сидит: опять будут посещения, запугивания и эти вздохи: «Ах, вы опять вызвали милицию!»

После я написала заявление, что ничего не было. И это, я вам скажу, очень противно — говорить, что «я сама ударилась, а на него наговорила». Чувствуешь себя еще более ничтожной и раздавленной. Соучастницей. Тебя избили, но ты это покрываешь.

И муж чувствует безнаказанность. Более того, он чувствует некоторое поощрение со стороны женщины: «Она меня сама выгораживает». Все это потом превращается в более мощные всплески агрессии. Ведь человек уже знает, что жена до последнего милицию не вызовет, потому что она запугана.

Поговорив с другими женщинами откровенно, я поняла, что многие находятся в примерно такой же ситуации. Но они молчат. Молчат по многим причинам, одна из них — постановка семьи, в которых есть несовершеннолетние дети, в социально-опасное положение. Это многих сдерживает, в том числе меня. Я трижды писала заявление, но потом шла в милицию и говорила, что упала сама, не туда открыла дверь, и ничего на самом деле не было.

Кстати, в детском саду напоследок мне сказали: «В следующий раз вызывайте милицию, если только вас будут убивать». Расскажите, а как мне определить, когда меня будут убивать, а когда — нет? В школе, надо сказать, совет профилактики был гораздо мягче.

«Пригрозила, что вызову милицию. После этого он спокойно сказал: «Сейчас я тебя зарежу»

— С ножом муж напал на меня в ноябре. Я пришла с работы, Артем был нетрезв: он пил уже пятый день. Я сделала ему замечание. В ответ он начал рассказывать о какой-то своей подруге, все порывался показать переписку с ней. Затем, как обычно, стал цепляться с обниманиями. В конце концов я не сдержалась и сказала: «Ты для меня пустое место. Мне абсолютно все равно, с кем ты переписываешься».

Это ввело мужа в состояние, в котором я никогда его не видела. Он толкнул и ударил. Я испугалась и закрыла его на балконе, поняв, что начинается что-то опасное. Попробовала обратиться к его другу, чтобы тот приехал и успокоил. Друг не приехал.

Когда я открыла балконную дверь, он ударил еще раз. Потом еще несколько раз кулаком в нос. У меня потемнело в глазах. Пригрозила, что если он не прекратит, я вызову милицию. После этого он сказал: «Сейчас я тебя зарежу».

Муж спокойно развернулся и пошел на кухню. Что он не пугает и не шутит, я поняла, когда услышала, как он снимает нож с подставки. Быстро побежала на кухню, и, когда он замахнулся, успела закрыть дверь. Нож застрял между косяком и дверным полотном. Я удерживала, сколько могла. Только помню, что громко кричала: «Ты с ума сошел? Ты с ума сошел?!» Через несколько минут он бросил нож.

Милицию я тогда не вызвала. В нашем районе есть ГОМ (городской отдел милиции. — Прим. TUT.BY). В три часа ночи я пришла туда и спросила: «Если я сейчас напишу заявление, что будет мужу? Какая мера воздействия?» — «Штраф». — «А если у меня сломан нос?» — «Может быть, арест». Выслушав милиционера, я не написала заявление. Подала его спустя три дня, когда поняла, что это край и что я так больше не могу.

Все эти три дня я не могла встать с постели. Плюс так получилось, что на следующий день узнала, что в положении. Это был такой раздрай: что делать? Слава Богу, муж сразу же уехал, и я смогла остаться наедине с собой, своими мыслями.

Я читала, что МВД разрабатывало концепцию закона о противодействии домашнему насилию, но ее свернули. Однако там был очень важный момент про охранную ситуацию, о том, что мужчину нужно изолировать на какой-то промежуток времени. Ведь если он не уходит и остается дома, ты опять попадаешь под его влияние и давление. Все это я прочувствовала на себе.

Осознание, что так больше продолжаться не может, мне дало именно одиночество. Я смогла все осмыслить, подумать, собраться с мыслями, силами, без давящего воздействия. Изолировать жертву от агрессора очень важно.

А еще, как мне кажется, было бы хорошо, чтобы информацию об избиении сообщали не только в учреждения образования, где учится ребенок, но и в психологические центры. Чтобы психолог связался с женщиной сам. Да, иногда мелькает реклама: «Вам плохо — позвоните сюда». Но в таком униженном, подавленном состоянии ты не найдешь этот телефон и не скажешь в трубку: «Меня избили, что мне делать дальше?» Если бы у психолога была возможность навестить женщину, поговорить с ней, эта была бы очень действенная мера, как мне кажется. Тебе самой сложно разобраться в том, что произошло.

Первым неблизким человеком, с которым я поделилась, был милиционер. Наверное, высказав ему все и послушав себя со стороны, я поняла, что моя жизнь превратилась в кошмар. Я не могла осознать, что это все говорю про себя. Думая, что защищаю ребенка, я поставила его в положение, когда атмосфера в доме стала для него губительной.

В тот вечер, к счастью, ребенок находился у родителей. Ему я сказала, что на работе на меня упал шкаф, а папа уехал ремонтировать дом. Не знаю, насколько он поверил в мою версию. Но Ваня не тяготится отсутствием отца. Наоборот, он даже повеселел, как мне кажется.

Когда я написала заявление, приехала опергруппа, изъяла нож, следы на двери. Позже приходил участковый, потом вызвали в СК и мужа, и меня. Моя беременность, кстати, замерла — вот так все разрешилось.

После всего что произошло, муж позвонил только спустя пять дней, когда узнал, что я все-таки подала заявление в милиции. Стал писать, что ему плохо, одиноко и грустно. Что на самом деле он хотел семью, а я все рушу. В человеке, похоже, отсутствует способность к сопереживанию, жалости. Его интересует только его собственная персона. Даже в этой ситуации. Он не поинтересовался, как я себя чувствую, не нужны ли мне какие-нибудь медикаменты.

«Один знакомый написал: «Ну, знаешь ли, мужик, который всем доволен, так бы делать не стал»»

— Почему я не ушла сразу? Наверное, потому, что между моими родителями ничего подобного не было. Я, например, не знала, как вести себя с пьющими людьми. Оказывается, есть нормы поведения: прийти, положить спать и сдувать пылинки. Так мне говорили приятели.

Почему-то я каждый раз надеялась, что Артем больше так не будет. Была уверена, что человек может просто взять и перестать. Уже потом я прочла книгу про созависимость и осознала, что она в том числе обо мне.

Все это он делал в состоянии алкогольного опьянения. Сперва я думала, что всему виной водка, и если он не будет пить, то все наладится. Потом поняла, что агрессия есть всегда, просто алкоголь мешает человеку ее контролировать.

Еще я считала, что Ване обязательно нужен отец. С первым мужем я развелась, когда старшему сыну Сергею было пять лет. Ребенок тогда очень сложно переносил развод. Это меня останавливало. Мне не хотелось травмировать еще и младшего сына.

Хотя, наверное, не поэтому я не могла уйти.

Когда мы познакомились, Артем жил гражданским браком с женщиной. Отношения у нас возникли в то время, когда они еще были вместе. В момент, когда он собрался расстаться с девушкой, выяснилось, что она беременна. Но он оставил ее и стал жить со мной. И я все это время чувствовала себя виноватой за то, что как бы увела мужчину, забрала отца у ребенка. Хотя сейчас понимаю, что, может быть, и слава Богу.

«Как я могу его оставить, если сначала увела, а сейчас он мне не понравился, и я его бросаю?» — такой вопрос задавала я себе. Почему-то взяла на себя слишком много ответственности. Раз я совершила такой грех в отношении беременной женщины, значит, это мой крест.

В нашем обществе взгляды на домашнее насилие очень разные. Один из общих знакомых написал: «Ну, знаешь ли, мужик, который всем доволен, так бы делать не стал». То есть опять что-то сделала неправильно: не ту ссобойку собрала, не так помыла пол. Я действительно думала, что этим сама его провоцировала.

Родственники таких мужчин чаще всего говорят: «Он же золотой! С другой женой жил душа в душу, а ты сделала из него монстра». И тут думаешь: а может, действительно это все ты? Такие вопросы к себе сделали из меня очень забитого человека. Поверьте, чтобы наконец разглядеть в нашей семье собственное «я», мне понадобилось пройти очень длинный болезненный путь.

«Характерных черт, по которым можно определить агресссора, не существует»

Роман Крючков — психолог, который много лет работает с агрессорами. Сперва он работал с жертвами — преимущественно это женщины, подчеркивает психолог. Работал на телефоне доверия в службе помощи пострадавшим от домашнего насилия и вел коррекционные группы.

— Потом, что логично, заинтересовался работой с агрессорами, поскольку ими системно никто не занимался. Стал учиться, проходил стажировки за границей, получал знания и пробовал применять их здесь.

Роман говорит, что характерных черт, по которым можно легко определить агрессора, не существует. Но есть признаки, которые могут и должны насторожить.

— Всегда стоит смотреть на историю прежних отношений. Если человек пренебрежительно отзывается о предыдущих партнерах, это вряд ли говорит о чем-то хорошем. Нужно обращать внимание, насколько человек открыт: если он что-то скрывает, наверняка это не просто так. Почему не знакомит с родителями, есть ли у него белые пятна в биографии? Если у него узкий круг общения, в своих бедах он считает виноватыми всех, кроме себя, имеет трудности с поддерживанием близких отношений с другими людьми либо является легковозбудимым человеком с быстрой сменой настроения, скорее всего, он склонен к применению силы. Для мужчины оно выражается в контроле и физическом насилии, для женщины — в психоэмоциональном.

Роман объясняет, как агрессоры обычно оправдывают насилие в отношении своих супруга или супруги.

— Это или отказ от ответственности, или зашучивание, или минимизация насилия вплоть до полного отказа. В 95 процентах случаев мужчины в начале программы говорят, что «если бы не она, я бы такого не сделал, меня спровоцировали». И тут кроется главное: если человек не принимает на себя ответственности, то он считает себя невиновным. Следовательно, он позволяет себе не меняться и снова наступает на те же грабли.

Уже несколько лет Роман ведет коррекционную программу для мужчин-агрессоров, которые хотели бы поменять свои установки. Она длится от шести до восьми месяцев, состоит из групповых тренингов и индивидуальных мотивационных сессий.

— Основная задача — помочь человеку овладеть минимальным набором знаний, навыков, умений, которые позволят научиться себя контролировать, поменять свои установки, овладеть новым, более конструктивным поведением. Человек никогда не изменится на сто процентов. Но если он сам достаточно сильно страдал от своего же поведения, нередко в нем присутствует очень высокая мотивация. Это не говорит о том, что человек раз и навсегда прекратит применять насилие. Это скорее про то, что человек получит инструменты, знания, отработает навыки, как можно вести себя по-другому, чтобы больше не делать несчастными своих близких и себя самого.

Убедить мужчину в том, что это «не она его спровоцировала, а он сам не умеет адекватно реагировать», непросто. Разным людям требуется разное количество времени.

— Бывают клиенты, которые ходят на протяжении года в группу и не хотят уходить. Говорят, что это для них большой ресурс, который поддерживает и помогает.

Чтобы попасть в коррекционную программу, нужно подпадать под несколько условий-критериев. Во-первых, быть мужчиной: она разработана именно для них. Хотя работать Роману доводится и с агрессорами-женщинами.

— Я все меньше и меньше делю агрессоров на мужчин и женщин. Специфика разная — проблема та же. Насилие не имеет пола. Об этом все больше говорят и зарубежные коллеги. Клиентки, применяющие насилие, рассказывают о том же.

Во-вторых, мужчина должен принимать ответственность за насилие, которое он совершил, а не идти в отказ. В-третьих, не иметь противопоказаний, которыми могут стать алкогольная или наркозависимость, а также психическое расстройство.

И четвертое условие — это наличие доброй воли человека, который сам заинтересован и замотивирован изменить свою жизнь. Это определяет, есть ли в принципе смысл с ним работать.

— Человек должен убедить, что он действительно хочет изменить свое поведение. Нередко сталкиваюсь с тем, что мужчины приходят с запросом: «От меня ушла жена, мы в предразводном состоянии. Помогите ее вернуть». Но это не запрос для работы над агрессией. Вернуть — это сделать «как было».

По статистике психолога, в последние годы мужчины-агрессоры стали обращаться в десятки раз чаще, чем это было в 2010 году.