"Если коротко - трясло всю семью". Родители-усыновители о том, как чужие дети становятся родными

Каждый год в нашей стране усыновляют около пятисот детей. Чтобы поддержать мам и пап, которые нашли в своем сердце место для ребенка из детского дома, в Беларуси организуют фестиваль семей усыновителей «Родные люди». На этот раз он прошел в Вилейском районе и собрал более 150 взрослых и детей. Пока все готовились к празднику, концерту и мастер-классам, мамы-усыновители рассказали TUT.BY, как чужие дети становятся навсегда родными.

Мама Жени: «Порой, кажется, не справлюсь, не дам всего, что нужно»

— У меня трое кровных детей и один был усыновлен, — рассказывает Лариса Корбут. Два года назад они с мужем Василием усыновили годовалого Женю. — Я специально говорю в прошедшем времени, потому что процесс этот когда-то случился, и теперь Женя часть нашей семьи. Сейчас у нас два мальчика и две девочки — все как надо. Маме дочки, папе — сыночки.

Почему мы решили его взять? С последней беременностью у меня были проблемы. Врачи предупреждали: ребенок может родиться с синдромом Дауна. Чтобы он не грустил, думала: возьмем еще одного малыша, они будут вместе расти. Начали с мужем это обсуждать. Он вспомнил, что об усыновлении мы говорили, еще когда только поженились. Мы всегда хотели большую семью.

Яна появилась на свет без патологий, но идея усыновить малыша осталась. Почему? Мы семья православная. Раз Бог дал такую мысль, нужно идти до конца. К тому же, отец у меня вырос в детском доме. После лагерей мама у него болела и, когда он был еще ребенком, умерла. Родственники его не взяли. Сейчас, когда папы давно нет, я читаю про проблемы сирот и понимаю, насколько ему было тяжело. И мне так захотелось, помочь хотя бы одному такому ребенку.

Решиться на усыновление боялись, не было уверенности, что справимся. А потом приехали на фестиваль усыновителей «Родные люди». Пообщались с родителями, а тут, оказалось, у всех такие страхи. Никто не идеален, стереотип, мол, ты должен устилать путь розами для приемного ребенка — неправда. Достаточно лишь вывести его на дорогу жизни и предупредить: не бойся, мы идем рядом.

Через два месяца после фестиваля мы стали собирать документы.

С мужем решили сразу: выбирать малыша не станем. Взяли первого, чья анкета лежала в папке, которую нам протянули в Национальном центре усыновления. Жениной фотографии там не было, только диагнозы и юридическая история. Отец записан со слов матери, мама молодая, живет в деревне.

— Диагнозы?

— Да, диагнозов хватало, но все под вопросом. Я медик, понимала, что у таких детей идет гипердиагностика, все нужно перепроверять. Позже ни одна болезнь не подтвердилась.

Женя был в доме малютки в Борисове. Ехать к нему мы собирались в понедельник, а в воскресенье у нас в машине отказали тормоза. Муж разобрался, уехали. Приезжаем — там обед. Все это, мы считали испытанием, если пройдем, значит, и с мальчиком справимся.

Некоторые говорят, когда встречаешься с таким ребенком, внутри что-то «ёкает». Не знаю, не было у меня такого. Мы просто знали, что его заберем.

Первый день дома Женя просидел на одном месте. А потом началось все, как в книжке по психологии: он раскачивался, бился головой о стену, боялся улицы, воды, ел все подряд. Помню, как добрался до накрошенного чеснока, кривился, слезы текли, но не переставал жевать.

Когда Женя у нас появился, наш старший сын Ваня шел в 3 класс. Дочка Аня в первый, Яне было год и восемь месяцев. На Женю они реагировал по-разному. Если коротко — трясло всю семью.

Все внимание уходило Жене и Яне, на старших не хватало сил. Они обижались, злились. Аня как-то кричала: «Отдайте меня в детдом, я тут больше не нужна». У Вани повысилась тревожность.

Женя очень активный и часто кричал. Крик был по любому поводу. Я не могла пойти ни в душ, ни в туалет. Он садился на пол и кричал. Требовал внимания, хотел, чтобы я в нем растворилась. Стресс в семье накапливался. У нас дома была спортивная стенка. И мы придумали, ставить мат к стене и бить его, выплескивать свой гнев. Пытались кричать в стаканы.

Так длилось с февраля до мая. В мае мы приехали в санаторий отдыхать. Папа катал Женю на большой качели, и ребенок заснул в позе звезды — открыто. До этого он всегда спал, сжавшись в комочек, словно готовый вскочить и убежать.

Не знаю, когда все стало нормально. Все проблемы еще не ушли, Женька по-прежнему такой же активный — скучать не дает, но дети сдружились. Всегда, когда они с Яной получают конфетку, интересуются, а есть ли еще для Вани и Ани. Для старших Женя сразу был родной брат. Никто из них никогда не сказал, верните его назад. Да мы этот вариант даже не рассматривали. Не важно, решили мы с мужем, какие будут последствия, обратной дороги нет. Почему? Потому что кровные дети тоже могут родиться и вырасти всяким, но никто же их не отфутболивает.

Мы с мужем не скрываем, что Женю родила другая женщина, проговариваем: «Она не смогла тебя воспитывать». Но теперь у тебя есть мама и папа, дом, где тебя любят. Ты для нас родной, пусть и не по крови. Каждый вечер мы повторяем это как молитву. Зачем? Нельзя ребенку врать. Он должен ощущать свои корни — крепко стоять на земле, а не быть где-то в подвешенном состоянии.

Остались ли еще страхи? Да, как и у всех. Порой, кажется, не справлюсь, не дам всего, что нужно. Хочется вывести его на высокоинтеллектуальный уровень. Чтобы не думали, что все дети из детских домов плохо учатся. Но в тоже время понимаю, если с учебой не заладится — ничего. Ведь хорошим человеком можно быть независимо от профессии.

Мама Миши: «Мы влетели в квартиру, от счастья в зобу дыхание сперло»

— С 17 лет я работала учителем, — рассказывает Наталья, по просьбе героини имена изменены. Мишу она усыновила шесть лет назад, сейчас мальчишке десять. — Уроки, летние лагеря, общественные дела. Я занималась тем, что мне нравилось, и не обращала внимания на личную жизнь. В какой-то момент оглянулась по сторонам — из родных вокруг меня никого: родителей похоронила, брата похоронила. И тут как в голову «ударило» — нужно что-то делать. После 40 лет я покрестилась. Это было в апреле, а в октябре я уже начала собирать документы на усыновление.

ЭКО даже не рассматривала. Когда есть дети, которые лишены семейного счастья, зачем придумывать рождение ребенка каким-то образом? Единственный для меня путь был — кого-то взять. Дать семью человеку, у которого ее нет, и приобрести семью самой.

Был ли страх? А что могло испугать? То, что он будет проблемным? Но я ведь в образовании работаю, кучу детей через себя пропустила. Я ко многому была готова. Хотя, скорее всего, о проблемах не думала. Я приняла решение: мне нужен ребенок, а ребенку нужна я.

Усыновление — процесс не быстрый. Пока собрала документы, ходила на специальные курсы, прошел год. Весь этот год я себе никого не подыскивала. Только когда получила разрешение, в Национальном центре усыновления передо мной открыли республиканскую базу, и я стала смотреть. Выписала восемь мальчишек. Почему именно мальчишек? Очень хотелось кому-то передать фамилию. Да и всю жизнь я считала, что с ребятами мне проще.

Среди этих восьми был Миша. На маленькой такой фотографии два на три. Ужасно непредставительный. Узенькие, как щелки, глаза, растянутая майка, и на мир он смотрел как-то зашорено. Я вижу его и говорю: «Это моя оторва».

А тут еще и совпало: интернат, в котором он жил, был очень близко от НЦУ, буквально через дорогу перейти — и я пошла. Пришла, приводят мне парнягу — крепкий такой, щекастый. Было ему 3 года 10 месяцев. Нам дали пообщаться 45 минут. 15 из них мы смотрели в окно. Поиграли машинкой, которую я в подарок принесла. Он посидел у меня на коленях — и разошлись.

— Внутри что-то щелкнуло?

— Конечно! Он же на коленках у меня сидел, как там может не щелкнуть? Но, наверное, когда решаешь, твой это человек или не твой, срабатывает какая-то осторожность. Хочется до конца во всем убедится, и я попросила увидеться с ним еще раз.

На второй встрече он назвал меня мамой. Я потом у директора детдома спрашивала: «Вы специально это сделали?» Она смотрит на меня: «Да вы что? Мы вообще запрещаем такое слово в их присутствии произносить». В общем, я и сейчас не знаю, фальшь это была или нет.

А потом Миша попал в больницу. Больница — пять минут ходьбы от моего дома, и я у него каждый день была. А после выписки он гостил у меня неделю. Наверное, тогда мы и стали родными. Помню, как 15 июня мы влетели в квартиру, от счастья в зобу дыхание сперло: «Вау, у меня мелкий дома».

Есть ли у него биологическая семья? Да, мама. Она периодически сидит. Как я об этом узнала? У меня страхи какие-то пошли. Несколько раз, когда ехали с сыном в метро, появлялось ощущение, что на него смотрит какая-то женщина. Казалось, сейчас найдется человек, который его у меня заберет. И я стала искать Мишиных родных. Вышла на его бабушку. Когда мы увиделись, у меня речь отняло. Это был спившийся вусмерть человек. Его мама жила с этой женщиной с 11 лет. Наверняка, нечего было кушать, нечего надеть. Девчонка просто своровалась.

— После этой встречи вы успокоились?

— Только спустя три года… У Миши случались периоды дикого беспокойства. Я стала спрашивать: что такое? чем тебе помочь? Он попросил узнать про родных. К тому моменту его мама уже отсидела и уехала из Минска. Мы выяснили, она жива, здорова. Больше он знать ничего не хотел и успокоился.

Что будет дальше? Понятия не имею. Семейный шлейф прошлого все равно будет за ним тянуться. Единственное, что я могу, быть рядом, если он захочет. У меня нет желания внушать ему, мол, та женщина ничего для него не сделала, а я такая молодец. Да я мысленно ее уже 150 раз поблагодарила за то, что она Мишу на свет произвела и мне подарила.

С сыном нам хорошо, хотя и не всегда просто. Дети из детского дома — жуткие контролеры. И Миша такой. Он сам должен решать, что мы кушаем, куда идем, что надевать. Как взрослый ты, естественно, ребенку такие вопросы не доверяешь. И его это очень дергает. Он ведь с пеленок привык за себя бороться.

Случаются и конфликты. Но мы за эти шесть лет настолько друг к другу притерлись. Помню случай после ссоры. Я лежу на кровати, он пришел, стал рядом и будто бы сам с собой рассуждает, но так… чтобы я слышала. «Что я опять натворил? Ты меня в аквапарк водила. А я что? А я тебя не слушаю. Ты говоришь, помой посуду, я не мою. Вот что мне мешает?» Минут 15 он себя ругал. И так это все эмоционально. Я даже на диктофон записала.

Характер у нас обоих непростой. Бывает, на эмоциях скажу: «Пойдешь назад в детский дом». Потом сижу и реву, прощения у него прощу. Это у нас такой отработанный момент. Я человек, он человек. Я глупости делаю, он делает. Главное, чтобы мы это осознавали и попросили друг у друга извинения. Ведь он очень нужен мне, а я ему.