Это не "закон о шлепках". Эксперты объясняют, зачем белорусам закон о домашнем насилии
Александр Лукашенко раскритиковал концепцию закона о противодействии домашнему насилию, назвав документ «дурью и безглуздицей». В ответ на слова президента в Facebook появилась группа «Маршируй, детка!» в поддержку концепции — к ней за пару дней присоединилось больше 1700 человек.
В понедельник 8 октября участники группы обсуждали, как не похоронить законопроект. TUT.BY выделил основные аргументы из их выступлений о том, почему они считают, что закон о противодействии насилию нужен белорусам.
«Черная пятница, отбросившая Беларусь на несколько лет назад»
Черной пятницей правозащитники называют день, когда Александр Лукашенко высказался против закона о противодействии насилию. 5 октября выяснилось: президент Беларуси считает, что «хороший ремень иногда тоже полезен для ребенка», а старший сын Виктор «часто получал» от него.
Представители общественных объединений, которые сейчас работают с жертвами насилия, правозащитники предлагают создать движение «Беларусь без насилия», чтобы привлечь внимание к тому, что новый закон нужен. Еще варианты: собирать подписи за законопроект, добиться парламентских слушаний, провести санкционированный марш. Отсутствие нового закона, говорят они, отбросит общество на несколько лет назад.
Ирина Альховка, руководитель общественного объединения «Гендерные перспективы», которая активно участвовала в разработке концепции, в последние дни сомневается в том, что в Беларуси все-таки появится закон о противодействии насилию. При этом она объясняет, что вся работа велась как раз по поручению президента.
— Порядок предполагался такой: концепция размещена на сайте МВД, ее же разослали членам рабочей группы и другим организациям, государственным и нет — для комментария. Предполагалось, что после того, как все заинтересованные выскажут свое мнение, документ направят в Администрацию президента. Поручение разработать меры адресации по домашнему насилию президент дал еще в конце прошлого года, и вот в апреле началась эта работа. Стали появляться подписи, много петиций от конкретных организаций — и в какой-то момент весь процесс сломался. В каком виде документ получил президент, и был ли он ему выслан — я не знаю.
В концепции законопроекта отмечают, что МВД фиксирует 180 тысяч обращений по семейно-бытовым конфликтам, при этом меняя чем по трети из них виновников привлекают к ответственности.
Жертвы не защищены, понятия «экономическое насилие» нет
Ирина Альховка объясняет, почему способов борьбы с насилием в семье в Беларуси недостаточно. Главный документ о противодействии насилию сегодня — закон о профилактике правонарушений.
— Почему недостаточного этого документа? Он создан для сотрудников органов внутренних дел, он милицейский, включает очень мало положений, которые касаются защиты прав пострадавших, оказания помощи. Он работает с правонарушителями, с людьми, которые освободились из мест лишения свободы, которые совершали преступления и правонарушения в наркотическом или алкогольном опьянении. Но он не позволяет говорить об адресации домашнего насилия как о серьезной социальной криминологической проблеме.
Специалист добавляет, что сейчас закон не предусматривает, что жертвами насилия могут являться бывшие супруги. Нет определения экономического насилия.
— Мы предусматриваем возможность возбуждать дела публичного обвинения против таких ситуаций, когда женщины находятся в явно зависимом положении от мужчины, например, в декрете… А бывают случаи, когда, например, женщина находится в декрете или работает ремесленницей и у нее есть, например, какие-то маникюрные принадлежности, а мужья уничтожают инструменты. Не позволяют зарабатывать на жизнь, чтобы зависимость продолжалась. Я говорю про крайние, вопиющие случаи — они в нашей практике есть.
Ирина Альховка рассказывает, что сегодня жертве сложно доказать, что она — жертва.
— Чтобы наказали человека, который совершает домашнее насилие, жертвой в рамках административного расследования нужно стать два раза за один календарный год. И только тогда человеку, который совершает насилие, будет вынесено официальное предупреждение и защитное предписание, которое его выдворит временно из совместной жилплощади. Фактически нужно пострадать от домашнего насилия два раза за один год. А если у вас один эпизод, нужно ждать повторения. Понимаете, да? Это довольно абсурдная и неэффективная мера, к моей радости, это признают и в МВД.
Участковым нужна инструкция, чтобы оценить риски для жертвы
В концепции предлагалось ввести срочные защитные предписания, которые сотрудники милиции смогут выдавать уже когда выезжают на вызов и видят, что в семье острая ситуация. Кроме срочных — длительные защитные предписания, которые выдавались бы по решению прокуратуры или суда.
— В концепции есть такая интересная и важная процедура как оценка рисков, которой ни в каком законе у нас нет. Ее могли бы использовать сотрудники, чтобы оценить вероятность повторения инцидентов насилия, эскалации. Например, такие критерии как наличие разрешения на хранение огнестрельного и холодного оружия, инциденты применения насилия к домашним животным или какие-либо другие криминальные записи. Оценка рисков — это была одна из прогрессивных мер.
Руководитель общественного объединения «Радислава» Ольга Горбунова также считает, что нужно начинать профессионально оценивать риск для жертв.
— Часто мы говорим о том, что профессионалы, которые призваны оказывать помощь пострадавшим, милиция, психологи и соцработники просто действуют исходя из личного опыта, — говорит Ольга Горбунова. — Должны быть механизмы, когда за три минуты, задав 15 вопросов, милиционер может выяснить: возможно, эту женщину могут убить в этих отношениях. А когда мы подменяем профессиональные компетенции своим ценным уникальным жизненным опытом — то это провал, потому что у нас у всех опыт достаточно ограничен и субъективен.
Почти все женщины, с которыми Ольге Горбуновой приходится работать в убежищах, рассказывают, что участковые ни разу им не рассказывали ни про защитные предписания, ни про другие инструменты, которыми они могли бы воспользоваться.
— Мы видим, что какие-то защитные нормы есть и сейчас, но они не работают. Закон (о противодействии насилию. — TUT.BY) есть уже повсеместно, не только на так называемом Западе, но и на всем постсоветском пространстве, кроме нас и России, — рассказывает Ольга Горбунова.
Агрессорам тоже нужна помощь
Ирина Альховка рассказывает: концепция предполагала, что разработают порядок коррекционной программы для агрессоров.
— Они могли бы пройти коррекционную программу, что-то вроде терапии, где бы могли иметь шанс понять свое поведение и измениться. Потому что мы все время работаем с одной стороной — пострадавшей. А если потом пострадавшие возвращаются в эти отношения, то все начинается заново, потому что с другой стороной мы не работали.
Это не «закон против шлепков», детей и сейчас нельзя бить
Ирина Альховка считает необоснованными страхи людей, которые уже успели прозвать концепцию о противодействии насилию «законом против шлепков».
— Сегодня уже нельзя бить детей. Это раздутая, откровенная манипуляция, никакого нового запрета в концепции не предполагалось. Концепция не фокусируется на детях как на главных членах семьи, которые подвергаются насилию. Шла речь о том, что сегодня идентифицируют лишь очень явное, устойчивое насилие в отношении детей, в котором уже никто не сомневается. Концепция предполагала более широкую профилактическую работу превентивного характера, когда бы даже незначительные эпизоды насилия могли рассматриваться. Но хочу обратить внимание, что концепция не законопроект, не содержит четких норм, с которыми уже можно было бы спорить — это лишь заявление о намерении.
— Но не все, кто против концепции, поддерживают наказание детей. Некоторые говорят, что просто выступают против сильного вмешательства государства в дела семьи. Что вы думаете по этому поводу?
— Если уж на то пошло, сегодня уже есть у государства инструмент вмешательства в дела семьи — Декрет № 18, — отвечает Ирина Альховка. — К сожалению, там не четко прописаны критерии, по которым можно поставить ребенка в социально-опасное положение и признать нуждающимся в государственной защите. Поэтому мы слышим о крайних примерах, когда любую белорусскую семью могут поставить в СОП из-за того, что в холодильнике нет йогурта, дома пыль и старая мебель. Для меня это не аргумент. Я не слышу критики по существу, только моральная паника, связанная с тем, что концепцию связывают с продвижением гендерной идеологии. Однако в нашей стране гендерная политика существует уже с 1996 года, ей больше 20 лет.
