"Гродно моего детства": таинственный Августовок, графская усыпальница и "летающие" костелы
TUT.BY публикует очередную историю в рамках конкурса «Город моего детства»: из присланных читателями рассказов о городе вы выберете лучший, мы — вручим автору 100 рублей.
Детство гродненки Ланы Петровской прошло в поселке Августовок, который находился в черте города. Женщина вспоминает город 60−70-х годов прошлого века.
— Я помню солнечный день. Пруд с зеленой, в мелкие лепесточки тиной. Вода причудливо переливается разными оттенками цветов. Я сижу на корточках, на берегу пруда, ковыряясь в воде веткой, подобранной по дороге. В лужице у пруда плавают маленькие головастики. Бабушка Зося называет их аполонниками, а потом пытается объяснить мне, что это лягушки, будто я их не видела. Кроме того, аполонником бабушка называет большую ложку для супа. Картина «у пруда» всплывала перед моими глазами, как один из самых первых запоминающихся кадров детства.
Пруд находился ближе всего к моему дому и был одним из пяти водоемов, где играли дети. Особенно мне полюбилось место, где из одного пруда вода небольшим ручейком вытекала в другой.
Рядом с прудом, за поляной был орешник. Его кусты составляли основную часть леса, в котором черемуха и лиственные деревья были лишь небольшим дополнением. Благодаря этому у местных жителей водились орехи, земляника и грибы. А еще было куда прятаться и сооружать всевозможные тайники из стеклышек, лепестков и фантиков. Посвящались они нашим таинственным потомкам на вечную память.
Земля под орешником была изрезана крутыми оврагами, в которых было темно и влажно. Здесь водились улитки. С просьбой показать рожки дети брали их за крученый домик и долго держали в руке, разглядывая и изучая в ней все до мелочей. Испугавшись непрошенных, наглых гостей, улитка долго выдерживала паузу. Но все же не чувствуя опасности к всеобщему ликованию, выпускала наконец свои рожки-антенки.
По оврагам бегали козы. Пруды и орешник располагались в поселке Августовок, в черте Гродно. А на самой окраине этого небольшого лесного массива, разместился двухэтажный кирпичный дом на восемь квартир. В 60-е на втором этаже этого дома жила моя семья.
Одна улица, аэропорт и старая усадьба
Улица в поселке была одна — Августовская. Дома здесь стояли вразброс. Вряд ли кто-то, кроме местных жителей и почтальонов знал, что она существует. Но название Августовок у гродненцев было «на слуху» так же, как и название других окраин города — Палестына, Форты, Шанхай, Фолюш. Маршрутный автобус № 1 с конечной остановкой в нашем поселке ходил достаточно часто. Остановка находилась на самой окраине завода крупнопанельного домостроительства, через который меня водили в детский сад № 15 на улице Суворова.
Дорога за остановкой вела к озеру Юбилейное, далее в аэропорт, откуда мы с мамой летали в Минск. Еще дальше — в деревню Беляны на самой границе с Польшей. Немного в стороне разместился Фолюш — военный городок закрытого типа.
Бабушка рассказывала, что в Августовке жил какой-то граф. Раньше здесь были старые добротные конюшни, в которых теперь жили люди, а еще — белый с с классическими колоннами забор с торжественными въездными воротами. Он элегантно обводил линию огородов, принадлежавших соседям.
Один из домов, самый добротный с колонами, и был графским. По правой стороне дороги, ведущей к городским «брежневкам», стояла старая заброшенная усыпальница. Сооружение казалось жутковатым, и я каждый раз, проходя мимо, недоумевала, как можно было в нем заснуть. Из города часто приезжали машины за льдом. В глубокой яме, располагавшейся недалеко от нашего дома, его было много. Дети знали, что лед брали для мороженного, поэтому с любопытством наблюдали, как снимают слой опилок, раскалывают ледяные глыбы на части и грузят в машину, чтобы доставить в магазин.
Когда мне исполнилось девять лет, из Августовка мы переехали в самый центр города. Так закончилась для меня одна сказка и началась другая. Много лет спустя я узнала историю этого места. В конце тридцатых годов двенадцатилетняя девочка Нелли О’Бриен де Ласси (сейчас — известная художница, живущая в Аргентине), вместе с отцом тоже покидала эти места. Но она бежала от смертельной опасности. И конюшни, и изящный забор с воротами, и усыпальница, и пруды, и каштановая аллея, и многое другое, что не сохранилось к моему рождению, были личной собственностью ее отца — графа Теренция О’Бриен де Ласи, ирландский род которого ведет начало еще с XII века от первого ирландского короля Брайана Бору.
Августовок остался в памяти, всплывая в ней фрагментами на протяжении всей жизни. Яркое впечатление детства: за окном кухни огромное красное солнце медленно плывет вниз. В картинах, переносящих в беззаботное детство, всегда было много солнца, не было дождя, и почти не было зимы. Сегодня от детской сказки не осталось даже следа, но в душе сохранились на долгие годы яркий незабываемый, ласкающий своим теплом солнечный свет и ощущение того, что я — маленькая принцесса среди прудов, маргариток и каштановой аллеи Августовка.
Улица Пассионария, старая брусчатка и костелы, которые «хотят» взлететь
Улица с красивым названием Пассионария, на которую мы переехали, размещалась в центре города. Здесь лежала брусчатка, стояли кривые, не покрашенные дома с арками и темными подъездами. Мне они казались загадочными и, конечно, подлежали обследованию. Улица начиналась от центральной площади и упиралась в узенькую улочку Тельмана. В каждом городе СССР в то время можно было найти по одной улице Советской, Маркса, Энгельса, Ленина. Эти улицы стали для меня новым миром, полным городских тайн и местом детских забав. В жизни начался новый этап и новая сказка. Ее атмосферу наполняла энергетика обветшалых домов, за фасадом которых угадывались таинственные черты непонятного и неизвестного, но, по видимо, достойного прошлого.
Величественные костелы в центре города словно «летучие голландцы» крестами возносились в небо. Дома тянулись за ними. Иногда казалось, еще немного и они вместе оторвутся от земли и взлетят в даль. Но какие-то неведомые силы словно удерживали город от этого легкомысленного шага, и он продолжал твердо стоять на земле.
Возможно, это впечатление статичности и консерватизма городу придавали старые деревья. Иногда кроны сплетались прямо над головой, образуя кружева. Трудно представить старый Гродно без французского плюща, причудливо меняющего свой цвет от зелёного летом до пурпурно-красного осенью и закрытых со всех сторон двориков итальянского типа. Сквозь плющ с трудом можно было разглядеть архитектуру и фасады домов.
Многие сараи, также обвитые плющом, имели обязательный для города атрибут — сплошной балкон на уровне второго этажа. Старые рестораны в центре остались «з-за польскага часу». Когда мама уезжала в командировку, а отцу не хотелось готовить, мы ходили обедать в ресторан «Гродно» или «Белосток». А по вечерам под их окнами можно было услышать модные шлягеры — песни Северина Краевского, «Арабесок» и других, но обязательно польских групп.
Замковая гора, ностальгия по Польше и «немцы» в городе
Частеньно в центре можно было увидеть шильду с надписью «ТРАКТИРЪ», «RESTORACJA» или что-нибудь по-немецки: это снимали кадры для очередного советского фильма.
Однажды возвращаясь со школы и свернув из соседнего двора на старую брусчатку, я вдруг увидела двух немецких офицеров. Минутное удивление сменилось уверенностью: снимается очередной фильм. Голос из громкоговорителя предложил кому-то освободить съемочную площадку, и я зашла в полукруглую арку собственного дома.
Гродненский театр напоминал о более славных временах. Я помню, как на спектакли гродненцы приходили в шикарных туалетах и всегда со сменной обувью.
И, конечно, с подругой мы часто бегали на Замковую гору. Нам хотелось знать, как выглядел когда-то Старый замок и тот польский король, который его построил. В школе нам об этом не рассказывали.
Но больше всего я любила заходить в костел. Здесь можно было ощутить историю. Это был не только другой век, но и другое измерение. Какая-то другая жизнь, детям в 70-е года прошлого века совсем неведомая. атмосфера в костела была полной противоположностью тому, тому, что приходилось впитывать на занятиях в школе, пропагандирующих: «Бога нет». Школьные призывы не производили ни малейшего впечатления. Наоборот.
Заметив в костеле молодежь, «сталые пани» с радостью отвечали на все вопросы, вручив детям на прощание маленькую книжицу «Катехезы». В то время в храмах не было ксендзов. Эти кобеты были хранительницами католических традиций в Гродно.
И как не вспомнить гродненцев моего детства! О, это особая категория людей. Как трогательно относились ко всему что осталось «за польским часам» и очень по нему скучали. Это выражалось в одежде, кулинарных вкусах, в любви к Прибалтике и всему западному. И особенно — в ностальгии по Польше. Жители моего города отличались от большей части соотечественников необъятной страны. Люди уже немолодые, пережившие частую смену власти, рассказывали много интересных историй.
А мы, дети, слушая эти рассказы, влюблялись в город всей душой.